Докаюрон - Юрий Иванов-Милюхин

— Я думаю, для обзорной экскурсии нам вполне достаточно час — полтора, — в свою очередь полуутвердительно спросил тот у женщины. — За это время мы успеем заскочить в ресторанчик, здесь прекрасно готовят местную пиццу.

— Все тут знакомо еще по школьным учебникам, — почти пропела она, натягивая на распущенные волосы соломенную шляпку с широкими полями. — Помнится, один из великих открывателей силы земного притяжения лет эдак восемьсот назад проводил здесь свои опыты.

— Он влезал на самый верх построенной им самим башни и опускал с нее привязанные за веревочку грузики, а то и сбрасывал кого–то из учеников с площадки вниз головой, — засмеялся спутник. — А после него другие пизано открыли при баптистерии школу художестенного мастерства.

— Именно так, мой сеньор, — согласно отозвалась собеседница. — Николо Пизано был основоположником проторенессанса, его трудами мы сможем полюбоваться за этим высоким забором, слава богу, без колючей проволоки.

Водитель выключил двигатель и выскочил наружу, чтобы открыть двери, спутники вышли на тротуар и сразу попали под палящие лучи солнца. Красивым движением женщина загнула вниз полы шляпы спереди, защищая глаза от яркого блеска, ее провожатый лишь прищурился.

Возле входа на территорию баптистерия громадный негр продавал гипсовые фигурки животных, его обвешанные сувенирами соплеменники расположились по всему периметру музея под открытым небом, они совали незатейливые по одному- трем евро игрушки, цепочки, разную бижутерию со стеклярусом в руки туристам из разных стран и громко переговаривались друг с другом басовитыми голосами. Женщина выбрала красно–коричневого слоника, сидящего на задних ногах и задравшего хобот вверх, повертев его в руках, вложила в необъятную светлую ладонь африканца две монетки по одному евро.

— Сенкью, мэм, — пророкотал продавец, тут–же настроившись всучить еще что–нибудь.

— Грация, — остановила она его рвение твердым взглядом.

Африканец тут–же переключился на других посетителей. За турникетом открылась обширная территория, покрытая сочной зеленой травой с уложенными плиткой тротуарами, с посыпанными желтым песком аккуратными дорожками. Тропинки пересекали площадь баптистерия в разных направлениях, сходясь у входа в непривычный на первый взгляд главный храм, больше напоминавший обнесенный колоннами снизу до верху азиатский шатер с куполообразной крышей. Он возвышался посередине огражденного пространства, белый, унизанный ажурными нишами с длинными окнами в их глубине. Напротив громоздилась тоже вся в колоннах полуготическая просторная церковь с галереями по фасадам второго и третьего этажа, продолжавшимися на лицевой стороне узкой надстройки по всей длине строения. За храмами вдоль задней стены забора расположились трех этажные желтовато–красные здания, перед ними на вырастающей из белого мраморного постамента тонкой гранитной колонне вознеслась метров на восемь вверх бронзовая волчица–мать, кормящая из распухших своих сосков двух человеческих детенышей.

— Символ основанного две тысячи семьсот пятьдесят лет назад вольного города Рима, — расставив ноги перед памятником и заложив руки за спину, с уважением в голосе произнес мужчина. — С ума сойти, какая глубь веков.

— И основали его вскормленные этой волчицей два брата близнеца — Ромул и Рэм, — закинула сумочку за спину его спутница. — Вон они, толстощекие, под лохматым брюхом приемной матери высасывают волчье молоко.

— Не потому ли Римская империя за все время своего существования была агрессивной, пока из–за внутренних распрей сама не распалась на отдельные государства. Снаружи во все века она была непобедимой.

— Мне кажется, что это судьба всех великих народов, если бы не ссоры между боярами, кто знает, какое место в истории заняла бы Рюриковская Русь.

— И какое Византия, которая по духу к нам ближе. Ведь у этой греческой православной империи во главе со Спартой имелся выход на бескрайние российские просторы задолго до зарождения Новгородской Руси под началом Рюриков, — мужчина со вниманием посмотрел на спутницу. — По всему побережью Черного и Азовского морей до сей поры возвышаются развалины их древних поселений.

— А оттуда до Волги и до центральных областей России рукой подать, — согласно кивнула головой женщина. — Остальное доделали бы татаро–монголы, вряд ли Чингисхан справился бы с укротившими огонь греками. Подмяв под себя немерянные пространства, он положил бы их к ногам византийцев, как его предкам пришлось поступить перед воспрявшей ото сна Русью.

