Докаюрон - Юрий Иванов-Милюхин

— Подзадорить… — пробурчала спутница. — Лучше бы пересел на эту сторону.

— Ты хочешь переползти сюда на ходу?

— Почему бы и нет, все равно за стеклами авто беспросветная скучища.

— Тогда размочи ее хорошим глотком терпкого коктейля, и все займет привычные места…

Они остановились в самом центре Флоренции и почти сразу окунулись каждый в свои проблемы. Ее спутник поехал в представительство своей фирмы просматривать деловые бумаги, она сразу направилась по набережной реки Арно к знаменитому мосту с построенными прямо на нем трех–четырех этажными жилыми зданиями обычного здесь красно–песочного цвета. Постояв на середине перекинутого через усыхающую реку еще в начале первого тысячелетия подобия каменного виадука, ощутив пальцами прохладу древнего чугунного литья ограждения с железными, спаянными словно свинцовым раствором, булыжниками под ногами, женщина окунулась в паутину прожаренных солнцем нешироких улиц. Прежде чем войти в старинное здание, в котором располагалась знаменитая галерея Уффици, она долго бродила по городу, не переставая восхищаться мастерством древних итальянских зодчих. Пройдя к центру города, полюбовалась четкими контурами разлинованной голубыми разводами белокаменной церкви Санта Кроче — Святого Креста с шести конечной звездой на фасаде и колокольней ввиде квадратного минарета за ней. Отмерив несколько улиц, остановилась напротив ажурного кафедрального собора Диото с высоченной башней колокольни Джотто с узкими окнами — бойницами и фигурками святых в нишах. Задержалась возле массивных золотых ворот с библейскими сценами из Ветхого завета на обеих створках баптистерия святого Иоанна Крестителя. Древнее строение было похоже на окруженную крепостной стеной основательную марокканскую мечеть или на индийский Тадж Махал, только без четырех минаретов по углам, но с элементами, какие присущи замкам крестоносцев. Главный вход в нее отделывал Гиберти, а когда закончил работу, великий Микеланджело назвал ворота «Вратами рая». Оглянувшись вокруг и заметив, что на выступе фундамента разлегся какой–то мужчина в потертой одежде, она все–таки решилась подойти к створкам и притронуться к покрытым золотом пластинам. Металл отозвался шелковой прохладой, словно солнечные лучи не нагревали его, а скользили по поверхности, заставляя последний гореть нестерпимым жаром. Потом была христианская церковь Санта Мария Новелла. Женщина прикасалась к стенам с ажурной лепниной, трогала постаменты причудливых памятников рядом с сооружением, она будто пропитывалась духом старины, исходящим от всего этого великолепия, насыщенного благородной жестокостью с имперским величием. Она чувствовала, что прошумевшие века отгородились от суетливой действительности застывшей в камне мелодией мятежных душ и понимала, что нынешним поколениям землян оставить после себя, кроме технического прогресса, будет нечего. Разум современника ужался до размера процессоров, глаза превратились в затянутые тиной стоячие болота, лишь души каким–то чудом еще откликались на грандиозные вокруг творения рук человеческих. Скорее всего, связь их была все–таки неразрывной.

Потом снова была похожая на основательный дом с мансардой наверху католическая церковь с мраморной стеллой перед входом и готической колокольней сзади, еще одна и еще. Затем одинаковые с базарными строениями низенькие азиатские дворцы с коридорами из колонн вдоль стен. И снова пустынность флорентийских улиц с нескончаемыми рядами автомашин вдоль одной из сторон.

И вот теперь женщина готовилась войти в сокровищницу итальянской и мировой культуры галерею Уффици, которая расположилась в построенном по приказу семьи Медичи старинном здании. Она сунула несколько монеток в пасть бронзового вепря с мощными клыками, выставленного на краю площади недалеко от входа, затем прошла к фонтану с восседавшими на краях бассейна каменными героями и богами, с влекомой квадригой лошадей фигурой Аполлона на колеснице посередине. Возле ног богов пристроились страшные чудища, похожие на химер, охранявших стены Нотр Дам де Пари на острове Сите в центре Парижа. Точно так–же они корчили горбоносые рожи, высовывали длинные языки, замахивались или протягивали худые руки с длинными когтями по направлению к туристам. Их, позеленевших от времени, туристы не старались задобрить, но с опаской обходили стороной. Неторопливая очередь продвигалась к стенам древнего здания, тело ее скрывалось под сенью навесного крыльца со строительными лесами вокруг. Эти ажурные леса с шаткими мостиками встречались везде, будто итальянцы решили разом реконструировать все свои облезлые архитектурные сокровища и представить их взору гостей полностью обновленными.

