Альма - Сергей Ченнык

По мнению американских военных историков, русский главнокомандующий создал такую сложную систему управления боем, что стоило ее только немного нарушить, как она рухнула. Так, не получая никаких приказаний от вышестоящего командования, в том числе и от генерала Кирьякова, потеряв к тому времени локтевую связь с Московским полком, Приходкин несколько раз отправлял своего ординарца найти генерала. При явном неравенстве сил он продолжал удерживать позицию, надеясь по крайней мере дождаться посланного ординарца с конкретными приказаниями. До этого времени его «…стойкие солдаты продолжали удерживать свои позиции, несмотря на тяжелые потери».{814}

Капрал 85-го полка линейной пехоты Жан Мари Эжен Эспинас. В 1855 г. получил чин су-лейтенанта (sous lieutenant). В 1874 г. — майор (Chef de bataillon). 

Никаких распоряжений, по воспоминаниям генерала Вунша, командир 17-й дивизии, к тому времени уже не владевший стремительно изменяющейся обстановкой, дать не мог, как и не мог внятно доложить князю о ситуации с собственной дивизией и левым флангом.

В отсутствие приказов сверху раненый полковник Приходкин взял на себя принятие решения о выходе из боя, отдав приказ батальонам. Вместе с полком снялась с позиций и героическая русская артиллерия, отход которой теперь прикрывала пехота.

Московский полк, разбросанный побатальонно, находился под сильным огнем французской пехоты и не мог сдвинуться с места, вынужденный отбиваться от стрелков неприятеля, укрываясь за складками местности. Положение русских вновь ухудшилось. Тот же Павел Татарский вспоминал: «…антилерия их, выходит, стала действовать нам в тыл, так и сыпет, как горох мелкий: тут я и был ранен вместе с капитаном двумя картечами в руку, где и упал без всякого движения».{815}

Вот в это самое время и случилась встреча Кирьякова и Меншикова, которая через некоторое время была обставлена такими душераздирающими подробностями с ружейными экзерцициями, что отступление некоторых полков русской пехоты начало напоминать отход Старой Гвардии Наполеона при Ватерлоо.

Обвиненный Меншиковым в том, что его дивизия бежит, генерал Кирьяков остановил отходивший последним 2-й батальон Московского пехотного полка подполковника графа Зео и подал несколько строевых команд, безукоризненно выполненных солдатами. Пораженные французы на время прекратили стрельбу.

Эта история, безусловно, подвержена военно-романтическому флеру, явно скопированному с периода наполеоновских войн, и, очевидно, не стоит воспринимать ее всерьез. Слишком много беспорядка творилось при отступлении. «…Наши отступают без распоряжения главнокомандующего; войска эти, бывшие только в сильной перестрелке, но нисколько не разбитые, отступают в беспорядке; для справедливости следует сказать — в полном беспорядке».{816}

Су-лейтенант (sous lieutenant) 5-го батальона пеших егерей Жан Баптист Густав Оутье. 

Таких историй было несколько. К примеру, в воспоминаниях князя Барятинского упоминается вопрос капитан-лейтенанта Ильинского, адресованный к созерцавшему отступление Владимирского полка Меншикову: «Прикажете идти в штыки?», проигнорированный князем.{817} Чего в этом больше: стремления к самопожертвованию или просто порыв — сейчас судить трудно.

Не чудеса ружейной эквилибристики, а сопротивление Минского полка позволило остальной русской армии покинуть поле боя без угрозы флангового удара со стороны Боске и турецких батальонов, которые, так и не сумев опрокинуть русскую пехоту, вынуждены были буквально выдавливать ее, отвоевывая позицию метр за метром. По словам Стеценко: «…между тем, как войска центра и правого фланга находятся в полном отступлении от Альмы к Каче, видно, что войска левого фланга, отступившие со своих высот ранее, стоят, выстроившись между Альмой и Качей».{818}

Герен тоже считает, что именно Минский и Московский полки последними оставили поле сражения: «…левое крыло (русских) до самого момента общего отступления упорно держалось вокруг телеграфа, куда, как выше видели, оно было оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками».{819}

