Дневник – большое подспорье… - Лидия Чуковская

Кое-кто из публики стал убеждать Люшу, что она неправа, что мысли Ахматовой – национальное достояние и их, дескать, надо хранить. Вот я-то их и сохранила. Я весь свой Дневник предоставила В. М. Жирмунскому и Деду; В. М. Жирмунский брал горстями и ссылался на меня, а после его смерти цензура все это национальное достояние с помощью его жены Нины Александровны и его и моего друга Ефима Григорьевича – выкинула… Теперь же все 90-летие Ахматовой пройдет по моим «Запискам», их разворуют до нитки – и никто не вступится. Люша почему-то думает, что она их пугнула. Нисколько они не испугаются! Ахматова сейчас ихний предмет спекуляции. Что мои «Записки» есть моя проза – об этом они искренне не знают… А выход из положения (формальный) найдут: найдут какую-нибудь Алигер, которой, дескать, Ахматова тоже все это говорила. Это же самое. Вот и всё.

7 июля суббота. Переделкино. Забыла записать. Андрей Дмитриевич и Люся рассказали, как к ним приехали советоваться: «Максим Шостакович и ваш Женя [Чуковский], – о каких-то воспоминаниях Дмитрия Дмитриевича, которые записал Соломон Волков и издал на Западе – так вот, мол, писать им протест или нет. Я им сказал: не пишите, это уронит ваш авторитет, и всю жизнь вас будет мучить совесть.

6 ноября 79, вторник, Москва. Анекдоты:

– Что такое Малый Театр?

– Это Большой Театр, вернувшийся в Москву после гастролей в США. (См. невозвращенцы – история Годунова[471] и др.).

О фигуристах Протопопове и Белоусовой[472]:

– Лед тронулся…

28 декабря79, пятница, Переделкино. А угнетена я более всего – 100-летием Сталина и нами. На его (а не на Митину!) могилу возлагают люди венки. В Грузии тысячи людей чествовали в Гори его, а не Яшвили и Табидзе…[473] Подлая статья в «Правде» – черт с ней – но где же мы-то? Из нас никто не сказал ни слова, а внуки и подавно молчат… Говорят, что народный культ Сталина – это форма протеста против современного безобразия. Неправда. На самом деле так: цифры (20 млн погибших… 66 млн… 6 млн) воображению не дают ничего. Мертвая формула: «массовые нарушения социалистической законности» – тоже ничего. Народу не дали эмоционально пережить совершившееся; то, что не напечатан «Реквием», не вышла «Софья», никому не ведом ГУЛАГ – вот почему «внуки» опять «ничего не знают», а чернь вопит: «при Сталине цены падали».

Ни в слове, ни в живописи, ни в кино ГУЛАГ остался невоплощенным; погибшие – погибли, а судьбы их умерщвлены пустой риторикой XX съезда.

23 января 80, четверг. Переделкино. Во вторник мы мирно работали с Финой, собираясь начать укладываться. Звонок. Голос Клары: «Л. К., мне позвонили, что арестован А. Д.». Я продолжаю править какие-то примечания – еще не дошло до головы. Начинаю звонить на Чкаловскую. Там не гудки, а бурчание. Иногда занято. Иногда безответные гудки. Иногда утробное бурчание.

Звоню В. Корнилову и прошу заехать за мной. Устраиваю себе замену в Переделкино. Володя приходит. На кухне по Люшиному приемнику слышим Указ Верховного Совета о лишении А. Д. всех званий и премий. Непонятно, лишен ли он звания Академика.

Не хотим вызывать такси по телефону, ибо понимаем и свою обреченность – во всяком случае на слежку. Фина приводит что-то киношное. Мы едем. Вспоминаем, как 6 лет назад – да, 6 лет! шли дворами после ареста Ал. Ис.

Володя нервен, но спокоен. Я помешала ему кончить книгу, вытащила его из книги.

Высаживаемся неподалеку от дома. Володя переводит меня через сугроб. В парадной пусто. Володя говорит, что неподалеку от дверей дежурит машина.

Мы поднялись. Руфь Григорьевна и Лиза[474] бросились мне на шею. Они только что вернулись с аэродрома. Ах, не с Шереметьевского, как сказано было по радио. Значит не за границу! Оказывается – в Горький.

Тут начали приходить корреспонденты, англо-американские. Кто кто я не знала, только знаю, что под конец пришел Антони Остен от газеты. Все они 1) спешили 2) плохо понимали по-русски. Лиза и Руфь Григорьевна рассказывали им, а мы растолковали («Прокуратор?» – Нет, прокурор и т. д.). Я столько раз выслушала и растолковала, что могу записать с полной точностью.

Во время повторяемого рассказа, входили люди (радио и перезвон по телефонам) – Арина Гинзбург, Леонард Терновский и еще какие-то, знающие меня, но которых я не знаю. Меня беспокоило отсутствие Копелевых – я боялась, не то же ли самое и с ними… Арину я видела в последний раз 6 лет назад, после увода А. И. Через 10 дней едет в США. Каждую неделю говорит по телефону с Аликом (через посольство). Очень деловита: составила список продуктов и лекарств, нужных для отправки в Нижний. Очень изменилась – я бы не узнала ее – заострилось лицо. Из интересных вещей сказала: «Теперь Алик все требует «скорее! Не 31-го, а 29-го». Т. е. они там, значит, полагают, что все наши отношения с США могут прерваться.

Часа через 1½ пришла, – ворвалась – Мария Гавриловна Подъяпольская[475], которую остановили на улице и держали в милиции.

Но к делу. Итак:

Во вторник, как всегда, А. Д. вызвал академическую машину и поехал в ФИАН. Близ Ленинского проспекта раздался свисток. Шофер остановил машину (Вариант «Круга»). А. Д-чу предложили перейти в другую, со спущенными шторами. Отвезли в Прокуратуру (кажется, не главную). Прокурор предъявил ему Указ Верховного Совета о снятии с него всех званий – т. е., кажется, всех, кроме академического: Трижды Героя Соц. Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий – за подрывную деятельность. Предложил А. Д-чу подписать бумагу о сдаче соответствующих документов. А. Д. отказался. Ему разрешили позвонить Люсе и сказать, чтобы она была готова к отъезду через 2 часа. После этого телефон отключили. Лиза помчалась к телефонам-автоматам – оказалось, что они и поблизости выключены. Тогда она побежала дальше и все-таки дозвонилась к корреспонденту Би-Би-Си и сказала «Сахаров арестован» (А может быть это было уже когда она вернулась с аэродрома?).

Ровно в 5 ч. за Люсей явились ГБ. Очень вежливые. Она приготовила 2 сумки нужнейших вещей. С нею поехала Руфь Григорьевна и Лиза. Их вывели не с парадного входа, а во двор, через подвал, с черного, и во дворе было полно ГБ. Их ждал микроавтобус, с ними сели гебешники, очень вежливые. Помчались – перед ними пожарная машина, сзади – красный крест; сирены воют, все движение останавливается. «Нас везут, как Брежнева», – сказала Люся. Привезли в Домодедово. Там к ним вышел (?) А. Д., который очень обрадовался, увидев Люсю («Расцвел» сказала Р. Г., и корреспонденты с недоумением взглянули друг на друга.) Был подан маленький самолет – человек на 50 – А. Д. и Люся взошли по трапу – и он мгновенно поднялся. ТУ 134. А. Д. успел им сказать, что их высылают в Горький.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});