В широких с высокими потолками полутемных коридорах стояла тишина, не нарушаемая даже стуком каблуков. Звуки поглощались толстыми ковровыми дорожками, красноватыми реками струившимися по дубовому паркету от одного входа в зал до следующего, от одного поворота коридора с лестницей вверх или вниз до другого. И не было конца ни заполненным реликвиями залам, ни бесконечным коридорам. Прижав сумочку под мышкой, женщина переходила от шедевра к шедевру, чувствуя, как с каждым шагом язык все теснее прижимается к небу, а во рту начинается настоящая засуха. Она успела оставить позади портрет герцога Урбинского работы Франческа, икону Мадонны всех святых Джотто, Тициановскую Венеру Урбинскую, Вакха Караваджо и даже Весну самого Сандро Боттичелли. Она со страхом приблизилась к Благовещению Леонардо да Винчи, с благоговением сложила руки на животе и в знак глубокого уважения чуть наклонила голову вперед. И вдруг рядом услышала судорожные всхлипы. Их издавал седой мужчина под семьдесят лет в прекрасной тройке, в галстуке и со шляпой в руке, слезы бежали у него из голубых глаз, текли по глубоким морщинам, скапливаясь на унылом носу и дрожащем подбородке. Некоторое время женщина стояла на месте как вкопанная, не зная, что предпринимать, затем тронула старика за рукав и по английски с участием спросила:

— Простите, мистер, смогу ли я вам чем–то помочь?

Мужчина пришел в себя, оглядевшись вокруг, он вытащил носовой платок и принялся вытирать лицо. Махнув рукой, сунул платок в карман пиджака и хриплым голосом сказал по русски, не сводя блестящего взора с картины:

— Чем вы можете помочь, мне уже за семьдесят лет и я впервые в жизни увидел наяву то, о чем мечтал всю сознательную жизнь.

— Вы русский?! — переходя на родной язык, опешила женщина.

— Я профессор из Новосибирского академгородка, — старик сморгнул влагу редкими ресницами, зажмурившись, неловко потянулся рукой к выцветшим глазам. — Выпустили, наконец–то, будь они все неладны… Скажите, разве можно лишать человека права лицезреть такую красоту?

Женщина проглотила набухший в горле ком, вильнула виноватыми глазами на собеседника.

— Нельзя, — выдавила она через силу, справившись с волнением, добавила. — Но кроме себя нам винить некого.

— Тогда почему хам, это скотоподобное быдло, у нас в России дикрует нам свои правила?

— Потому и диктует, что мы на диктат согласны.

— Вы хотите уверить меня, что мы достойны лениных со сталиными?

— Простите, но как раз эти вожди нам роднее, чем все остальные вместе взятые. Они плоть от плоти наши…

На узкий балкон древнего здания гостинницы официант вынес небольшой столик, застелил его белоснежной скатертью и украсил бутылкой местного тосканского. Затем принялся перекладывать с тележки на колесиках различные блюда, главным среди которых оказалась все та же пицца под густо красным соусом. Проследив за рассчетливыми действиями служки, женщина приподняла подбородок и посмотрела вдаль. Из глубины прохладной комнаты в раскрытую дверь была видна панорама раскинувшегося на пологих холмах невысокого города, утонувшего в зелени деревьев. С одной стороны гостинницы шелестела желтым усыхающим руслом река Арно с древними мостами–акведуками через нее, с другой за сглаженные вершины гор опускалось осеннее итальянское солнце со жгучими лучами. Светло–голубое небо накрыло город широким покрывалом, создавая ощущение спокойствия и уюта, воздух, как везде в Европе, был прозрачен, несмотря на мощные на улицах потоки машин. Она легким движением поправила складку на вечернем платье, кинула лучистый взгляд зеленых глаз по направлению к другой комнате, в которой ворожил над бумагами ее спутник. Обойдя вокруг стола с букетом цветов в массивной вазе, остановилась напротив сотканного из холста старинного панно в деревянной раме. На нем изображалась Флоренция времен Рафаэля, творца «Сикстинской мадонны» и Боттичелли, автора рисунков к бессмертному произведению Данте Алигьери «Божественная комедия». По мощенным булыжником улицам ходили знатные особы мужского пола при шпагах и в дутых венецианских шароварах до колен, рядом с ними держались женщины в длинных платьях с богатыми ожерельями на высоких шеях и в причудливых головных уборах. Как и в нынешние времена над домами возносились не только католические кресты на куполах многочисленных соборов, но и темно–зеленые свечи кипарисов между платановыми насаждениями. Небо неизвестный художник выткал светло–голубыми нитками, может быть он заканчивал работу такой же осенней порой, только пятьсот лет назад.