Спектр - Сергей Лукьяненко

– Рок, – сказал Мартин. – Судьба. Фатум. Удел. Участь.

Подумал немного и добавил:

– Планида.

Есть в русском языке такое выражение – «не жилец». Произносят его обычно в адрес людей тяжелобольных, но порой и совершенно здоровый, бодрый, цветущий человек вызывает ту же самую мысль. Своим чутьём на подобных людей любят бахвалиться так называемые экстрасенсы и проповедники маленьких и воинственных культов. Мартин к высказываниям вроде «едва капитан погибшего судна вошёл, я понял – не жилец» всегда относился скептически, даже с раздражением – задним числом все крепки пророчествовать. Но теперь он готов был признать, что подобные «не жильцы» и впрямь существуют. Наверное, кто-то действительно чувствует грозящую им участь.

Увы, Мартину потребовалось пятикратное повторение, чтобы усвоить урок.

Возможно, Юрий Сергеевич прав и катализатором фатума выступал сам Мартин? Несмотря на все его попытки защитить Ирину?

Возможно…

Мартин сидел, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову руками. Думал… пытался понять, что делать дальше. Хотя и убеждённости в наличии этого «дальше» у него не было.

А потом он заметил слабый свет, пробивающийся сквозь пальцы. Поднял голову – и обнаружил на противоположной стене камеры тонкий светящийся прямоугольник – абрис приоткрывшейся двери.

Камеру сочли возможным отпереть.

Мартин поднялся, потоптался, разминая затёкшие ноги. Подошёл к светлому контуру, пошарил, не нашёл никакой ручки – и толкнул дверь, послушно распахнувшуюся наружу.

Коридор. Светлые, некрашеные деревянные стены, деревянный пол, в потолке – не то окна с матовым стеклом, не то лампы дневного света.

Мартин осмотрел себя – он был одет, но почему-то босиком. Револьвера, конечно, при нём не обнаружилось.

– Можно выйти? – спросил Мартин. Ответа не последовало. – Хорошо. Кто не спрятался, я не виноват.

Он прошёл коридором, в конце которого обнаружилась ещё одна дверь, на этот раз – с округлой деревянной ручкой.

– Тук-тук, – постукивая костяшками пальцев по двери, сказал Мартин. – Можно войти? Хорошо…

Мартин открыл дверь и вышел на залитую светом веранду. Не застеклённую, открытую лёгкому свежему ветерку.

Где-то невдалеке шумела текучая вода. Не море, не ручей, а река – ровный сильный гул порожистой горной речки. Деревья – не похожие на земные, но всё-таки с зелёными листьями, подобием ствола и подобием ветвей – скрывали реку от взгляда Мартина.

Зато посередине веранды стоял большой круглый стол, заставленный всевозможной снедью. Из двух простых деревянных кресел немного непривычной формы одно пустовало.

В другом сидел высокий тощий ключник.

Под его задумчивым взглядом Мартин остановился на пороге. Впрочем, ключник не стал длить паузу слишком долго.

– Здесь грустно и одиноко, – сказал он. – Поговори со мной, путник.

Нельзя сказать, чтобы Мартин очень уж удивился.

В допрос с пристрастием, который проведут ключники, почему-то верилось с трудом. В пожизненное заключение или расстрел – и того меньше.

– Я могу перекусить? – спросил Мартин. – Последнее, что я ел, это бифштекс из амёбы. И это было довольно давно.

Разумеется, ключник не ответил. Но налил себе в стакан оранжевой жидкости из графина.

Мартин сел за стол, твёрдо решив не задавать вопросов – ни к чему хорошему это все равно не приведёт, и не давать ответов – просто из неприязни.

Но ключник на разговоре будто и не настаивал. Сидел, попивал свой сок, наблюдал за обедающим Мартином.

А еда, несмотря на всю напряжённость и непредсказуемость ситуации, Мартину понравилась. Будучи в глубине души человеком консервативных взглядов, Мартин экзотическую инопланетную стряпню употреблял с некоторой осторожностью. Конечно, если иного выхода не было, то он мог пообедать и странного вида моллюсками, и бифштексом из амёбы, и отвратительными на вкус и цвет плодами. В конце концов земная кухня тоже содержит в себе гнилой тюлений ласт, полгода пролежавший в чукотской земле, слегка обжаренную саранчу по-бедуински, мозги живой обезьяны по-тайски, знаменитые мраморные яйца, а также все прочие китайские разносолы.

Да и самые обычные, простецкие блюда на непривычный взгляд могут оказаться не слишком-то аппетитными. Мартин помнил, с каким ужасом взирал один его иностранный знакомый на банальную гречневую кашу с мясной подливкой, был знаком с девушкой, впадающей в истерику при виде чёрной икры, ну а его любимый дядя, человек широчайших гастрономических убеждений и большой патриот, не мог без отвращения взирать на исконно русское блюдо – овсяный кисель.

Предложенная ключником трапеза была одновременно экзотичной и приятной для глаз. Ломти нежного розового мяса – почему-то Мартин решил, что это рыба, – были слегка обжарены и политы пахучим кисловатым соусом. Мелкие варёные клубни могли бы оказаться картошкой, вот только во вкусе чувствовалось что-то от свежевыпеченного хлеба. Аппетитно выглядел и прозрачный бульон, в котором плавали кубики разваренных до полной мягкости незнакомых овощей и длинные тонкие полоски нарочито жестковатого мяса – замечательный контраст консистенции и вкуса. Оранжевая жидкость оказалась соком, но не сладким, а солоноватым – вроде томатного.

В глубине души Мартин понимал, что внешность бывает обманчивой. Сок мог иметь вовсе не растительное происхождение, а быть отрыжкой какого-нибудь гигантского пупырчатого червя, жёсткие полоски мяса в бульоне – вываренной оболочкой личинок, а кислый соус – перемолотыми и настоянными опарышами.

Но Мартин дурные мысли гнал прочь, ел с аппетитом и был вознаграждён словами ключника:

– Эта еда максимально близка человеческой по виду, вкусу и происхождению. Но мне она тоже нравится.

Мартин благодарно кивнул. Всё-таки иногда ключники отвечали… но только на невысказанные вопросы. Что-то в их поведении шло от балованных детей – которые никогда не выполнят прямую просьбу, но в то же время могут быть милыми и добрыми по собственной инициативе.

– Здесь грустно и одиноко, – немедленно сказал ключник, будто застеснявшись собственной доброжелательности. – Поговори со мной, путник.

Мартин отставил стакан с соком, кивнул.

– Я хочу рассказать об осиротевших детях, – сказал он. – Знаешь, такое порой случается…

Ключник ждал.

– Не знаю точно, почему исчезли их родители, – продолжил Мартин. – Так бывает. Катастрофа… чья-то злая воля… в общем, дети остались одни. Они ничуть не походили на родителей – мир менялся, и единственное, что родители смогли им дать – способность выжить в новом мире. И ещё, наверное, память. Об исчезнувшем мире, об исчезнувших предках. О том, что они должны были быть другими. Не важно, лучше или хуже, – просто другими. И дети затаили обиду. О, какая это страшная вещь, ключник, – детская обида! Проще постигнуть тайну Библиотеки, чем тайну детской души. Гордые геддары воспитывают разумных существ из кханнанов – и больше всего на свете боятся позволить им обижаться. Аранки, бесстрашные и мудрые, ни в чём не отказывают детям… быть может, они постигли, как отзываются в будущем детские слезы? Обитатели Прерии-2 тоже обижены на злых богов, покинувших их предков… но они лишь носят обиду в себе… а эти осиротевшие дети решили бросить злым богам вызов. Раса дио-дао, обладая наследственной памятью, потеряла свою историю, сохранив лишь закостенелые ритуалы, а эти дети помнили Армагеддон, унёсший их родителей…

Ключник, внимательно слушавший Мартина, беспокойно шевельнулся:

– Я понял последовательность. Не надо говорить лишнего.

– Тогда я умолчу о Шеали и Талисмане, – мстительно сказал Мартин. – Беззарийцы оказались способными детьми и достойными наследниками. Они создали новую цивилизацию… неприметную, неброскую, но способную бросить вызов самым сильным обитателям галактики. Они обрели чувство юмора – то немногое, что всегда отличает разум от рассудка. Они смогли многое… не сумели лишь одного – повзрослеть. Они так и остались брошенными детьми, одержимыми жаждой мести за родителей. Порой импульсивными, зачастую воинственными, всегда – самоуверенными… отвергающими саму мысль, что они смертны. Готовыми мстить за тысячелетние обиды – и не понимающими, что месть породит лишь ответную месть. Не думаю, что это биологическое свойство их расы. Скорее – социальный стереотип. Те, кто породил беззарийцев, не успели их воспитать.

– Воспитывал ли кто-то людей или геддаров? – спросил ключник.

– У нас было гораздо больше времени, – ответил Мартин. – Мы прошли свой путь. Мы повзрослели… как смогли, но всё-таки повзрослели. А беззарийцы – пока ещё нет. И я не знаю, остался ли теперь для них шанс повзрослеть.

– Ты боишься за беззарийцев, – сказал ключник.

– Боюсь, – признался Мартин.

– Какая для тебя разница, умрёт цивилизация разумных амёб или продолжит жить? Что тебе с того, человек?