Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов

- Зачем на хутор ездил? - быстро спросил старший.

- По делу.

- По какому?

- По личному. Дивчина у меня там есть. На свидание к ней ездил.

- Как фамилия твоей красотки?

- Это зачем? Хотите сплетню пустить?.. Не стоит. А вы что, следователи или?..

- Да что с ним волынку тянуть, - нетерпеливо поморщился в полушубке. - Отведем до начальства, там разберутся. Там он живо все расскажет.

- А тебе, дядя, не холодно в полушубке? - поддел его Глебов.

- В самый раз. Ты гляди, кабы тебе не было жарко, - огрызнулся второй, поняв наконец издевку.

- Значит, мельник, фашистский прислужник? - резюмировал старший. - А фамилия твоя какая?

- Вот это вам совсем ни к чему, - ответил Глебов.

- Никакой он не мельник. Это ж управляющий барона Крюгера - Куртшнапс Леммер, - опять невпопад сказал тот что в полушубке. Он был оскорблен язвительной репликой Глебова и теперь, не в силах себя сдержать, старался ото мстить ему, как умел. Ведь и льстит и мстит каждый по-своему. Зато у Глебова теперь не оставалось больше никаких сомнений, что перед ним переодетые полицейские, посланные Штанглем и Твардовым.

Глебов пытался догадаться, что с ним должны делать дальше? Если это действительно полицейские, в чем он теперь не сомневался, то не поведут же они его к партизанам. Если ж это все-таки партизаны, то они должны вести его к командованию, а там уж как-нибудь разберемся. Здесь в радиусе ста километров есть один партизанский командир - Егоров, а Емельян его заместитель. Вдруг тот, что в стеганке, вплотную подъехал к Емельяну, проворно сунул руку в карман его куртки, вытащил оттуда маленький кольт, сказал самодовольно:

- А говоришь, господин хороший, что без оружия. А это что, по-твоему? Игрушка? Между прочим, за такие игрушки по фашистским законам тоже расстреливают. Или тебе, как немецкому прислужнику, разрешили иметь при себе оружие?.. А, господин мельник? Нехорошо обманывать, нечестно с твоей стороны. А теперь поехали. Поворачивай-ка оглобли обратно.

Приказав своему напарнику ехать впереди, Емельяну в середине, старший поехал позади, предупредив:

- Тикать не вздумай - стреляю без промаху.

- Вполне верю и бежать не собираюсь, - покорно сказал Емельян и сделал вид, что он порядком струхнул. - Надеюсь на ваше милосердие. Бывают же и среди вас, партизан, добрые люди… Может, отпустите? Я человек смирный, безвредный.

- То-то смирный, а сам с пистолетом. Знаем мы вас, фашистов. Давай топай, да помалкивай.

Поехали гуськом обратно в лес, только не в сторону хутора Седлец, а другой дорогой. Метров двести ехали молча. "Довольно странно, - думал Глебов. - Кто все-таки они и куда ведут? Если полицейские, как он считал, то должны были отпустить его. А пистолет взяли как вещественное доказательство для Твардова". Емельян давно уже мог без особого труда разделаться со своими конвоирами, но у него снова появлялись хоть и ничтожные, маленькие, но все-таки сомнения насчет личности этих с подделанными усами. А вдруг это и в самом деле партизаны? Нет, не может такого быть. Емельян решил терпеливо ждать, что будет дальше.

Минут через пятнадцать старший скомандовал:

- Сто-о-ой! - Потом, обращаясь к своему приятелю, спросил: - А что, дядя, может, отпустим его на все четыре? Парень, видно, не вредный, да к тому ж милашку имеет. Может, когда-нибудь и для нас, партизан, доброе дело сделает. А, окажешь партизанам услугу?

Да, это были полицаи. Уж слишком нарочито нажимают и на слово "партизан". Последние сомнения исчезли. Емельян вплотную приблизился к старшему и сказал наигранно:

- Спасибо вам, родимые. Век не забуду. Только зачем вы себя маскарад напускаете? - И с этими словами он сорвал у полицая искусственные усы и добродушно рассмеялся. Потом, не давая им опомниться, весело продолжал: - Борис над вами пошутил. А вы, два дурня, целый час разыгрываете передо мной глупую комедию. Эх вы, болваны!..

Его начальнический самоуверенный тон обескуражил полицейских. Старший сказал виновато:

- Мы ж не знали, господин Леммер. Мы действовали, как было приказано.

- Кем приказано? Штанглем или Твардовым? - строго, с высокомерием спросил Глебов.

- Оба инструктаж давали, - ответил старший.

И тут Глебов совершил то, что он должен был совершить как солдат: взмахнул левой рукой и выстрелил в упор сначала в старшего, затем во второго полицейского. Он стрелял в своих врагов, во врагов своих товарищей, в предателей своего народа, в тех, которые, может, завтра стреляли бы в него, безжалостно и хладнокровно.