Собственно говоря, столь популярное мнение об оставлении поля сражения всеми войсками генерала Кирьякова получило распространение уже далеко после Альминских событий. Косвенно виноват в этом авторитет генерала Тотлебена, который с подачи военных чиновников, заинтересованных прежде всего в перекладывании вины и ответственности на плечи любившего русскую национальную забаву, то есть выпить, Василия Яковлевича, написал, что «…оставление позиции войсками, бывшими под начальством генерала

Кирьякова, в значительной степени облегчило подъем на высоты левого берега Альмы войскам Наполеона и Канробера. Это отступление имело большое влияние на действия войск нашего правого крыла и было причиною тех значительных потерь, какие понесли войска князя Горчакова».{820}

Капитан 20-го полка линейной пехоты Гаспар Франсис Фредерик ле Бретон.

КАК ДОНЦЫ МОСКОВЦЕВ ВЫРУЧАЛИ

Неизвестно, как сложилась бы судьба разбросанных по местности батальонов Московского пехотного полка, если бы не своевременная помощь артиллеристов казачьей Донской батарейной № 3 батареи, картечными выстрелами отогнавшей наседавших французов.

Наверное, это тоже один из совершенно забытых маленьких подвигов Альмы, которых мы уже привели как пример в этом повествовании. У казаков-артиллеристов было чем заниматься, кроме как выручать пехоту: они не выходили из боя почти с его начала. Сама батарея была в тяжелом состоянии. К этому времени тяжело раненный пулей навылет в грудь подполковник Ягодин был вынесен в тыл. Два орудия имели повреждения, несколько номеров из расчетов пушек были убиты и ранены. Потеряли артиллеристы часть конского состава, у некоторых упряжек осталось только по паре коренных лошадей, и донцам приходилось чуть ли не на себе тащить орудия. Дальнейшее стояние на позиции было, конечно, делом геройским, но в любой момент казаки могли оказаться отрезанными французами и взятыми в плен вместе с орудиями.

Генерал Кишинский, увидев состояние попавшей в столь трудное положение батареи, приказал принявшему командование есаулу Поздееву отступать, хотя остро нуждался в сохранявших порядок батареях для формирования прикрытия отступающей армии.

Артиллеристы видели происходивший вокруг беспорядок в войсках и не знали, что делать: путь отступления не был указан заблаговременно. Есаул Калинин, бывший с Кишинским, получив приказ от начальника артиллерии уводить батарею к Каче, передал его Поздееву. Последний повел с собой первый, наиболее пострадавший, взвод. В арьергарде, прикрывая отступление картечными выстрелами, отходили орудия есаула Калинина, вернувшегося к своему взводу, и сотника Пономарева: «Постоянные остановки взвода дали возможность остальным орудиям постепенно выйти из-под выстрелов и скрыться…».{821} Казакам приходилось постоянно останавливаться, снимать орудия с передков и выстрелами отгонять неприятеля. С большой уверенностью можно утверждать, что потеря орудий Донской № 3 батарейной батареи могла стать реальностью, если бы не организованность расчетов и умные действия командиров.

За телеграфом,[80] едва отбившись в очередной раз от французских стрелков, казаки встретили Московский пехотный полк, который, сохраняя порядок, отстреливался от французов и не мог отступить, имея за спиной склон бугра. Батарея оказалась очень кстати — картечь остудила боевой пыл французов. А московцы быстро ушли в ближайшую лощину («балкой, без дороги»){822} и по ней вышли из огня. Казаки же, снова понеся потери (есаул Калинин был контужен в ногу и потерял лошадь) остались один на один с неприятелем.

«Благодарные» московцы не оставили не то что роты в прикрытие, но даже взвода в помощь, хотя «История 65-го пехотного Московского полка» утверждает, что его солдаты руками тащили артиллерийские орудия, наполовину потерявшие свои расчеты и конский состав.

Казалось, судьба благоволила храбрым донцам — на пути попались гусары. Сотник Пономарев попросил у их командира (в воспоминаниях Калинина — генерал-майора Рыжова) хотя бы взвод в прикрытие, но получил категорический отказ.

Казаки продолжали в одиночестве уходить с поля сражения. При этом Пономарев со своими славными артиллеристами, следуя по пути отступления армии, подбирал раненых, располагая их на орудийных лафетах и, таким образом, ориентируясь по лежащим на дороге трупам, вышел из «…несчастного для нас сражения на р. Альме».{823}