Принцесса из рода Борджиа - Мишель Зевако

Бюсси-Леклерк провел Фаусту в свои апартаменты.

— Господин Леклерк, — сказала Фауста, — вас должны были предупредить о том, что мне необходимо увидеться с вами по делу чрезвычайной важности…

— Сударыня, — ответил Бюсси-Леклерк, рассмотрев Фаусту, — меня предупредили, что сегодня ночью ко мне прибудет гонец с распоряжением герцога, но я был далек от мысли, что посланец, почтивший своим посещением эти грустные места, окажется столь очаровательным.

Бюсси закрутил усы и с гордым видом стал ждать ответа на свою любезность.

Еле заметная презрительная улыбка искривила губы Фаусты.

— У вас здесь, — сказала она, — находятся две узницы, девицы Фурко?

— Да, сударыня, — ответил солдафон, удивленный, что его комплимент не произвел впечатления.

— Эти узницы должны быть отданы на суд народу?

— Завтра утром, сударыня… Сказано — сделано, уж мы-то держим свое слово. Народ хочет повесить и сжечь этих девиц, и так оно и будет!

Бюсси-Леклерк выпрямился во весь рост, надеясь таким образом внушить страх, раз уж быть галантным у него не вышло.

— Одна из девиц Фурко будет повешена и сожжена, — сказала Фауста, — что же касается другой, вы ее освободите.

— О! Это невозможно, сударыня, — воскликнул Бюсси-Леклерк, едва не подпрыгнув от изумления. — Я обещал отдать народу двух еретичек на сожжение, и парижане их получат. Никогда Бюсси-Леклерк не изменял своему слову.

— Вы сдержите слово, господин Леклерк. Как зовут приговоренных? И какого они возраста?

— Старшей, Мадлен, лет двадцать; младшей, Жанне, около шестнадцати.

— Вот эту вы и отпустите… Мадлен будет отдана народу. А Жанна — помилована.

— Но если одна из приговоренных будет помилована, как же я смогу отдать народу двух еретичек?..

— Не волнуйтесь. Главное, что Жанне Фурко даруется свобода.

— Но кто дарует ей свободу?

— Я.

— Вы, сударыня?! — воскликнул Бюсси-Леклерк, удивленный властным тоном незнакомки. — Но кто вы?.. Вы вошли сюда, потому что подали сигнал, известный только приближенным монсеньора. Но это не является достаточной причиной…

— Прочтите это! — прервала его Фауста, протягивая бумагу. Бюсси-Леклерк послушно взял ее, поднес к свече и стал читать. На документе стояли подпись и печать герцога де Гиза. Написано же было следующее:

«Приказ всем офицерским чинам: при любых обстоятельствах, где бы это ни происходило, даже рискуя жизнью, повиноваться принцессе Фаусте, предъявительнице сего документа».

— Принцесса Фауста! — едва слышно прошептал Бюсси-Леклерк.

Он окинул ее горящим от любопытства взглядом, отвесил низкий поклон и вернул пергамент со словами:

— Я повинуюсь вам, сударыня.

— Что ж, проводите меня к сестрам Фурко, вернее, к младшей из них.

Не сказав ни слова, удивляясь все более, Бюсси-Леклерк поспешно схватил свечу и пошел впереди своей посетительницы. В коридоре их ожидал сержант; комендант что-то сказал ему, тот поклонился и побежал исполнять поручение.

Бюсси-Леклерк и Фауста спустились по лестнице и оказались во дворе, где оставались портшез и четверо всадников. Здесь же находились двое тюремщиков, предупрежденных сержантом. Все они с удивлением взирали на коменданта, который шествовал со свечой в руке перед незнакомкой с таким видом, как будто сопровождал королеву.

Заметив сержанта, Фауста приказала:

— Приведите мою пленницу…

Через несколько минут появилась Виолетта, которую двое солдат держали за руки. Она дрожала от ужаса, но не оказывала никакого сопротивления, так как чувствовала, что борьба бесполезна.

— Ступайте! — сказала Фауста Бюсси-Леклерку.

Последний вместе с двумя стражниками направился к низенькой дверце; сзади вели испуганную Виолетту. Затем шла Фауста: она не спускала глаз с пленницы, а на губах ее играла зловещая улыбка; принцесса напоминала ангела смерти. Шествие замыкал сержант.

Они начали спускаться по лестнице, которая спиралью вкручивалась в землю; ступени были мокрыми и скользкими.

Тюремщики остановились около одной двери и отодвинули засовы. Фауста, взяв из рук Бюсси-Леклерка свечу, первая вошла в камеру. Она была очень узкой, низкие своды, казалось, ложились на плечи неподъемной тяжестью. В углу прямо на земле сидела худенькая девушка, почти ребенок. Когда дверь открылась, она поднялась. Лицо ее было безмятежно, глаза же неестественно блестели. Она была красива, несмотря на свою бледность, и держалась с вызовом. Эту девушку звали Жанна Фурко.

— Вы пришли за мной? — спросила она. — Я готова к казни.

— Жанна Фурко, — ответила Фауста, — вас не казнят. Вы будете жить и обретете свободу.

— О! — прошептала несчастная. — Кому принадлежит этот нежный голос? Кто этот ангел, что склонился надо мной впервые с тех пор, как я попала в этот ад?

— Жанна Фурко, — сказала Фауста, — я не ангел, я просто женщина, чье сердце тронули ваши несчастья и которая употребила все свое влияние, чтобы спасти вас.

— Значит, король даровал мне жизнь? — пролепетало несчастное создание.

— Жизнь и свободу. Вы свободны. Идите!

Жанна сделала несколько шагов, словно опьянев от этого магического для любого заключенного слова: свобода… Внезапно она остановилась и побледнела еще сильнее, пронзенная ужасной мыслью.

— А Мадлен? — воскликнула она умоляюще. — Моя сестра? О! Сударыня, я не могу уйти отсюда одна! Мы вместе оплакивали нашего несчастного отца. Без Мадлен? Нет! Я лучше умру!

Фауста еле уловимо поморщилась от досады. Но она сразу же улыбнулась и произнесла еще более нежно, более ласково, с еще большим состраданием:

— Ваша сестра Мадлен спасена так же, как и вы, и ждет вас за стенами этой ужасной тюрьмы. Идите же.

Жанна Фурко упала на колени, схватила руку Фаусты и принялась покрывать ее поцелуями. Резкая перемена произошла в ней. Сильная и спокойная перед лицом смерти, к которой она приготовилась, девушка была сражена внезапным известием о дарованной ей жизни. Она рыдала. Признательность, переполнявшая ее, обернулась слезами. Фауста нетерпеливым жестом приказала ей подняться и повлекла ее, буквально обессилевшую от счастья, за собой. В коридоре она передала Жанну Фурко на руки тюремщику и проговорила:

— Проводите ее к портшезу.

По знаку Бюсси-Леклерка тюремщик повиновался и увел благодарную узницу. Тогда Фауста повернулась ко второму тюремщику и указала ему на Виолетту со словами:

— Заприте ее здесь…

Перед разверзнутой пастью темницы Виолетта инстинктивно попятилась, и что-то вроде стона сорвалось с ее трепещущих губ. Но рука тюремщика втолкнула ее в камеру, и мгновение спустя дверь с тяжелым стуком захлопнулась… лязгнули задвигающиеся засовы… Опять-таки жестом Фауста приказала тюремщику и двум солдатам подняться наверх. С ней остался только Бюсси-Леклерк. Страшная улыбка исказила ее лицо.