Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

молимся, чтобы Лена не умерла. Вдруг у нее звонит мобильный. Я высовываюсь и вижу имя: Витя. Витя — ее друг. «Сейчас Витя начнет ее искать и придет сюда. Возможно, с друзьями», — снова шепчет Вадик. И тут мне делается совсем нехорошо. Я на цыпочках выхожу из нашей каморки и выключаю свет во всем доме, чтобы не отсвечивать. Запираю входную дверь изнутри. В три часа ночи комнату озаряет свет фар. От ужаса мы замираем в кроватях. Как ни странно, никто не пытается войти в дом. Но Лена просыпается, нависает над нашей кроватью и кричит: «Кто выключил свет, на хуй?! Я, блядь, что, просила? Я темноты боюсь, на хуй!» Мы извиняемся и оправдываемся, Лена успокаивается, включает свет и снова ложится. Засыпает, начинает громко рыдать. Непонятно, снится ли ей сын или ее слова про то, что она хочет, чтобы у него был папа, — пьяный бред. Часам к шести Лена затихает.

Подробностей этой ночи в материале нет. Когда я ее описала, а потом перечитала, поняла, что для меня это за гранью этики. Я приехала разобраться в истории убийства, а заодно рассказать о родственниках осужденных и их жизни в селе. Я должна писать о них правду, но рассказывать о том, чего героиня даже не помнит (а Елена не помнила ничего из этой ночи), мне показалось неправильным. Я ходила из угла в угол, пытаясь придумать, как выкрутиться и, не сумев найти поворот, позвонила Валере Панюшкину. Я надеялась, что он даст дельный совет, и не ошиблась. «Если тебе кажется это неэтичным, смени ракурс, — сказал Валера. — Стань зеркалом.

Ты говоришь, что она ничего не помнит? Вот и опиши ваш разговор об этом. Когда ты спрашиваешь у человека, было ли то-то и то-то, и он отвечает, что не помнит, он предстает перед читателем уже не таким ужасным. И у тебя не будет ощущения, что ты подглядела то, что не должна была, и всем рассказала». В репортажном жанре есть такая проблема: мы прямо описываем происходящее, часто забывая о литературных приемах. Валера напомнил мне об этом очень вовремя.

Утром мы с Вадиком дрожим от холода под куртками (затопить печь Елена, конечно, не могла) и пытаемся понять, как нам во всем этом быть дальше. Мой редактор Морозова, которой я всю ночь отправляла «веселые» эсэмэски и которые как-то дошли, шутит, что из моих эсэмэсок мы текст и составим. И заботливо интересуется, нельзя ли попроситься ночевать, например, в местную школу, на маты в спортзал. Я нахожу бугор, на котором ловит МТС, отправляю сообщение главному редактору Насте Лотаревой о том, что мы живы, но дела не очень. «Слушай, при любой небезопасности пиздуйте оттуда на хуй абсолютно, — пишет Настя. — Даже с шансом на потерю материала, если что. Ну то есть себя берегите больше, чем материал, пожалуйста».

«Пиздовать из Букачачи на хуй» очень хочется. Но и это не так просто. Маршрутка (возит местный предприниматель) ходит три раза в неделю, записываться нужно по телефону заранее. Если случится что-то экстренное, единственное место, куда мы сможем убраться, — лес.

Отправляясь в дальнюю командировку, я всегда беру дополнительную сим-карту другого оператора. В деревнях чаще всего ловит какой-то один сотовый оператор. В Букачачу я приехала с симкой МТС, предварительно вычитав в интернете, что там он вроде ловит. К сожалению, предусмотрительность не помогла: связи не было. Тем не менее, иногда она пробивалась (хватало, чтобы “ушла эсэмэс”), а если забраться на гору, то оттуда можно было позвонить и написать. Хоть что-то.

Еще я всегда заранее узнаю расписания маршруток, номера такси, всего, на чем реально уехать. Во «ВКонтакте» можно отыскать группу поиска попутчиков, там написать о том, что в такие-то даты понадобится транспорт, и обменяться с водителем телефонами. В случае с Букачачей я узнавала расписание автобусов через брата Сергея Сорокина, живущего в Чите. Он сообщил мне и номер водителя, с которым, в случае чего, можно было бы договориться об «эвакуации». Быстро бы не получилось, но тоже — хоть что-то.

И еще: важно иметь при себе наличные. В глубинке продавцы до сих пор используют счеты, так что надеяться на бесконтактную оплату глупо. Перевод через сбербанк-онлайн чаще возможен, чем нет, но интернета может не оказаться. Вообще любой сельский житель больше обрадуется наличным и охотнее пойдет на переговоры, увидев деньги. Главное не трясти крупными купюрами, доставать из кошелька ровно столько, сколько нужно.

ОБИДА И ВОДКА

Во время интервью с Ниной Волокитиной, матерью Елены, я честно говорю ей, что еще одну такую ночь пережить нам не хочется. Без алкоголя Лене плохо, она агрессивна. Несколько раз она просит у меня деньги на водку и, когда отказываю, прямым текстом посылает меня на хуй. Как оставаться при этом в ее доме?

Елена не живет с матерью, потому что ее не пускает отчим Сергей. Нина Волокитина не пьет, а Сергей — алкоголик в завязке. Пьющая Лена его раздражает. Нина Ивановна все понимает и приглашает нас к себе. В маленькой теплой комнатке с коврами на стенах мы впервые немножко выдыхаем. После целого дня работы (интервью с бывшей главой Букачачи, с семьей Севостьяновых) мы возвращаемся в дом Елены Волокитиной, чтобы забрать вещи. В Букачаче темно, мы сворачиваем не на ту тропинку и слышим вдалеке Ленин мат: «Куда вы пошли, на хуй? Поперлись, блядь, по темноте! Стойте!» Лена догоняет и всю дорогу ворчит, что нас здесь убьют, если мы будем вот так ходить «хуй знает где». Нина Ивановна живет рядом, мы заходим на чай, с нами заходит и Елена. Она толком не реагирует на сына Олежку — водки нет, ей плохо, она заваливается в кровать. Отлежавшись, начинает просить выпивку у матери. Они громко ссорятся, а потом по черной улице (звезды еще не светят, фонарей нет нигде) мы с фонариками друг за другом топаем до дома Сорокиных, чтобы забрать вещи и вернуться.

Елена уходит вперед и вдруг исчезает за чьим-то забором. Появляется уже позади — свет фонарика обнаруживает ее на корточках возле другого забора.

— Ну че светишь-то, блядь? Можно мне поссать-то, на хуй!

— Знаю я тебя, — кричит ей мать. — Закопала уже там что-то, сука!

Позже, уже на кухне у Волокитиной, мы понимаем, что «закопала» Елена водку.

Следующим утром я не могу разлепить глаза: первый, пусть не самый крепкий, сон за три дня хочется продлить еще. Вадик с Сергеем