25 июня. Глупость или агрессия? - Марк Солонин

Самое раннее из известных упоминание слов «Северный фронт» обнаруживается в собственноручно написанном Маленковым (секретарь ЦК, член Главного Военного совета) тексте проекта решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 21 июня 1941 года: «Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом с выездом на место… Назначить членом Военного совета Северного фронта т. Кузнецова…» [121].

В эти тревожные дни. когда о близком начале войны догадывались уже военачальники «от командиров рот и старше», генерал-лейтенант М.М. Попов с группой высшего комсостава округа отбыл из Ленинграда в Заполярье.

Зачем? Если верить написанным в 1964 г. и опубликованным в 1968 г. мемуарам генерала Попова, то вот зачем: «В десятых числах июня была получена директива Наркома обороны, которой назначалась большая комиссия под председательством командующего Ленинградским военным округом с возложением на нее задач выбора площадок для строительства аэродромов для базирования истребительной и бомбардировочной авиации по берегам Баренцева моря» [194].

Поверить в такое трудно. Точнее сказать — невозможно. У командующего войсками округа (и не простого округа, а округа, готовящегося превратиться в действующий фронт), у генерала, допущенного к участию в секретнейшем Совещании высшего комсостава Красной Армии в кабинете Сталина 24 мая 1941 г., было много других дел и забот, кроме того, чтобы лично подбирать подходящие «площадки для строительства аэродромов» в безлюдной тундре Кольского полуострова. Причем, если опять же верить мемуарам М.М. Попова, экспедиция должна была продлиться целый месяц! И это не шутка: «К концу нашей встречи А.Г. Головко (командующий Северным флотом) сообщил, что миноносец, выделенный для комиссии по выбору аэродромов, на котором я должен был отправиться, к выходу в море готов, и предложил уточнить время этого выхода. Не лежала душа, как говорится, к этому расставанию с сушей почти на месячный срок. Однако не выполнить директивы наркома, конечно, было нельзя».

Совершенно непонятно — куда, в какие моря должен был уйти «миноносец, выделенный для комиссии по выбору аэродромов». За «почти месячный срок» можно было дойти до Аляски и вернуться. Если же речь шла о «берегах Баренцева моря», т.е. о переходе максимум от Мурманска до северо-восточной оконечности Кольского полуострова, то для миноносца (при средней скорости 20 узлов) там хода на один день…

Дальше события (а встреча М.М. Попова с контр-адмиралом А.Г. Головко происходила 20 июня) развивались следующим образом: «…После некоторых размышлений было найдено разумным доложить по телефону наши настроения. И вот нарком на проводе. Короткий доклад об обстановке на сухопутной границе, на море и в воздухе и откровенное заявление, что в этих условиях выход в море нецелесообразен.

„Хорошо, что позвонил, — прозвучал в трубке голос наркома. — Выход в море пока отложим. Немедленно возвращайся в Ленинград“. Присутствовавшие при этом разговоре с наркомом комфлота и командарм (командующий 14-й армией генерал-лейтенант В.А. Фролов) усмотрит в отмене выхода в море некоторое подтверждение нашим опасениям…»

Странно. На Северном флоте Оперативная готовность № 2 была объявлена 19 июня в 17.00. Это могло (да и должно было) в значительно большей степени «подтвердить опасения». Немного странно выглядит и порядок управления на уровне нарком обороны — командующий одним из пяти приграничных округов (или уже фронтов). «Хорошо, что позвонил». Хорошо. А если бы не позвонил? Так бы и уплыл командующий в морской круиз на месяц?

В Мурманске же, после обсуждения обстановки с командующим 14-й армией, М.М. Попов принял решение, смысл которого перевести на русский язык категорически невозможно:

«Мы считали совершенно необходимым распространить наше решение о переходе к обороне войск на кандалакшском направлении и на войска, предназначенные для прикрытия и обороны мурманского направления и побережий полуостровов Рыбачий и Кольский, о чем очень просил командарм и на что ему было дано разрешение».

Что это значит? Во-первых, сообщается о принятом решении «о переходе к обороне войск на кандалакшском направлении». А раньше, ДО принятия решения «о переходе к обороне» — какую другую задачу имели «войска на кандалакшском направлении»? И если решение «о переходе к обороне» действительно принято (а какое-то другое решение с другими задачами отменено?), то почему же именно в эти часы 1-я танковая дивизия по приказу командования округа начинает спешную передислокацию из Пскова в Алакуртти? Далее. Если войска 14-й армии были предназначены «для прикрытия и обороны мурманского направления», то почему командарм должен был «очень просить» разрешения на переход к… обороне?

