Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны - Хэнсон Болдуин

Прежде всего из – за политического и психологического воздействия Фуллер считал Сталинград «самой решающей битвой войны» (за исключением высадки в Нормандии) [69].

Фон Зенгер унд Эттерлин, который участвовал в качестве дивизионного командира в безуспешной попытке 4–й танковой армии оказать поддержку в Сталинграде, считал битву «одним из нескольких решающих сражений Второй мировой войны не только потому, что оно было отмечено потерей армии… но потому, что стало кульминационным моментом, после которого державы «Оси» были вынуждены перейти к обороне. Военный потенциал союзников явно доказал свое превосходство» [70].

Сталинград стал сражением, вымученная архитектура которого была составлена из множества ошибок. Мало что шло по плану.

Стратегия обеих сторон была ошибочной. Немцы под командованием Гитлера с самого начала не имели четкого представления о своих целях; они нарушили военные принципы, переменив одну цель на другую в середине кампании. Вместо концентрации силы были разбросаны. Наступление на Кавказе нельзя было начинать до тех пор, пока не был полностью укреплен и не удерживался открытый фланг вдоль Дона и Волги от Воронежа до Ростова через Сталинград. И, по правде говоря, его никогда не стоило было начинать; правильной целью немцев было уничтожение Советской армии, а не завоевание территории или достижение своих экономических целей.

Фактически по иронии судьбы сам Сталинград не был важным элементом немецкой стратегии, а безопасный фланг вдоль Дона – был.

Поскольку 6–я армия полностью оказалась обреченной на пленение под Сталинградом, немцам следовало бы в полной степени использовать свое маневренное преимущество, а не дать себе попасть в ловушку и оставаться связанными бесконечными кровавыми уличными боями. Позднее – самое позднее к началу ноября, когда Паулюс предложил прекратить сражение и отступить, – 6–й армии нужно было отойти по крайней мере за Дон. Когда в результате прорыва русских 19 ноября вокруг 6–й армии сомкнулось кольцо, быстрый прорыв мог бы спасти большую часть армии и восстановить фронт. Даже до 20 декабря, когда прекратились попытки Манштейна оказать помощь, прорыв, вероятно, был возможен, во всяком случае, должна была быть сделана его попытка. Русские позднее признали, что такая попытка могла увенчаться успехом; их военные историки, писавшие несколько позже не общую историю, а для военных, утверждали, что «провал окруженной армии осуществить более или менее решительную попытку прорвать наше окружение не позволил нашим солдатам попасть в сложное положение» [71].

Максимальная вина за это ложится на Гитлера и его жесткое централизованное командование. Его и некоторых моральных трусов германской армии, которые не обладали инстинктом величия и повиновение которых стало почти раболепным.

Фактически Гитлер был неудачником. Его сумасшедший гений включал интуитивное чувство времени, когда за ним была инициатива, но владеющая им непреклонность обрекла на поражение его армии, когда они были вынуждены перейти к обороне. Он настаивал на удержании того, что было завоевано; он строил свою оборону на устаревшей линейной концепции, таким образом лишив немецкие армии самого большого их преимущества – мобильности и инициативности хорошо обученных профессиональных немецких офицеров и унтер – офицеров. Они стали лишь роботами, которые, как марионетки, отвечали на желания своего правителя. Мертвая рука командования Гитлера доминировала в Сталинградской кампании.

В конце, начиная с Рождества, когда немецкая армия погибала в своей окончательной агонии, Гитлер поступил правильно, запретив ей сдаваться в плен, а Паулюс прав в своей молчаливой покорности. Гитлер был прав по неправильным причинам; его собственная мегаломания послала 1–ю танковую армию и 17–ю армию далеко на Кавказ; их безопасность зависела от положения под Сталинградом. Если бы Паулюс сдался в плен в начале января, группа армий «А» или ее крупная часть была бы обречена на поражение более крупное, чем сталинградское, так как ростовские ворота и Керченский пролив оставались ее жизненно важными путями на запад. И она оказалась близка к этому.

Части группы армий «А» пересекли нижний Дон, где Манштейн вел отчаянное сражение, чтобы удержать проход, только 18 января, а штаб Клейста и большая часть 17–й армии не отходили на более или менее безопасный плацдарм, охватывающий Кубань и Таманский полуостров, до конца месяца. Ростов был, наконец, взят 14 февраля после отчаянного сопротивления. Если бы русские войска у Сталинграда высвободились для других операций в начале января, Клейст, вероятно, был бы обречен [72].

Поэтому в конечном счете в последние ужасные недели уничтожения и агонии 6–я армия погибла не напрасно; Гитлер, наконец, был прав, когда призывал Паулюса держаться до конца, сказав, что «каждый выдержанный 6–й армией день помогает всему фронту» [73].

Но ошибки немцев не были исключительно ошибками Гитлера. По прошествии времени немецкие комментаторы почти всю вину за окружение 6–й армии и успех первого русского удара 19 ноября возложили на Гитлера и на его приказы «не отступать». Но немецкая разведка, на которую, вероятно, оказывала влияние гитлеровская политика, требовавшая разгрома русских, кажется, лишь частично преуспела в оценке возможностей Советов и определении районов главного удара русских сил.

«На оценку и интерпретацию часто влияло то, что желаемое выдавали за действительное» [74].

Это правда, что молчание радио, ночные перемещения войск, введение в заблуждение и другие меры безопасности затруднили предсказание как времени, так и точного места возможной контратаки русских. Немцы знали: что – то готовится (а «интуиция» Гитлера относительно места атаки оказалась верной). Беспокойство постоянно росло начиная с октября. В районе дислокации 6–й армии были замечены и зафиксированы признаки концентрации противника на флангах, а по данным разведки, в районе 3–й румынской армии созданы новые советские предмостовые плацдармы на Дону. Некоторые даже предсказывали место и время с приблизительной точностью. Тем не менее то, что эксперты разведки называют «индикаторами», не было а) оценено достаточно серьезно или б) в нужной степени. Немцы потеряли след русской 5–й танковой армии вплоть до советского удара, и только 6 января прогнозы разведки отмечали, что «главный удар ожидается в районе сосредоточения группы армий «Центр» (далеко к северу от Сталинграда). Неясно, готовят ли русские также более крупные операции на Дону» [75].

Главным фактором при разгроме Германии оказалась попытка нацистов сделать слишком многое, имея слишком мало, а вся их кампания основывалась на структуре снабжения и тыловой поддержки, которая совершенно не была приспособлена к огромным расстояниям, разбросанным путям сообщения и экстремальным климатическим условиям. Единственным железнодорожным мостом через Днепр оставалась крошечная труба в Днепропетровске, через которую должно было осуществляться все снабжение группы армий «А» и большей части группы армий «Б». В довоенное время ни один офицер, который бы осмелился предложить такое решение тылового обеспечения во время бумажных войн в германской военной академии, не смог бы ее закончить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});