В имение он прискакал чрезмерно взволнованный, но веселый и сразу побежал к сержанту Штанглю. Тот ждал его и встретил деланно-удивленным вопросом:

- Что с тобой, Курт? Ты бледен, как мелованная бумага.

Емельян с маху влил в себя стакан воды и, отдышавшись, ответил:

- Хотел бы я видеть тебя на моем месте. Ты себе не представляешь, Отто, что я пережил!

- Не представляю. - Штангль с преувеличенным вниманием выпучил бледно-зеленые глаза.

- Так вот, слушай. Утром поехал я туда, в филиал имения. Возвращаюсь обратно. При выезде из леса есть перекресток дорог. Только это я выехал на поляну, как на меня с двух сторон наскочили конные с винтовками и - "Руки вверх!". Вижу, дело плохо. Давай хитрить. Я, говорю, мельник, на мельнице работаю. Не действует. Врешь, говорят, фашистский холуй.

- Что такое холуй? - перебил Штангль.

- Ну, это в России так прислужников называют.

- И что ж это за люди были? - опять перебил сержант, преднамеренно пробуя запутать нить рассказа.

- Партизаны, конечно! Представляешь, такие два здоровенных усача. И, веришь, к себе в логово решили меня затащить. Я прикинул в уме, что там со мной сделают. В лучшем случае расстреляют, в худшем - повесят. Пришлось выбирать между петлей и пулей. Я выбрал пулю и, как видишь, остался жив.

- О, я понимаю, тебе повезло, Курт. Твои враги, должно быть, оказались сентиментальными ребятами. Ты их разжалобил, и они тебя отпустили и приказали в другой раз не попадаться. Так или нет?

- Совсем нет, дорогой Отто. Ты плохо знаешь русских партизан. Они мстительны и жестоки.

- А как же тебе удалось от них избавиться?

- А вот так!

При этих словах Емельян мгновенно выхватил из кармана куртки тот самый браунинг, которым разделался с двумя полицаями, подбросил его вверх и поймал на лету. Глаза у сержанта вдруг недоуменно округлились, он приоткрыл рот и, казалось, смотрел на управляющего имением не этими остекленелыми глазами, а открытым рыбьим ртом. Потом сразу закатился буйным хохотом, приговаривая:

- Вот порадуешь Бориса, черт возьми!..

- Чем именно?

- Он не может поймать одного партизана, а ты сразу двоих уложил.

- Это естественно, Отто: я немец, а он русский. Я вообще не склонен доверять русским, даже если они состоят на службе у нас. Я их ненавижу.

- Отлично, Курт! - Сержант похлопал Глебова по спине. - Твой подвиг положено отметить хотя бы графином хорошего "Куртшнапса".

- О, конечно. Заходи вечерком обязательно. Бориса пригласить?

- Конечно, конечно, пусть позавидует. И своего помощника Барзига пригласи.

Глебов поморщился. Здесь, в имении, он постоянно демонстрировал свою отчужденность в отношениях с Барзигом - Фединым. Об этом они условились с ним заранее - пусть здесь думают, что они чужие и совершенно разные люди, связанные лишь служебными отношениями.

- Стоит ли? Хайнц мне не симпатичен.

- Но ведь он тоже немец.

- Да, конечно. Только у него дурной характер, и я с ним не дружу.

Вечером в квартире управляющего они пили вчетвером. Емельян уступил просьбе сержанта и кроме Бориса Твардова пригласил своего помощника Хайнца Барзига, предварительно проинструктировав Леона Федина, как держать себя в этом обществе. Глебову хотелось напоить Штангля и Твардова и выведать у них, с какой целью за ним были посланы полицейские и по чьему приказу.

За ужином Емельяна попросили во всех подробностях рассказать о его стычке с партизанами. Он рассказывал охотно, с удовольствием, следил за беззаботно веселыми смеющимися глазами сержанта и довольно кислым видом начальника полиции. Штанглю, конечно, наплевать на двух убитых полицейских, тем более, что убил их немец. Твардов же должен будет отчитаться перед своим районным начальством за потерю двух полицейских. Предстоит неприятный разговор в городе, и это омрачало его настроение.

- Ты какой-то сегодня кислый, Борис, - поддел его Глебов. - Не допил, что ли? Хочешь, я налью штрафную?

- У меня сегодня двоих полицейских партизаны кокнули, - мрачно ответил Твардов.

- Подумаешь, событие! - весело успокоил Глебов. - Стоит из-за дерьма печалиться. Считай, что я за них отомстил: два за два.

Захмелевшему сержанту нравился этот остренький разговор. Наполнив всем рюмки, он нетвердо поднялся и, наклонившись над столом, начал уже заплетающимся языком: