Врата Мертвого Дома - Стивен Эриксон

— Сдаётся мне, ты и так знаешь, — сказал Бодэн.

— Накидочники, предвестники, пожиратели гниющей плоти. Для них это нектар разложения, роза, разбухшая под солнцем. Худ одарил нас обетованием в Унте, и вот сейчас этот обет исполнился.

Бодэн взобрался на край впадины, её слова летели ему вслед. Окрашенный оранжевыми лучами восходящего солнца, он обернулся. И посмотрел на неё сверху вниз.

— Вот тебе и река крови, — произнес он низким, насмешливым тоном.

У неё закружилась голова. Ноги подкосились, и Фелисин резко села, больно ударившись копчиком о жёсткие камни. Она обернулась и увидела Геборика, который свернулся калачиком на расстоянии вытянутой руки. Подошвы его мокасин протерлись насквозь, открыв истерзанную, покрытую волдырями плоть. Неужели он умер? Всё равно что умер.

— Сделай что-то, Бодэн.

Он ничего не ответил.

— Как далеко до побережья?

— Сомневаюсь, что это имеет значение, — ответил он спустя мгновение. — Лодка должна была дежурить три или четыре ночи, не дольше. Мы по меньшей мере в четырёх днях от побережья и слабеем с каждым часом.

— А следующий источник?

— Часов семь пешком. В нашем состоянии, скорее, четырнадцать.

— Сам-то ты ещё как бегал вчера ночью! — прошипела она. — Когда рванул за Гебориком. И на вид ты вовсе не такой иссушенный, как мы…

— Я пью свою мочу.

— Что?

Он заворчал.

— Ты слышала.

— Недостаточно хороший ответ, — решила она, подумав немного. — Только не говори, что ты ещё и собственное дерьмо ешь. Это не объяснение. Ты заключил договор с каким-то богом, Бодэн?

— По-твоему, сделать что-то такое — проще простого? Эгей, Королева грёз, спаси меня, и я буду служить тебе. Скажи, на сколько твоих молитв ответили? К тому же я ни во что, кроме себя самого, не верю.

— Так ты ещё не сдался?

Фелисин решила, что он не ответит, но по прошествии долгой минуты, за которую она уже успела погрузиться в себя, Бодэн привел её в чувство резким:

— Нет.

Он снял свой мешок, потом заскользил вниз по склону. Нечто в умелой экономности его движений наполнило Фелисин внезапным ужасом. Называет меня пухленькой, пялится на меня, как на кусок мяса, и совсем не так, как Бенет, больше похоже, будто разглядывает свою следующую пайку. Её сердце бешено колотилось, Фелисин боялась его первого шага, голодной вспышки в его крошечных, звериных глазках.

Но вместо того, чтобы нападать, Бодэн опустился на корточки рядом с Гебориком, перевернул потерявшего сознание старика на спину. Наклонился ближе. Прислушался к дыханию, откинулся назад, вздохнул.

— Умер? — спросила Фелисин. — Свежевать будешь ты. Я не стану есть татуированную кожу, насколько бы голодна ни была.

Бодэн на миг уставился на неё, но ничего не сказал и продолжил осматривать бывшего жреца.

— Скажи, что ты делаешь, — наконец не выдержала Фелисин.

— Он жив, и одно только это может спасти нас. — Бодэн помолчал. — Как низко ты падёшь, девочка, мне всё равно. Просто держи свои мысли при себе.

Она наблюдала, как Бодэн снимает с Геборика гниющую одежду, открывая невообразимые переливы татуировок под ней. Бодэн передвинулся, чтобы его тень была позади, и лишь после нагнулся, чтобы изучить тёмные узоры на груди бывшего жреца. Он явно что-то искал.

— Ощетинившийся загривок, — вяло сказала она, — кончики опущены вниз и почти соприкасаются, почти круг. Он окружает пару клыков.

Он внимательно посмотрел на неё, глаза сузились.

— Знак самого Фэнера, священный, — сказала она. — Его ты ищешь, не так ли? Его изгнали из храма, но Фэнер остается в нём. Это очевидно. Стоит только взглянуть на эти ожившие татуировки.

— А знак? — холодно спросил он. — Как тебе стали известны такие вещи?

— Я ведь врала Бенету, — объяснила Фелисин, пока Бодэн продолжал осматривать густо расписанную плоть бывшего жреца. — Было нужно, чтобы Геборик подтвердил мою ложь. Мне нужны были подробные сведения о культе. Он мне рассказал. Ты хочешь призвать бога.

— Нашёл, — сказал он.

— И что теперь? Как ты достучишься до бога другого человека, Бодэн? В этом знаке нет замочной скважины, нет священного замка, который ты мог бы вскрыть.

Бодэн вскинулся, его глаза засверкали, когда он начал буравить её взглядом.

Фелисин не моргнула, не выдала ничего.

— Как, по-твоему, он потерял руки? — спросила Фелисин невинным тоном.

— Он был когда-то вором.

— Был. Но руки отрубили в храме. Ключ был, видишь ли. Путь Высшего жреца к своему богу. Татуировка на ладони правой руки. Её прижимают к священному знаку — рука к груди, в общем-то — просто, как приветствие. Я много дней провалялась после того, как Бенет меня избил, а Геборик рассказывал. Так много всего — я должна была бы забыть всё это, знаешь ли. Я пила дурханговый чай галлонами, но этот настой просто растворил поверхность, тот фильтр, который говорит, что важно, а что нет. Его слова вливались в меня беспрепятственно и оставались внутри. У тебя ничего не выйдет, Бодэн.

Он поднял правое предплечье Геборика, внимательно осмотрел блестящую, покрасневшую в нараставшем свете дня культю.

— Пути назад нет, — сказала она. — Жречество позаботилось об этом. Он не тот, кем был, и всё тут.

С тихой злобой Бодэн развернул предплечье, чтобы прижать культю к священному знаку.

Воздух взвыл. Звук сшиб их, отбросил вниз, заставил инстинктивно царапать камень — прочь… прочь от этой боли. Прочь! Вопль был исполнен агонии, она нахлынула на них огнём, небо почернело; словно волосы, заструились трещины по камням, ширясь из-под неподвижного тела Геборика.

Фелисин силилась отползти прочь, вверх по трясущемуся склону, у неё из ушей шла кровь. Трещины — татуировки Геборика расцвели на теле, перескочили неизмеримое расстояние от кожи к камню — пронеслись под ней, превращая камень под ладонями в нечто гладкое и маслянистое.

Всё затряслось. Даже небо, казалось, извивается, обрушивается само в себя, как будто сонм невидимых рук протянулся сквозь незримые порталы, ухватив саму ткань мира в порыве холодной, разрушительной ярости.

Вопль был нескончаемым. Ярость и невыносимая боль схлестнулись, будто нити в натягивающейся верёвке. Затянулись петлёй на её горле, звук перекрыл окружающий мир, его воздух, его свет.

Нечто ударилось оземь, почва содрогнулась, Фелисин подбросило вверх. Она упала, сильно стукнувшись локтем. Кости руки завибрировали, как клинок. Свет солнца померк, Фелисин силилась вдохнуть. Её расширившиеся от страха глаза уловили движение чего-то за впадиной, тяжело встающего над равниной, в обрамлении густой тучи пыли. Двупалое, обрамленное щетиной копыто, слишком огромное, чтобы в него поверить, вздымалось, уходило в полуночную тьму.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});