Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он, твердил себе: «Я должен, должен ее увидеть».
Желание было таким непреодолимым, что у него не хватило терпения дойти до кафе пешком и он вскочил в пролетку; обычно он не делал этого из бережливости. Несколько мгновений он простоял на улице перед дверьми. Вдруг ему пришло в голову, что она больше здесь не работает. В ужасе он вбежал в кафе и сразу же ее увидел. Он сел за ее столик, и она к нему подошла.
– Пожалуйста, чашку чая и булочку, – заказал он.
Слова застревали у него в горле. Он боялся заплакать.
– А я-то уж думала, что вы умерли, – сказала она.
Она улыбалась. Улыбалась! По-видимому, она совсем забыла их ссору, которая не давала Филипу жить.
– Я решил, что вы мне напишете, если вам захочется меня видеть, – ответил он.
– Больше мне делать нечего, стану я письма писать!
Разве она могла сказать ему хоть одно ласковое слово? Филип проклинал судьбу, которая приковала его к такой женщине. Милдред пошла за чаем.
– Хотите, я присяду к вам на минутку? – спросила она, когда вернулась.
– Да.
– Где же вы были все это время?
– В Лондоне.
– Я подумала, что вы уехали на каникулы. Отчего вы не приходили?
Филип смотрел на нее измученными, горящими глазами.
– Разве вы не помните, я ведь сказал, что мы никогда больше не увидимся?
– Тогда зачем вы пришли?
Казалось, Милдред хочет заставить его испить чашу унижения до дна, но, зная ее, он понимал, что она говорит наобум; она мучила его без всякого злого умысла. Он ничего не ответил.
– Разве это не было подло, шпионить за мной? А я-то верила, что вы джентльмен в полном смысле слова.
– Не будьте со мной такой жестокой, Милдред. Я этого не вынесу.
– От вас прямо помрешь, ей-Богу! Никак я вас не разберу.
– Да все очень просто: я набитый дурак, полюбил вас без памяти, а вам, я знаю, на меня наплевать.
– Будь вы джентльменом, вы бы пришли на другой день и попросили у меня прощения.
Она была безжалостна. Филип взглянул на ее шею и подумал, как хорошо было бы полоснуть по ней ножом, который Милдред ему подала. Он уже достаточно хорошо знал анатомию, чтобы сразу найти сонную артерию. И в то же время ему так хотелось покрыть поцелуями ее бледное, узкое лицо.
– Если бы вы могли понять, как я вас люблю.
– Вы еще не попросили у меня прощения.
Он стал белее полотна. Она была уверена, что ни в чем не провинилась. Теперь она хотела видеть его унижение. А ведь он по натуре был человек гордый; на какой-то миг его охватило желание послать ее к черту, но он не посмел. Страсть делала его малодушным. Он готов был на что угодно, лишь бы ее видеть.
– Я очень жалею, что так случилось, Милдред. Пожалуйста, простите меня.
Он едва выдавил из себя эти слова. Они стоили ему неимоверных усилий.
– Ну, теперь, когда вы попросили прощения, могу вам сказать: я пожалела, что не пошла с вами в тот вечер. Мне казалось, что Миллер – джентльмен, но я, видно, ошиблась. И мигом его прогнала.
У Филипа даже дух захватило от счастья.
– Милдред, пойдемте со мной сегодня вечером! Давайте где-нибудь поужинаем.
– Ох, ей-Богу, не могу. Меня будет ждать тетя.
– Я пошлю ей телеграмму. А вы скажете, что вас задержали в кафе; она ничего не узнает. Ну пойдемте, умоляю вас. Я так давно вас не видел, мне хочется с вами поговорить.
Она недовольно оглядела свое платье.
– Чепуха! Мы пойдем куда-нибудь, где никто и не заметит, как вы одеты. А потом сходим в мюзик-холл. Ну, пожалуйста, скажите да. Мне это доставит такое удовольствие!
Она немного поколебалась; он смотрел на нее жалким, умоляющим взглядом.
– Ну что ж, пожалуй. Сто лет никуда не ходила.
Он едва удержался, чтобы не схватить ее руку и не покрыть поцелуями.
60
Они поужинали в одном из ресторанчиков в Сохо. Филип трепетал от радости. Это не был один из тех вечно переполненных ресторанов, куда ходит как почтенная публика, так и небогатый люд – первые в расчете поглядеть на то, как живет богема, вторые, потому что здесь кормят дешево. Это скромное заведение содержали некий славный уроженец города Руана и его жена; Филип открыл его по чистой случайности. Его привлекло французское убранство витрины, где посредине красовалось блюдо с куском сырой вырезки, а по бокам – груды сырых овощей. Прислуживал всего один невзрачный француз, пытавшийся научиться английскому языку в доме, где с утра до вечера слышалась только французская речь, а постоянными посетителями были несколько дам легкого поведения, две-три menages note 79, которым сохраняли их салфетки, и несколько чудаков, забегавших сюда, чтобы наспех проглотить свой скромный обед.
