Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

Однако мы вовсе не обещаем вам современной версии «Песни о Нибелунгах», которая начинается столь яркими и интригующими строками (наши сказания проще и прозаичнее):

Полны чудес сказанья давно минувших дней.Про громкие деянья былых богатырей.Про их пиры, забавы, несчастия и гореИ распри их кровавые услышите вы вскоре…[314]

Хотя именно с кровавых битв, как собственно и считалось в XIX в., и начиналась германская история. В 9 году н. э. князь из германского племени херусков Арминий одержал победу в Тевтобургском Лесу над тремя римскими легионами. Он и стал первым немецким национальным героем (в 1838–1875 гг. в Детмольде ему был сооружен внушительный памятник). В отношении же самого немецкого народа можно сказать вкратце следующее: народность эта формировалась веками. Возникновение слова «немецкий» относят к VIII в., когда под ним подразумевался язык племен, обитавших в восточной части франкского государства. При Карле Великом в него входили народности, говорившие частично на германских, частично на романских диалектах. Переход от восточно-франкской к германской империи, как считается, произошел в 911 г. Тогда после смерти последнего Каролинга королем был избран франкский герцог Конрад I. Его-то и называют первым германским королем. Характерно и то, что с XI в. империя называлась «Римской империей», с XIII в. – «Священной Римской империей», а в XV в. к этому названию добавили «германской нации». Немцы с давних пор полагали себя наследниками Римской империи, что ко многому их обязывало.[315]

Отношение римлян к германцам следует признать сложным и неоднозначным. В частности, великий римский историк Тацит (ок. 55– ок. 120 н. э.), в трудах которого встречаем описания поступков императоров, их действий и мнений, говорил так о землях германцев и их нравах: «Сам я присоединяюсь к мнению тех, кто думает, что народы Германии не смешивались посредством браков ни с какими другими народами и представляют собой особое, чистое и только на себя похожее племя; вследствие этого у них у всех одинаковый внешний вид, насколько это возможно в таком большом количестве людей: свирепые темноголубые глаза, золотистого цвета волосы, большое тело… Хотя (их) страна и различна до некоторой степени по своему виду, но в общем она представляет собой или страшный лес или отвратительное болото… Германцы любят, чтобы скота было много; в этом единственный и самый приятный для них вид богатства. В золоте и серебре боги им отказали, не знаю уж по благосклонности к ним или же потому, что разгневались на них».[316] Тем не менее, в битвах германцы не уступали римлянам. Арминий, указывая на алчность, жестокость и надменность римлян, призвал их: «Отстоять свою независимость или погибнуть, не давшись в рабство».[317]

Ясно, что взаимоотношения римлян и древних германцев были далеко не идеальными (как, впрочем, и с бриттами). Могучее северное племя решительно не желало принять господства Римской империи, их нравов и языка. Философ И. Г. Гердер в «Фрагментах и приложениях к письмам, касающимся новейшей литературы» (1793-97) отмечал, что древние германцы называли язык римлян варварским, ужасным, высокомерным языком. С его помощью те устанавливали в покоренных странах деспотические законы. Прибегая к латыни, римляне стремились вырвать с корнем ростки немецкой храбрости, свободы и воли, а также загнать обитателей этих лесов «в города и школы, одарив их учёностью и несчастьем». Германцы испытывали настоящий ужас от латыни и яростно противились ее внедрению. Борьба была долгой и упорной. Когда же они приняли эти оковы свободы, то «наполовину по принуждению, наполовину по своей воле». К чему это привело народ Германии в итоге?

В нее вторглись орды католических священников (с мечом в одной и с крестом в другой руке). Гердер писал: «Латинская религия учила бездумной настойчивости, латинская литература стремилась обуздать дух нашей нации, пробудила вкус к бессмысленным спекулятивным рассуждениям, а монашеский язык пытался закрепить в нашем языке вечное варварство… Нельзя нанести больший вред нации, чем отнять у нее национальный характер, своеобразие ее духа и языка». Философ пишет, что для судеб немецкой нации было бы куда лучше, если бы она продолжала идти своим путем в культуре. Даже в том случае, если бы при этом более бедным оставался образ их мышления, нация в целом оказывалась бы в выигрыше.[318]

Своеобразие положения германского мира после периода войн с римлянами состояло в том, что он оказался в учениках у тех, с кем сражался не на жизнь, а на смерть. Такое случается в истории. Гегель говорил, что греки и римляне достигали внутренней зрелости уже после того, как устремились в другие страны, вначале обретя величие. Германцы же начали с того, что «разлились, как поток, наводнили мир и покорили одряхлевшие и сгнившие внутри государства цивилизованных народов». Затем началось их развитие, вызванное соприкосновением с чужой культурой, религией, государственным строем и законодательством. Казалось, германцы усвоили «как готовые римскую культуру и религию». Однако это было чисто формально. Они усвоили элементы их культуры, быта, организации. В душе же проявляли своенравие, считая язык, искусство, философию и религию римлян чужеродными.

Разумеется, не сразу явилась на свет и великая Германия, «смело выплывающая в открытое море мысли, чтобы открыть Атлантиду абсолютного» (как скажет Энгельс о молодом Шеллинге). Не могла она сразу же во всеоружии вступить и в «царство мирового духа» (Гегель). Понадобились столетия после того, как «имена Алариха, Гензериха и Атиллы пронеслися беспокойными кометами» (Н. Гоголь), и прежде чем воинственный германец, некогда громивший римские легионы Вара и ценивший свободу дороже жизни, вышел из лесов и ущелий и занялся мирным трудом. Was er gesollt, hat er vollendet! («Он совершил то, что ему следовало совершить!» – И. Гете). Хотелось бы особо отметить, что ряд черт германского народа (в тех исторических обстоятельствах, в которых ему приходилось утверждать и отстаивать себя) в дальнейшем привел к трудному, но успешному восхождению его на олимп Европы. В их числе: удивительный сплав свободы и воинственности, собственности для всех или большинства (земля раздавалась сообразно с заслугами, вожди получали лишь небольшую часть, эти владения не облагались налогами и т. д.), общинного мировоззрения, в основе которого лежат общие выгоды и опасности, религиозной свободы и т. д. и т. п. С другой стороны, у германских племен было немало достоинств. Главные из них – большое мужество, стойкость, любовь к свободе и общественному благу. У того же римского историка Тацита находим характеристику племен как "свободных среди свободных". Они говорили: "Земля, как воздух и свет, не может быть достоянием одного человека – воздух и свет принадлежат всем, земля – доблестным воинам". Такой народ, конечно же, и свободное знание должен был сделать общим достоянием, ибо scientia potestas est (знание – сила).[319]

Более тысячи лет тому назад в Европе явился державный гений – Карл Великий (742–814), совершивший и первую «культурную революцию». Не зря его, короля франков, создателя обширнейшей империи, впоследствии назовут «отцом» идеи всеобщего образования. В 787 г. он издал предписание о заведении школ при монастырях, а в 789 г. опубликовал свой знаменитый капитулярий об учреждении народных школ – «эту великую хартию европейской цивилизации» (Т. Н. Грановский). Эти школы утверждались при церквах. Священники обязаны были в них безвозмездно обучать народу искусству чтения и пения. В Германии существовало два типа школ: латинские общественные школы (официальные), где учили "одной латыни, а не немецкому, греческому или еврейскому", и протестантские немецкие школы (народные), рассматривавшиеся вначале как "горькая необходимость". В официальных уставах XV–XVI вв. о них почти ничего не говорится. Власти относились к народным школам как к своего рода "подпольным училищам". В тех и в других главной воспитательной заповедью служила максима "Учись слушаться", а самым универсальным средством стимулирования обучения были розги. Можно сказать, что с их назидательной помощью и осуществлялось постепенное восхождение индивида "по историческим ступеням культуры" (Гегель).

Бюст Карла Великого.

Карл Великий отдавал себе отчет и в том, какую роль играет в деле улучшения нравов эстетическое воспитание. Поэтому он (в целях просвещения и воспитания народа) выписал хороших певцов, создав при дворе певческую школу. Он же вызвал известного монаха Алкуина для устройства всего, что касалось дальнейшего развития образования. Одним словом подобно тому, как Диоген в древности был известен девизом «Ищу человека!», так и Карл искал и находил сподвижников делу цивилизации и образования германского народа. Им была создана знаменитая Scola Palatina (лат. «школа при дворе») и организовано ученое общество, своего рода придворная академия. Кстати, большая часть сподвижников Карла состояла из из итальянцев и англосаксов. Грановский подчеркивал: он «не щадил ничего, чтобы образовать еще при себе деятельных сподвижников цивилизации и образования».[320]