Возвращение в Ленинград, описанное в мемуарах М.М.Попова, также вызывает много вопросов: «В Ленинград я возвращался поездом „Полярная стрела“. День 21 июня, проведенный в вагоне, пpoшeл спокойно.

В Петрозаводске, куда мы прибыли около 4 часов утра 22 июня (здесь и далее подчеркнуто мной. — М.С.), помимо ожидавшего нас командарма (командующий войсками 7-й армии) генерал-лейтенанта Ф.Д. Гореленко, встретили еще секретаря ЦК Карело-Финской ССР и начальника Кировской железной дороги. Прежде всего они сообщили о полученном распоряжении из Москвы: вагон командующего от поезда отцепить и вне графика безостановочно доставить его в Ленинград, для чего выделить отдельный паровоз. Этот паровоз уже готов, и через несколько минут можно отправляться.

Распоряжение о срочной доставке вагона командующего в Ленинград, естественно, вызвало у них озабоченность и настороженность. Однако в тот час и в те минуты мы могли только предполагать, что назревают какие-то события, несомненно связанные с войной. Мы ничего не могли объяснить товарищам, а так как маневровый паровоз уже тянул вагон по путям станции, пришлось наскоро рассказать об обстановке и решениях, принятых на севере, т. е. на участке 14-й армии, и предложить командарму Ф.Д. Гореленко, на участке которого финские части уже были выдвинуты к границе, срочно привести войска в боевую готовность и занять ими оборону по плану прикрытия.

Мы с членом Военного совета корпусным комиссаром Клементьевым ломали головы в догадках, что означает это распоряжение о срочной доставке нас в Ленинград… На одной из станций, где-то на полпути до Ленинграда, около 7 часов утра наш более чем скромный состав сделал свою первую остановку. Явившийся в вагон комендант с противогазом на левом боку, символом боевой готовности, представившись, доложил, что остановка вызвана необходимостью проверить буксы и будет очень короткой, а дальше намечается следование до Ленинграда без единой остановки. Но самое главное, продолжал он с заметным волнением, примерно час тому назад по селекторной связи из Ленинграда передали только для сведения начальника станции и коменданта сообщение, что немцы около 4 часов утра отбомбили на западе ряд наших городов и железнодорожных узлов и после сильного артиллерийского обстрела перешли границу и вторглись на нашу территорию…»

Итак, в 4 часа утра 22 июня 1941 г. командующий Ленинградским округом (уже называемым в документах верховного командования «Северным фронтом») и командующий одной из трех армий фронта (Ф.Д. Гореленко) еще только «ломают головы в догадках» о том, что «назревают какие-то события». При этом, почему-то, командарм в 4 часа утра (для людей, ведущих нормальный образ жизни, это ночь) не спит. Не спит и секретарь карело-финского ЦК товарищ Куприянов, хотя уж для него-то командующий округом старшим начальником не является и встречать его мимо проходящий поезд на вокзале Куприянов совершенно не обязан. Далее, в 7 часов утра 22 июня командующий все еще не имеет никакой достоверной информации о начавшейся три часа назад войне и узнает о ней от «коменданта с противогазом на боку». Причем коменданта какой-то крохотной станции о начале войны уже проинформировали. Час тому назад. А командующего округом (фронтом) — еще нет.

Может все это быть правдой? Нет, не может. Знаменитая Директива наркома обороны №1 («В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО…») поступила в штаб Ленинградского округа в час ночи 22 июня 1941 г. и была незамедлительно доведена до сведения командующих армиями и корпусами. Можно привести множество подтверждений этого факта. Сегодня уже можно указать и точные архивные ссылки на документы. Но мы не будем этого делать, а просто продолжим чтение мемуаров М.М. Попова: «Утром 22 июня мы вернулись в Ленинград… Встречавший нас на вокзале генерал К.П. Пядышев тут же в вагоне кратко обрисовал обстановку. Около 1 часа ночи была получена директива наркома, предупреждавшая о том, что 22–23 июня возможно нападение гитлеровских войск на нашу страну. Директивой требовалось привести войска в боевую готовность и занять огневые точки в укрепрайонах на госгранице. Штаб округа тут же был собран по боевой тревоге, и войскам направлены были соответствующие указания…»