Роковое наследство - Бенедиту Барбоза

Бруну рассвирепел. «Не для этого я корячился столько лет и сделал из этой фазенды конфетку, чтобы ее пускали с молотка! — возмущался он. — Не иначе как к Лейиным делам приложил руку проходимец Ралф. Надо мне с ним разобраться!»

Когда он сообщил новость сыну, тот мгновенно взвился:

— Я поеду и разберусь! Я уверен, она вышла замуж за негодяя!

— Погоди, не спеши! Лучше сначала позвони матери, — предложил Бруну.

Не желая скандала, Бруну сам позвонил Лейе. Трубку взял Ралф и пренаглым образом нагрубил:

— Фазенда? А что, моя жена вам что-то должна? Или обязана перед вами отчитываться? Не советую совать нос в чужие дела, Медзенга!

— Да я годы жизни положил на эту фазенду, подонок ты этакий! — рявкнул Бруну. — Будешь распоряжаться чужим добром — убью!

И Бруну в раздражении бросил трубку.

— Ты можешь отнять у них быков, отец? — спросил Маркус.

— Нет, сынок. К сожалению, они действительно хозяева фазенды и могут делать с ней, что пожелают.

— Тогда я поеду в Сан-Паулу и разберусь, — заявил Маркус. — Я имею такое право. Мама обещала сделать нас с Лией своими наследниками.

«Нечего отцу мараться со всякой мразью, — думал при этом Маркус. — Я и сам могу убить этого гада. Не из-за быков, а из-за того, что не раз видел родную мамочку с синяками. И уверен, к продаже он тоже принудил ее побоями. Но он у меня за все заплатит!»

Видя, как у сына сжимаются кулаки, Бруну постарался успокоиться сам и успокоить его.

— Погоди, сынок, — повторил он. — Мы еще успеем со всем разобраться.

Но необходимость разбираться возникла скорее, чем они оба думали.

Следующий телефонный звонок был от Жеремиаса Бердинацци собственной персоной.

— Не интересует ли вас имение с двадцатью пятью тысячами быков? — осведомился он издевательски. — Я тут оформляю купчую, могу потом продать.

Жеремиас потирал руки. Он предсказывал, что рано или поздно все богатства Бруну пойдет с молотка. И вот начались продажи. Где одна, там и другая. А он, Жеремиас, купит все, до последнего быка. И там станет видно, кто из них настоящий Король.

Он поехал в город и встретился с Ралфом. Старый Жеремиас и сам был прожженным плутом, поэтому с первого взгляда понял, с кем имеет дело. Парень был просто мелким мошенником, который торопился положить в карман чужие денежки, поэтому с ним можно было не церемониться и приобрести фазенду задешево.

При встрече Жеремиас уточнил, в курсе ли продажи жена Ралфа и как она на нее смотрит. И может ли он подписывать без жены деловые бумаги?

Надутый как индюк Ралф ответил:

— Могу! Как я решу, так оно и будет!

Жеремиас понял, что не ошибся в своих расчетах, и предложил за фазенду смехотворную сумму. Аванс равнялся миллиону, и его Жеремиас выдал сразу. Зато за расторжение купчей он потребовал немалой компенсации.

Ралф поморщился, но согласился, и тут же сунул деньги в карман.

После этого позвонил Бруну. А племяннице с мужем сказал:

— Нарожайте мне как можно больше наследников, чтобы их хватило на все, что я вам оставлю.

И Рафаэла наконец решилась. Она поняла, что дальше тянуть крайне опасно, и поэтому, когда они остались с Отавинью одни, подошла к нему и сказала:

— Похоже, что я готова исполнить пожелание дядюшки, — она протянула мужу губы для поцелуя, давая понять, что согласна лечь с ним в постель.

Но Отавинью, который так стремился к ней, который так ее добивался, вдруг тихо ответил:

— А теперь мне есть над чем подумать.

Теперь наступила его очередь отодвигаться от жены в постели, заставляя Рафаэлу нервничать с каждым днем все больше и больше.

Рафаэла даже дошла до того, что пожаловалась Жудити:

— Я со всей душой к нему, а он что-то не торопится выполнять условия дядюшки. Представь себе, Отавинью не хочет меня в постели!

— Может, потому, что ты ждешь маленького Медзенгу? — настойчиво спросила ее Жудити.

— Ничего подобного, если и жду, то от Отавинью, — быстро сказала Рафаэла.

— А он об этом знает? — поинтересовалась Жудити.

— Никто еще ничего не знает, в том числе и я сама, — отрезала Рафаэла.

Она решила держаться до последнего, а там будь, что будет!

Жудити же, хоть и не слишком сочувствовала Рафаэле, все же сказала Отавинью:

— На вашем месте я бы не откладывала исполнение условия сеньора Жеремиаса. Он человек переменчивый, не ровен час, и завещание изменит. Пока жив, может и переписать.

— Да, может, — согласился Отавинью. — Пока жив…

Ралф прекрасно понимал, что совершил незаконную сделку, и поэтому нервничал. Боялся, что ему могут помешать: вмешается Бруну Медзенга — и плакали его денежки.

Но, получив миллион наличными, он почувствовал себя увереннее. И очень наглым тоном заявил Лейе о сделке.

— Остальная сумма — при подписании купчей, — небрежно сказал он. — Ты подпишешь и мы сразу все получим.

— Я не подпишу, — ответила Лейя, чувствуя, что все, о чем она думала, становится реальностью.

— Еще как подпишешь! — злобно заявил Ралф.

— Ни за что! — заявила она. — Доверенность, которую я тебе дала, не включает права на продажу!

— Ах, вот как?! — заорал Ралф и кинулся на Лейю с кулаками. — Но ты сама подпишешь эту купчую! Сама! Сама!

Он избил ее и хлопнул дверью. Он будет бить ее смертным боем до тех пор, пока она не подпишет! Средство было испытанное — оно не раз уже приносило желаемый результат. А пока у Ралфа было свидание с Сузаной, и он не хоте опаздывать.

Сузана уже ждала Ралфа. В последнее время она стала в постели еще горячее, еще нетерпеливее. В нее будто вселился бес. Ралфу это нравилось. А Сузану подстегивал страх. Она чувствовала, как медленно и неумолимо сжимается вокруг нее ледяное кольцо. Скоро оно сомкнется, и она останется навсегда один на один со своим мужем, которому больше уже не сможет смотреть в глаза. Останется в темнице, где ей будут отмерять глотками и свободу, и воздух. Но пока она была еще на свободе и спешила насладиться ею. Все отчаяннее. Все судорожнее.

— Я продаю имение, — сообщил Ралф, полуизвиняясь за невольное опоздание.

— Неужели Лейя согласна? — удивилась Сузана.

— В постели она на все согласна, — самодовольно сообщил Ралф, — но следом за фазендой я сплавлю и Лейю. Хватит с меня этой неврастенички! Она и в постели уже ни на что не годится!

— Зато ты у нас настоящий жеребец, — не то с осуждением, не то с восхищением произнесла Сузана.

И Ралф, желая слышать только восхищение, принялся умело раздевать ее, увлекая в постель.