Записки солдата - Иван Багмут

Закрыв глаза, я лежал под чаном, как вдруг раздался окрик:

— Эй вы! Милостивый государь!

Задетый и тем, что меня разбудили, и подчеркнуто ироническим обращением, я недовольно буркнул и открыл глаза. Передо мной стояла худая, с нервным блеском в глазах, еще довольно молодая кошка. Минуту я колебался: выругать нахалку или, наоборот, убить ее вежливостью, вернее, вежливым презрением, и остановился на последнем.

— Я вас слушаю, — произнес я максимально равнодушным тоном.

— Что вам сделал мой сын?! За что вы ошельмовали его?! — начала она на высокой ноте, с каждой новой фразой все больше и больше повышая голос. — Какое вы имеете право вмешиваться в жизнь семьи! Воспитывайте своих детей! Своих!

— В чем дело? Я ничего не понимаю, — проговорил я сдержанно, хотя истерический визг незнакомки нервировал меня.

— Ах, вы ничего не понимаете! А кто глумился над моим сыном? Кто назвал его стилягой? Кто насмехался над его непромытыми глазами?

Я не сдержал улыбки:

— Так вы вот о чем! Вы мать того котенка?.. Интересно…

— Ах, вам интересно! — передразнила она меня. — Вам интересно! Да, я мать того котенка! Мать! И не позволю, чтобы над моим ребенком издевались! Не позволю обижать мое единственное дитя!

— Прошу вас, не кричите! — поморщился я. — Воспитали паразита, а теперь ругаете меня за то, что я назвал вашего сынка так, как он того заслуживает.

— Опомнитесь! Я воспитала паразита! Да он же еще ребенок. Я люблю свое дитя и хочу, чтобы он видел в жизни только радость! Да, я не позволяю ему трудиться! Довольно и того, что я мучаюсь, не вылезаю из работы. Пусть хоть ребенок поживет как следует, не зная забот!

— Ребенок?! — засмеялся я. — Да все ровесники вашего ребенка давно уже ловят мышей!

— Для матери ребенок всегда ребенок, сколько бы ему ни было лет.

Я с сожалением смотрел на это глупое создание. Сколько матерей вот так по-дурацки любят своих детей, портят их, наносят им непоправимый вред!

Кошка продолжала истерически кричать, а я искал слова поязвительнее, которые вместе с тем показали бы ей всю ее глупость. Дождавшись, пока мамаша выдохлась, я спросил:

— А вы задумывались, почему он тщедушный? Сравнивали сына с другими котятами? Отчего у него такой жалкий вид?

Кошка сразу сникла.

— Здоровье у него слабое. Вот горе! И почему у него слабое здоровье? — спросила она таким голосом, что мне стало ее жаль.

— Мышцы слабые, потому что не ловит мышей, а мышей не ловит, потому что мышцы слабые, — сказал я саркастически. — Неужели вам приятно смотреть, у всех котята как котята, а ваш такой квелый?..

Кошка вдруг заплакала.

«Черт их тут носит, этих истеричек!» — выругался я в душе и хмуро ждал, что будет дальше. Но мужское сердце не выдержало, и уже через минуту я хоть и холодно, но отозвался:

— Ну, чего вы?..

— Помогите… — простонала она. — Я не знаю, что с ним делать… Как воспитать его?

— Воспитывать детей надо, пока поперек лавки спят, а когда вдоль — уже поздно… — ответил я пословицей, которую услышал от людей.

— Умоляю вас, посоветуйте! Вы такой образованный! Так много видели в жизни! Бываете в обществе ученых. — В глазах у нее блеснула надежда. — Скажите, как бы вы поступили на моем месте?

— Я? Гм… — В самом деле, как бы я поступил? Минуту я думал, что сделал бы на месте этой несчастной, и вдруг ответ нашелся: — Не дал бы ему есть!

— Как?! — воскликнула она.

— А вот так. Не дал бы, и все!

Кошка странно посмотрела на меня, потом вздохнула и пошла прочь. «Сама виновата», — подумал я и, расположившись поудобнее, уснул.

Вскоре меня разбудил шум — пришли рабочие во главе с директором и профессором. Как мне ни хотелось спать, но я не утерпел и пошел смотреть на первый улов.

В этом пруду жили по большей части взрослые карпы — пяти-шести лет от роду. От них весной ожидалось потомство. Я люблю смотреть на такую рыбу!

Прежде чем опустить бредень, директор приказал достать четырех дохлых карпов, которые, все в язвах, с красными брюшками, плавали на поверхности воды. Двое рабочих вырыли на пригорке яму и бросили туда трупы, облив их керосином.

И вот вытянули первый бредень. Приятно было слушать могучее трепетание плавников в бредне, на носилках. Я не мог оторвать глаз от этих красавцев, но чан потребовался для ванны, и меня прогнали из-под него.

