По Восточному Саяну - Григорий Федосеев

Все собрались у бровки и стали смотреть вниз. Я достал бинокль и увидел медведя. Он что-то копал в болоте на берегу небольшого озера. Козлов и Лебедев столкнули в пропасть огромный камень. Снова заворчали скалы, долго не смолкало эхо, но на мишку грохот камней не произвел впечатления. Сбросили еще камень. Медведь вдруг посторонился, долго стоял неподвижно, повернув голову в нашу сторону. А в это время в поле зрения бинокля снизу появился марал. Он ленивой походкой шел по направлению к озеру и уже был недалеко от хищника. Тот вдруг вздыбил и, вытягивая голову, стал прислушиваться. А марал, не замечая его, приближался к опасности. Мы замерли в ожидании роковой развязки. Каково же было наше разочарование. Медведь, круто повернувшись на задних ногах, неожиданно бросился наутек.

Мы не разгадали, за кого он принял марала, тотчас же исчезнувшего своим следом. Чтобы потешиться над медведем, люди стали кричать, свистеть, бросать камни. В горах поднялся невероятный гвалт, не на шутку перепугавший косолапого. В паническом бегстве, взбираясь по крутой стене цирка, он ни разу не остановился, не оглянулся, но его прыжки заметно сузились. Он чаше стал срываться с карнизов и все же выбрался до отвесного надува, прикрывающего седловину. Растопырив, как летяга, все четыре ноги и впиваясь когтями в заледеневший снег, медведь через несколько минут был наверху. Он оглянулся и, как бы посылая проклятья нам, исчез за скалой.

Появление марала и медведя растревожило дремавшую во мне охотничью страсть. Прокопий легко уговорил меня идти на охоту, а остальные спустились в лагерь, чтобы утром выйти на белок с очередным грузом.

Скалистым гребнем, что круто спадает с вершины белка в Базыбайскую долину, мы спустились к пологому отрогу. Шли осторожно, прощупывая взглядом шероховатую поверхность гор и внимательно приглядываясь к зеленому покрову склонов. Вдруг Прокопий остановился.

– Олени… – произнес он и показал на соседний отрог.

Внимательно присмотревшись, я действительно заметил там стадо сокжоев в шесть голов. До зверей было не более километра. Судя по рогам, которые хорошо были видны в бинокль, и по росту, можно было предположить, что в стаде две взрослые самки и три прошлогодних оленя. Шестым был старый бык. Его выдавали толстые, но короткие и сильно разветвленные рога, какие бывают у старых сокжоев. Он выделялся среди остальных и ростом. Это был крупный бык. За ним стоило поохотиться.

Пока Прокопий соображал, с какой стороны лучше подкрасться к быку, стадо несколько отдалилось и разбрелось по склону, но крупный зверь оставался все там же. Он часто поднимал настороженную голову и осматривался. С пригорка, где он кормился, хорошо были видны и распадок и лощина, по которым можно было подкрасться к нему.

Мы спустились по отрогу, обогнули скалистый мыс и подобрались к устью лощины. Солнце уже склонилось к горизонту, и тени прикрывали второстепенные вершины гор. Нужно было торопиться, иначе темнота опередит и нас постигнет горькое разочарование.

Прокопий осторожно шел впереди, нащупывая ногами твердую опору, и не сводил глаз с пригорка. Скоро мы поднялись к одинокому кедру, замеченному нами еще с соседнего отрога, и выглянули из-за него. Стадо паслось за пригорком, но бык спустился ниже. Он находился метрах в двухстах от нас. Мы видели только его спину да изредка рога, когда он поднимал голову. А тут, как на грех, солнце спряталось за горизонтом. Стало темнеть.

Прокопий снял ичиги, проверил бердану и, предложив мне тоже разуться, пополз дальше. Под его ногами бесшумно крошился сухой ягель, не ломались веточки, не трещал валежник. Охотник то выглядывал из-за камней, то, пригибаясь до земли, прятался за ерником. Потом лег на живот и осторожно пополз к кустам карликовой ивы.

Вдруг Прокопий замер, припав к земле. Я последовал его примеру.

– Видишь? – тихо спросил он, показывая глазами под куст ивы.

В двух метрах от себя я увидел небольшое животное светло-рыжей масти, с длинными ушами, плотно прижатыми к шее. Оно затаилось под кустом, вытянувшись и плотно прижавшись к земле. Ни единым движением животное не выдавало себя. Только черные глаза смотрели на нас с детским испугом. Так продолжалось с минуту.

Прокопий, улыбаясь, протянул руку, как бы пытаясь поймать его, но одно мгновенье, и тот вырвался из-под куста.

– Бек… Бек… – прокричал он и, разбрасывая ноги, помчался наверх.

Это был теленок-сокжой. Мы поспешили за ним на пригорок. Но там было пусто. Далеко впереди мы заметили серую полоску – перегоняя друг друга, удалялись звери. Первым мчался старый бык, а рядом с ним бежал теленок. Они выскочили на верх отрога и, не ослабляя бега, скрылись с глаз.

– Дьяволенок, угнал зверей! – с досадой сказал Прокопий.

У каждого зверя свои повадки. Самка снежного барана, например, никогда не покидает своего теленка. Уже в раннем возрасте он неотступно следует за ней по скалам, смело прыгает по уступам, преодолевает снежные перевалы. Детеныш кабарги видит свою мать днем только во время кормежки и ночью. Иначе складывается жизнь маленького сокжоя.

Обычно в первой половине мая самка дикого оленя уже находится поблизости от того места, где намерена телиться. Она выбирает вершины глухих ключей с пологими террасами, густо заросшими рододендронами, ивами, ольховником. Появившись на свет, теленок в первые дни плохо владеет ногами: уж больно они у него длинные и несуразные. Но природа, чтобы оградить беспомощного малыша от неприятности попасться на глаза хищнику, наделила его поразительной способностью прятаться. Теленку от рождения всего несколько часов. Услышав посторонний звук, он мгновенно припадает к земле, и, вытянувшись, положит головку на крошечные копытца передних ног, подберет под себя задние и прижмет уши. Такова неизменная поза спрятавшегося телка. При приближении опасности он мгновенно срывается с места и спасается бегством в чаще.

Теленок-сокжой первые дни жизни проводит в одиночестве. Чтобы не выдать своим присутствием малыша, мать обычно днем не бегает с ним. Он забирается в кусты или залегает в мох и терпеливо коротает день. Вы не услышите его крика, а если он и встанет, то всего на минуту и снова прячется. Редко кому приходится видеть в это время самку с теленком.

Когда же на горы ляжет вечерняя прохлада, невидимой тропою мать придет к малышу и пробудет с ним до утра. Ночные прогулки зверей очень коротки: будто самка боится оставить на траве след малыша.

Интересна еще одна особенность. Ни один из зверей так не боится гнуса, как дикий олень. Сокжои спасаются от паута бегством. Несколько километров они бегут по воде или тайге, затем бросаются на белогорье, носятся по отрогам или ложатся в снег. Так проходит весь день, пока не стихнет паут. Природа не зря наградила телят-сокжоев способностью прятаться. Малыши не смогли бы поспевать за матерью, когда она спасается от гнуса.