— К сожалению вышло так, что Византии к тому времени уже не существовало, ее саму крестоносцы растащили на части, — грустно вздохнул собеседник, поднял глаза вверх. — Странно, какие мысли может навеять дошедшее до нас из тьмы веков древнее изваяние. Все приходит и все уходит.

— И все возвращается на круги своя. Кажется, так сказал библейский Экклезиаст, а может и сам Заратустра, давно не перечитывала, — улыбнулась спутница. — Впрочем все философы, начиная с тибетских с индийскими мудрецов, с греческого Сократа, твердят нам об одном и том же, а мы как не прислушивались к дельным советам, так и продолжаем от них отмахиваться. — Она взяла собеседника под руку и, увлекая его за собой, сделала шаг в сторону от колонны. — Прости, милый, но так устроен мир, и эти чудные картины в славном итальянском городке Пиза, которыми мы любуемся сейчас, померкнут через несколько лет, оставив после себя в нашей памяти лишь туманный след.

— Он проляжет в нас Млечным путем, изредка давая знать о себе внезапными вспышками из прошлого, — подстраиваясь под ее походку, постарался поддержать поэтическое настроение спутницы мужчина. — И мы не перестанем восклицать — неужели все это было с нами!

Они покружили вокруг тоже украшенной сонмом тонких белых колонн знаменитой падающей башни, затем вошли вовнутрь, по узкой лестнице поднялись на смотровую площадку. Невысокий городок Пиза, утонувший в зелени деревьев, раскинулся перед ними как на ладони. Если бы не аккуратная разметка улиц и не чистота вокруг, жизнь в нем ничем не отличалась бы от жизни в таком же населенном пункте в России. Так–же по тротуарам спешили горожане, мигали огоньки светофоров, отделяя друг от друга жиденькие потоки автомашин, в лучах солнца сверкали окна и покатые крыши, создавая картину пожара. Но языки пламени были куда длиннее и жарче — они не тускнели от грязи, смрада и туч пыли, накрывавших российские города и села всегда.

И снова под широкие колеса немецкого лимузина упала ровная лента автобана, тихо шумел встроенный в обшивку кондиционер, из динамиков доносилась негромкая итальянская музыка. Пели Эльбано и Рамина Пауэр. Сочетание высокого, почти дисканта, тенора певца с бархатным, почти контральто, голосом певицы создавали атмосферу легкого напряжения, заставляющего прислушиваться к дуэту невольно. Женщина откинулась на спинку сидения, она бездумно водила пальцем по бедру, прикрытому тонкой материей летнего платья. Рядом с ней, опершись спиной на другой угол мягкого сидения, в отдыхающей позе возлежал ее спутник. Еще в начале пути он решил пересесть назад, проскользнув вслед за впорхнувшей в салон подружкой и заставив ту уступить часть территории. И теперь на ее лице изредка появлялась гримасса недовольства, принуждающая кидать жадные взгляды на вожделенную кнопку в переднем кресле, при нажатии на которую выдвигался небольшой столик с крохотным баром за ним. Наконец мужчина повернул голову в сторону спутницы и расслабленно произнес:

— Милая, ты не хотела бы выпить чашечку черного кофе с небольшой порцией коньяка?

Женщина покосилась на него подозрительным взглядом, сделала глотательное движение:

— Нет, дорогой, при такой жаре кофе с коньяком плохо действуют на нервы, — ответила она.

— По моему, в салоне не так жарко, — хмыкнул собеседник. — А глоток чудесного напитка только взбодрит и позволит наслаждаться прекрасными за окном пейзажами в полную меру.

— Где ты видишь пейзажи? — сердито отозвалась женщина. — От самой Пизы по бокам дороги тянется однообразная равнина с невысокими холмами гор вдали.

— Вот видишь, тебе уже пора принять допинг, иначе твои нервы не выдержат однообразия вокруг, — открыто ухмыльнулся мужчина. — Приготовить тебе чашечку кофе с коньяком, или ты найдешь в себе силы воздержаться до Флоренции?

— А почему это тебя так взволновало? — не выдержала завуалированного собеседником над ней издевательства женщина, заерзала на сидении, не зная, на чем остановить взгляд. — Кажется, ничем таким я тебя не зацепила.

— Шучу, милая, шучу, — затрясся в беззвучном смехе сосед. — Как только занял твое место, так сразу заметил, с какой жадностью ты поглядываешь на кнопку в спинке кресла. Вот и решил подзадорить, чтобы не так скучно было.