Прежде чем перебросить карпов в карантинный пруд, их внимательно осматривали и тщательно измеряли. Если карп был криворотый, кривошеий или кривоспинный, его сразу же откидывали прочь. Разумеется, не прочь, а в отдельный садок, чтобы потом вывезти на продажу. В этот же садок попадали очень узкие и очень худенькие карпы…

Позавтракав, я заснул и проснулся в обед, когда явился Пуголовица, заспанный, краснорожий, еще более противный, чем всегда. Работы хватало, и все сторожа даже после бессонной ночи немного помогали днем. А ведь Пуголовице надо было завоевать полное доверие!

Я равнодушно следил за разгрузкой пруда, как вдруг на дорожке послышались шаги. Я оглянулся и даже мяукнул от неожиданности. К нам шел Ракша!

— В чем дело? Что вам здесь надо? — сердито крикнул ему Костя.

— Простите, — ответил тот доброжелательно. — Бензин у меня кончается, не дадите ли чуточку? Я шофер, машина на шоссе.

Неожиданно в разговор вмешался Пуголовица:

— Давай, давай отсюда!

Три дня пробыл сторожем, а уже выучился кричать «давай»!

— Давай! А то получишь бензин! Товарищ директор, разрешите я запишу номер машины. Тогда он запомнит, где брать горючее!

Ракша мигом повернул назад, а Пуголовица бросился за ним.

— Правильно, Петренко! — крикнул вдогонку директор.

«Что случилось? — удивился я. — Почему они разругались?» И вдруг я сообразил. Ба, да ведь это же нарочно, чтобы повидаться и поговорить с сообщником!

Не теряя ни секунды, я побежал за Пуголовицей и догнал, прежде чем он поравнялся с Ракшей.

— Я тебя вчера всю ночь ждал, — заговорил Пуголовица. — Промок до нитки!

— А я немного раньше приехал, подождал, тебя нет, а тут дождь!

— Ну, чего приперся?

Ракша хмуро улыбнулся:

— За рыбой.

— А как ты ее возьмешь?

— Это я у тебя спрошу.

Пуголовица подумал.

— Невод есть?

— А ты будто не знаешь…

— Займи у кого-нибудь, — посоветовал Пуголовица.

— Это опасно. Как пойдет молва, что рыбу крадут, сразу же станут допытываться, кто у кого брал невод. Ты лучше мой передай…

— Да я жду удобного случая, — Пуголовица кивнул головой и добавил: — А рыбу возьмем…

Я весь обратился в слух.

— Как потеплеет, начнут рыбу подкармливать, карп привыкнет к определенному месту, там мы его и заберем.

— Это хорошо бы! А когда же начнут подкормку?

— Это как погода, может, и через недельку другую, а может, и через месяц.

— Долго ждать, — покачал головой Ракша. — Давай из рассадного. Больших, тех, что на расплод. С икрой!

— Страшно! — возразил Пуголовица. — Об этом сразу узнают, ведь скоро нерест, а карпы там считанные. — Он оживился. — Мы их возьмем позднее. После нереста! Кто тогда будет знать, сколько их в пруду!

Но и это предложение не вызвало у Ракши восторга.

— Когда еще это будет, а у меня на уху сейчас аппетит.

У Пуголовицы рот растянулся до ушей.

— Я о тебе подумал… — Они подошли к крайнему пруду, и Пуголовица показал две хворостины, воткнутые в буруг. — Вон, видишь, палки торчат? Копни пальцем возле той, что поближе к воде.

Ракша поковырял пальцем и поднял веревку, спрятанную в земле.

— Это ты хорошо придумал, — одобрил он, вытаскивая из воды добрый десяток двухкилограммовых карпов. — Спасибо!

— Могу каждый раз оставлять тебе на обед…

— А что! Это дело! — обрадовался жулик, но через миг посмотрел на Пуголовицу подозрительно. — Только гляди! Не думаешь ли выдать меня таким манером охране? Письмо у жены! И пойдет куда надо на другой же день!

— Вот дурак, — хмуро засмеялся Пуголовица. — Ну что ты выдумываешь? Нам нужна дружба! Крепкая дружба!

— Мерзавцы! Не смейте пачкать своими языками это святое слово! — вырвалось у меня, но они, увлеченные разговором, не услышали моего крика.

— О времени и месте встречи буду сообщать письмами, — сказал Ракша.

— А если кто прочтет?

— А мы тоже не дураки. Напишу, что такого-то числа, в таком-то часу жду приезда тетки. Это будет значить, что я жду тебя.

— Ага, понял. Теперь скажи мне какой-нибудь номер машины, — засмеялся Пуголовица.

— Пиши. — И он назвал номер. — Смеху будет…

— А чей же это номер?

— Потом узнаешь.

Ракша сел в свою полуторатонку и двинулся по шоссе, Пуголовица долго стоял, довольно улыбаясь: верно, подсчитывал будущие барыши. Я едва сдержался, чтобы не вцепиться в его бесстыжие глаза. А это мысль! Когда не останется никаких способов борьбы, я сделаю этой! Пойду на таран!