Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

— Это ваш закон копов. Я живу по закону частных детективов.

— Откуда ты украла эту реплику, из «Китайского квартала»?

— Диалоги там лучше, чем в «Сети зла». — Я поболтала остатками латте в стаканчике. — Вы установили мотив?

— Пока нет. А что тебе больше нравится? — Она начала загибать пальцы на левой руке, — Семья? Учеба? Деньги? Сломанный ноготь? Неудачный день?

— Беременность. В качестве версии.

— Думаешь, ее оплодотворили? Мы проверим. Но это еще не повод убивать себя.

— Все может стать поводом. Только ни один из них того не стоит.

Она нахмурилась:

— Слушай, сейчас ты от меня ничего не узнаешь.

— Скажи мне, Джули, по-твоему, я занимаюсь игрушечной работой?

— Ну ты даешь, Фей. — В ее смехе угадывалась истерическая нотка. — Может, вам с Шарифой пора в отпуск?

— Угу. — Я пропустила это мимо ушей. — Просто одна старушенция назвала меня цыпочкой.

— Старушенция. — Она засопела от отвращения. — Слушай, ты не коп, это факт. Но мы ценим всякую помощь. Лично я бы сказала, ты занимаешься настоящей работой. Такой же настоящей, как и все остальное в этом чокнутом мире.

— Спасибо за лесть. Теперь, когда ты меня утешила, я отключаюсь. А то у меня совсем остынет кофе, а у тебя исчезнет еще целая толпа народу.

— Подумай насчет отпуска, сыщица. Пока.

Когда я отложила в сторону сайд-кик, то поняла, что солдаты дожидаются меня. Последние десять минут они занимались тем, что шуршали льдинками в стаканах и мяли «макдоналдсовские» салфетки. Только их мне еще не хватало. Самым разумным было бы выскочить за дверь и укатить на велосипеде, на своих двоих они меня не догнали бы. Но вот только я не делала ничего разумного с самого апреля. Огромная тетка как раз взялась за свой сайд-кик, когда я подошла к ним.

— Чем могу вам служить, дамы? — поинтересовалась я.

Тетка-автобус убрала сайд-кик в карман. Ее напарница начала подниматься с места, но она подняла руку толщиной с телеграфный столб, удерживая ее.

— Мы знакомы? — У ее напарницы были близко посаженные глаза и нос, похожий на клюв, волосы коротко острижены и жесткие как щетка. Под рабочим комбинезоном у нее была черная футболка, а на ногах армейские ботинки из черной кожи. Наверное, с металлическими носами. — Нет, — продолжала огромная баба. — Думаю, мы не знакомы.

— Так давайте же познакомимся, — сказала я. — Я Фей Хардвей. А вы?..

Они не ответили вообще ничего.

Я села.

— Спасибо. Вы ведь не возражаете?

Автобус откинулась на своем стуле и уставилась на меня так, словно я была десертом.

— Уж не ошиблась ли ты, крошка?

— В чем? В том, что вы грубы, тупы и ни черта не понимаете?

— А ты забавная. — Она хмыкнула. — Это хорошо. А то народ, который нам попадается, в основном мрачный. Меня зовут Аликс. — Она протянула руку, и я пожала ее. — Приятно познакомиться.

Обычно рукопожатие длится секунды четыре, ну, пять, чуть сжать руку на прощание и отпустить. Наверное, огромная Аликс не была знакома с обычаями, она не отпускала мою руку.

Но я не позволила такому пустяку, как попавшая в капкан рука, испугать меня.

— А, тогда я тебя знаю, — сказала я. Мы сидели в «Макдоналдсе» на Уоллингфорд-стрит, в общественном месте. Я только что говорила со своей приятельницей, копом. Я была чертовски уверена в собственной безопасности, поэтому решила сделать следующий шаг. — А твоя подружка, должно быть, Элейн. Или это Гратиана?

— Аликс! — Вторая, с носом-клювом, запаниковала. — Теперь нам придется забрать ее.

Аликс вздохнула и дернула меня за руку с такой силой, что чуть не вырвала мне руку из сустава. Я проехала до середины стола, и вторая, с клювом, взмахнула своей дубинкой. Я отпрянула от нее, и мне достался всего лишь скользящий удар по черепу над ухом, но тут Аликс как следует заехала мне по лицу и брызнула парализующим спреем. Я видела миллионы звезд и глотала космическую безвоздушную пустоту секунды две, прежде чем все вокруг погрузилось во мрак.

* * *

Биг-Бен грохотал у меня в голове. Я ощущала его всеми зубами и глазными яблоками. Последний раз я испытывала нечто подобное во Вторую мировую. Стоп, разве я уже родилась во Вторую мировую? Нет, но я видела кино. Когда я пошевелила пальцами ног, Биг-Бен снова зазвонил. Я поняла, почему мне так больно от его звука, — потому что в человеческой голове слишком мало места, чтобы запихнуть в нее колокол такого размера. Пока я проводила инвентаризацию своего тела, колокол начал затихать. К тому моменту, когда я убедилась, что все цело, осталась лишь пульсация крови в венах.