Филипу и Милдред удалось получить отдельный столик. Филип послал официанта в соседний кабачок за бутылкой бургундского; он заказал potage aux herbes note 80, бифштекс aux pommes [с картофелем (фр.)] и omelette au kirsch [омлет с вишневкой (фр.)]. И в обстановке и в самом обеде было что-то романтическое. Милдред сперва огляделась с неодобрением
– «не верю я этим иностранцам: Бог его знает, чего только не намешано в их блюдах», – но в конце концов и она не устояла.
– Мне здесь нравится, – заявила она. – Чувствуешь себя как дома.
Вошел высокий человек с гривой седых волос и растрепанной бородкой, в поношенном плаще и видавшей виды шляпе. Он кивнул Филипу, с которым уже тут встречался.
– Он похож на анархиста, – сказала Милдред.
– Это и есть один из самых опасных анархистов в Европе. Он сидел во всех европейских тюрьмах и убил больше людей, чем любой бандит. У него всегда бомба в кармане, поэтому с ним лучше держать ухо востро: чуть что не так скажешь – выкладывает бомбу на стол.
Она посмотрела на высокого старика со страхом, а потом недоверчиво взглянула на Филипа. Заметив, что глаза его смеются, она нахмурилась.
– Вы меня разыгрываете.
Он даже захохотал от удовольствия – так он был счастлив. Но Милдред не нравилось, когда над ней смеются.
– Не вижу ничего смешного, когда врут.
– Не сердитесь.
Он взял ее руку, лежавшую на столе, и нежно ее пожал.
– Господи, как вы прелестны, – сказал он, – я готов целовать землю, по которой вы ходите.
У него кружилась голова, когда он смотрел на это бледное, чуть-чуть оливковое лицо, а в ее тонких бескровных губах таилось какое-то противоестественное очарование. У нее была небольшая одышка от малокровия, и рот ее всегда был полуоткрыт. В его глазах это только делало ее еще привлекательнее.
– Ну, а я вам хоть немножечко нравлюсь, а? – спросил он.
– Если бы не нравились, будьте спокойны, я бы здесь не сидела. Вы джентльмен в полном смысле слова, этого у вас не отнимешь.
Они кончили обедать и стали пить кофе. Махнув рукой на бережливость, Филип выкурил дешевую сигару.
– Вы и представить себе не можете, – сказал он, – какое для меня счастье вот так сидеть здесь с вами и на вас смотреть. Я так по вас скучал. Мне вас ужасно недоставало.
Милдред улыбнулась и чуть-чуть покраснела. Сегодня ее не мучила боль в животе, которая всегда начиналась, как только она поест. Она относилась к Филипу ласковее, чем когда бы то ни было, и непривычная мягкость ее взгляда наполняла его сердце радостью. В глубине души он понимал, что отдаться на ее милость было сумасшествием, куда разумнее было бы сделать вид, что он к ней безразличен, и всячески скрывать ту страсть, которая кипела у него в груди; она только воспользуется его слабостью. Но он уже потерял всякую осторожность: он рассказал ей о муках, которые испытал во время их разлуки; о борьбе с самим собой – как он старался победить свое влечение, думал, что ему это удалось, но понял, что оно стало только сильнее прежнего. Он знал теперь, что вовсе и не хотел подавить свое чувство. Он так ее любит, что готов вынести какие угодно страдания. Он открыл перед ней свое сердце. Он с гордостью показал ей всю свою слабость.
Охотнее всего он так бы и остался сидеть в этом убогом, но уютном ресторанчике, но он знал, что Милдред любит развлечения. Она была женщина суетная и не могла долго усидеть на одном месте. Он боялся, что она соскучится.
– А не пойти ли нам в мюзик-холл? – сказал он.
У него мелькнула мысль, что, если он ей хоть сколько-нибудь дорог, она предпочтет остаться здесь.
– Я как раз думала, что нам пора двигаться, если мы хотим куда-нибудь попасть, – ответила она.
– Тогда пойдем.
Филип с нетерпением ожидал конца представления. Он задумал план и, как только они сели в пролетку, словно ненароком обнял ее за талию. Но тут же вскрикнул и отдернул руку: он укололся. Милдред расхохоталась.
– Ага, вот что бывает, когда суют руки не туда, куда надо, – сказала она. – Я всегда знаю, когда мужчина пробует меня облапить. Сразу накалывается на булавку.
– Я буду осторожнее.
Он снова обхватил ее за талию. Она не противилась.
– Господи, как хорошо, – блаженно вздохнул он.
– Пожалуйста, если вам уж так нравится, – заметила она.
Они поехали в Гайд-парк, и Филип торопливо ее поцеловал. Он как-то странно робел перед ней, и сейчас ему пришлось собрать все свое мужество. Она безмолвно подставила губы. Казалось, поцелуй не доставил ей удовольствия, но и не вызвал в ней никакого протеста.
- Тогда и теперь - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Лиза из Ламбета. Карусель - Сомерсет Уильям Моэм - Классическая проза
- Рождественские каникулы - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Совращение - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Непокоренная - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Пироги и пиво, или Скелет в шкафу - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Видимость и реальность - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Узорный покров - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Источник вдохновения - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Рассказы - Уильям Моэм - Классическая проза