Конь Рыжий - Полина Москвитина

– Берите сахар и печенье, – угощал капитан. – Прошу прощения: вам не кажется странным, что заместителем председателя УЧК работает Селестина Ивановна? Непостижимо. Или недостаточно мужчин для столь… трудной работы. Вот хотя бы вы!

– Не сподобился, – туго провернул Ной, не уяснив, куда клонит белоголовый капитан.

– Понимаю! – раздумчиво проговорил капитан, отпивая чай из фарфоровой чашки. – Для того, чтобы получить назначение заместителем председателя УЧК, нужны особые заслуги у большевиков? Вы их не имеете?

– Откуда быть «особым заслугам»? И кроме того, не в партии я.

– Не в партии?!

– Оборони бог! Казак я, а по званию – хорунжий. К большевикам сопричастен только по перевороту в октябре.

– «Сопричастен»? – крайне удивился капитан, внимательно разглядывая рыжебородого гостя. – Ка-азачий хо-орунжий?

– Так точно.

– И – слу-ужили у бо-ольшевиков? – пуще того удивился седой капитан, что-то обдумывая.

– Сподобился, как другого поворота не было.

– По-онимаю! «Другого поворота не было»! – качал головой напористый капитан. – Ну, а если бы «поворот» представился?

– Был и такой момент, когда генерал Краснов с отборными донцами шел на Петроград свергать Советы.

– И как же?..

– Разгромили в три дня красновцев, а самово генерала доставили к Ленину в Смольный.

– Кто разгромил?

– Матросские отряды, красногвардейские полки, артиллерия с кораблей Балтики, а так и наших две сотни енисейских казаков.

– Па-ара-адоксально! – воскликнул капитан. Ной не знал смысла слова «парадоксально», но не стал спрашивать, а капитан: – Казаки, и – за большевиков с Лениным!.. Извечные враги всех социалистов! Этого я, извините, понять не могу. Я ведь тоже когда-то состоял в партии наиболее революционной – социалистов-революционеров, кое-что знаю о казаках из своей судьбы препровожденного на вечное поселение в не столь отдаленные места нашей благословенной Российской империи, ныне рухнувшей и разбившейся вдребезги! Печальная и страшная судьба постигла Россию, извините. Страшная судьба!

Вот теперь для Ноя прояснилось: серый!..

– Ну, а куда же вы теперь едете, извините? Понятно, в Красноярск. А из Красноярска? Отступать на коне в тундру?

– Пошто – в тундру – хлопал глазами Ной.

– Но ведь красные из Красноярска бегут на пароходах вниз по Енисею. Не знаете? Ну, как же вы! Пять пароходов должно уйти завтра с товарищами интернационалистами и совдеповцами! Правда, бои еще продолжаются на Клюквенском фронте и где-то под Мариинском. Но бои безнадежные. Совершенно безнадежные! Наступают на Красноярск отборные чехословацкие легионеры, прекрасно вооруженные, а с ними белогвардейские части, в том числе – казаки! Казаки!.. Разве вы не читали последний номер «Свободной Сибири»? Напрасно, напрасно. Газеты – это информация нашего страшного времени, без чего нельзя жить. Надо же иметь хотя бы приблизительное представление, что происходит в мире и прежде всего у нас в России!

– Без газет расскажут обо всем люди, – спокойно пояснил Ной. – А в газетах, как знаю по Гатчине, шибко много бессовестно врут.

– А кто сейчас не врет бессовестно? – спросил капитан. – Все партии, сударь, изолгались до крайней степени. Понятно, независимых и объективных газет нету. Но ведь газеты надо уметь читать. Это же азбучное понятие для любого интеллигента.

– Я не интеллигент, казак просто. Только с пашни, из станицы.

– Вы едете с красногвардейцами?

– Должно, с ними.

– Не думаю, что вы успеете со своими мобилизованными мужиками послужить совдеповцам на каком-то фронте. Не успеете. Ну, а за сим на пароходы и в тундру!

– Пошто – в тундру? – сверлило Ноя.

– Ну, а куда же, извините? В низовьях Енисея – тундра!

Помолчав, сведущий капитан сообщил:

– Всех капитанов пароходов совдеповские военные власти предупредили, что они не оставят в Красноярске ни одного парохода, чтобы их не могли догнать белые. Это же детская наивность! Не хотел бы оказаться в их положении.

Ноя сквозняком прохватывало: это ведь касается и его головы! В тундру он не попутчик товарищам. Оборони бог! Лучше в тайге отсиживаться до нового светопреставления.

– Я свои соображения высказал позавчера товарищам на пристани в Даурске, – продолжал капитан. – Приказано исполнять и не думать. Что ж, будем исполнять. Такова судьба всех мобилизованных, хотя с парохода у меня успели убежать два помощника машиниста, лоцман и четыре матроса. Сейчас пароход охраняют красногвардейцы с военным комендантом. Так что мы под арестом.

Ной не поддерживал разговора – соображение складывал…

– А ведь можно было иначе решить вопрос, – продолжал капитан. – Если уж уходить, то на Минусинск.

– Извиняйте. Но у красных, думаю, тоже головы не дубовые. Они знают, что казаки здесь, да и крестьянство их покуда не поддержит, – ввернул Ной.

– Казачьи станицы в уезде были бы блокированы и разоружены. Это во-первых. А во-вторых: в конце концов есть возможность отступать через Саяны в Урянхай, а там через Монголию в совдеповский Туркестан. Дорога длинная, но не столь безнадежная, как тундра.

Ной уразумел одно: приспело «мозгами ворочать». Может, не садиться на пароход вовсе, а сразу дунуть в тайгу, как он сам присоветовал Саньке? Но ведь кто-то же проявил о нем заботу, кроме Селестины Ивановны? Патрончик-то наганный у него в кармане! «Не берут ли меня на пушку серые? – подумал. – Вызовут опосля к стенке!» И так может быть. Но лучше уж все узнать в Красноярске доподлинно и в случае чего на коня и прочь берегом Енисея к себе в уезд и – в тайгу!.. Это еще успеется.

– Впрочем, теперь уже рассуждать поздно, – подвел черту капитан. – Пароходы, возможно, ушли, а за ними и два наших – «Тобол» и «Россия». Получается, как у графа Толстого в его романе «Война и мир». Платон Каратаев, мужичок забавный и премудрый, утешая барина Пьера Безухова, говорит ему: чаво, мол, беспокоитесь, барин? А если не вас убьют завтра французы, а меня? Того, говорит, никто не знает. Потому, как рок головы ищет. Так и здесь – рок головы ищет! А в каких вы отношениях, извините, с моей племянницей?

– Да просто знакомые по Гатчине. Встречались там и здесь один раз побывал у Селестины Ивановны на пасеке.

Капитан натянул форменный китель, застегнул на все медные надраенные пуговицы, фуражку надел и пошел с Ноем. Нашли боцмана – пожилого человека, и капитан распорядился предоставить каюту товарищу Лебедю в первом классе.

– Мы еще встретимся с вами, Ной Васильевич, – попрощался капитан. – Заходите ко мне в каюту или в лоцманскую рубку. Поговорим.

– Рад буду, – кивнул Ной и ушел с парохода, сел на Савраску, поскакал на тракт: батюшка Лебедь должен вот-вот подъехать к городу.

VII

Дождь перестал, но небо так заволокло пасмурью со всех сторон, что солнышку негде было прочикнуться.

Батюшка Лебедь на паре гнедых в рессорном ходке ехал один – Лизушку не взял: куда ее в этакую мокропогодицу?

– Чуток сам не утоп на переездах чрез речки. Эко вздулись! Как токо обратно проеду? Хучь бы сеногнойные дожди не зарядили. У тебя как? Ладно?

– Слава богу. Поплыву на «России». С капитаном договорился.

– Не пристукают эти, из УЧК?

– Им не до меня! Красногвардейцев будут отправлять в Красноярск. Подошел еще один пароход – «Тобол».

– Эв-ва! Дык на «Тоболе» плавает масленщиком наш Ванька-дурень.

Ной удивился: четыре года не видел меньшого брата. Сколько раз выпытывал у батюшки: где он? А батюшка, должно, знал, что он близко, и ни разу не обмолвился…

– Ты его таперь не признаешь. Вытянулся, стервец, за эти годы. Забыл сказать: было от него письмо. Прописывал, што в партию большевиков залез, балда. Ишшо молоко матери не обсохло на губах, а он в большевики попер!

– Ивану девятнадцатый год. Своя голова на плечах.

– Ужли туда всех принимают?

– Отбор у них строгий, батюшка. Гарнизация суровая, как вроде военная. В чужой карман большевику заказано лезти, тем паче – разбогатеть – живо к стенке поставят.

– Да ну?! А Ленин?!

– Говорил же – из ссыльных. А какое богатство могло быть у ссыльного? Тюремная постель да харч казенный.

Батюшка подумал:

– В толк не возьму: хто такие «пролетарии»? Из какого роду-племени?

– Да без всякого роду. У дворян родовитость. А они – рабочие фабрик и заводов, у которых в одном кармане – вша на аркане, а в другом – блоха на цепи. А вот в партию серых или в кадетскую, там отбор из состоятельных господ-говорунов или из офицерья.

– Эв-ва! – понял батюшка Лебедь и больше ничего не спросил у сведущего сына.

За деревянным мостом свернули на Набережную к пристани. Нагнали марширующую роту недавно мобилизованных мужиков, каждый в своей крестьянской одежде, с винтовками через плечо, идут не в ногу, а сбочь роты – в ремнях, кителе и казачьем картузе – хорунжий Мариев.