Я лежала на какой-то поверхности, твердой, но не холодной. Дерево. Скамья. Помещение было просторное и сумрачное, но не темное. Высокий потолок терялся в тенях. В воздухе ощущался привкус дыма. Свет мерцал. Свечи. В этом заключался намек, но я все еще слишком плохо соображала, чтобы разгадать загадку. Я знала, что должна вспомнить что-то, но в том месте, где полагалось быть памяти, зияла дыра. Я закинула руку назад и коснулась головы над ухом. Кончики пальцев стали темными и липкими.

Загадку разрешил за меня голос.

— Прошу прощения за то, что мои люди перестарались. Если вы захотите подать заявление, я посоветую Аликс и Гратиане добровольно явиться в полицию.

И тут я все вспомнила. Я и так все помнила. «Макдоналдс». Огромная Аликс. Долгое рукопожатие. Значит, это та самая церковь. Я села. Когда мир вокруг перестал вращаться, я увидела широкий, залитый светом мраморный алтарь, за ним висело распятие размером с самолет «Цессна».

— Надеюсь, вам не очень больно, мисс Хардвей. — Голос шел от скамьи у меня за спиной. Женщина лет сорока, в черном костюме и с колораткой,[33] она стояла на коленях. Широкое серебряное кольцо украшало безымянный палец ее левой руки.

— Бывало и хуже.

— Это нехорошо. У вас привычка попадать в скверные истории?

На ее лице отразилось беспокойство, не пошла ли я в жизни по плохой дорожке. У нее были добрые глаза и приветливое лицо. Короткие волосы пепельного цвета. Она была похожа на человека, которому можно рассказать обо всех тайных грехах, чтобы потом спокойно спать по ночам. Она могла бы замолвить за меня словечко перед Христом-Мужчиной, забить для меня местечко в хоромах на небесах.

— А разве я попала в скверную историю?

Она серьезно кивнула:

— Все мы. Дьяволы уничтожают нас, мисс Хардвей. Они сеют свое семя не только в наших телах, но и в наших умах и душах.

— Прошу вас, зовите меня Фей. Я уверена, мы с вами подружимся. — Я склонилась к ней. — Прошу прощения, не вижу значка с вашим именем.

— Я его не ношу. — Она улыбнулась, — Я отец Элейн Хорват.

Мы смотрели друг на друга.

— Вы когда-нибудь рассматривали возможность самоубийства, Фей? — спросила отец Элейн.

— Всерьез никогда. Плохо сказывается на карьере.

— Прекрасно. Но вы наверняка знаете, что с тех пор, как появились дьяволы и все переменили, почти миллиард женщин от отчаяния лишили себя жизни.

— Сдается, что-то подобное я слышала. Продолжайте, леди, к чему вы клоните?

— Трагедия нашего времени состоит в том, что существует множество причин убить себя. Требуется отвага, чтобы жить в нашем мире. Рашми Джонс была испуганной юной женщиной. Ей не хватило отваги. Это не значит, что она плохая, просто мертвая.

Я похлопала себя по карману, нащупывая сайд-кик. До сих пор при мне. Я достала его и нажала кнопку «запись». Разрешения я не спрашивала.

— Значит, мне не следует совать нос в чужие дела?

— Ну, это плохо сказалось бы на карьере в вашей профессии. Сколько вам лет, Фей?

— Тридцать три.

— Значит, вас родила девственница. — Она распрямилась, поднялась с коленей и села на скамью. — Осемененная дьяволом. Я же достаточно стара, чтобы иметь отца, Фей. На самом деле я даже немного его помню. Совсем чуть-чуть.

— Не начинайте. — Я развернулась на скамейке к проходу. Ненавижу эти страдания по члену. Из-за этой старухи рот у меня наполнился вкусом алюминиевой фольги, я плюнула бы на самого Христа, если бы он осмелился спуститься со своего креста. — Хотите знать одну из причин, по которой наше поколение выпрыгивает из окон и глотает цианид? Потому что старухи вроде вас вызывают в нас чувство вины за то, что мы появились на свет иначе. Пожалуйста, назовите меня дьявольским отродьем, давайте. Доставьте себе удовольствие. И покончим с этим. Потому что мы просто выжидаем, пока все престарелые суки передохнут. В один прекрасный день эта дурацкая церковь истощится и умрет, и знаете что? В тот день мы будем танцевать, потому что без вас станет куда веселее, никто не будет нам напоминать, чего мы лишились и кем мы никогда не станем.

Казалось, она чрезвычайно довольна моим всплеском эмоций.