Современная английская повесть - Стэн Барстоу

своими черными носами. Скоты.

— Выпей еще. — Джири понимал, что лучше дать старику поскорее опорожнить фляжку, чем терпеть его болтовню: пока виски не кончится, от него не избавишься.

Он вылил ему из фляжки почти все, старик из Коннемары совсем опьянел и стал агрессивным. Проглотив виски, он сел, тяжело дыша, полные обиды глаза уставились на Джири.

— Я в отцы им гожусь, а когда я вылез из норы и разогнулся, десятник заявил, что меня уволили. Спрашиваю — почему это, а он отвечает, что я, мол, устроил себе перекур во внеурочное время. А эти черные нечестивцы прятались за сараем и нюхали кокаин. Небось подкупили его. Вот ему и в голову не пришло сказать, что он увольняет их.

— Послушай, — начал успокаивать его Джири, — у тебя сегодня был тяжелый день, тебя здорово обидели. Почему бы тебе не пойти домой и не лечь спать? А завтра…

— Спать! — вскричал гражданин Коннемары. — Издеваешься, Что ли? Я тебе в отцы гожусь. Ты же отлично знаешь, мне некуда идти, у меня нет дома. Дьяволу спать в той дыре, где сплю я. Смеешься надо мной, английская морда! — Он громко зарыдал.

— Да нет же, не смеюсь. — Джири совсем растерялся. Краем глаза он видел, как рослый парень поднялся со стула и направился к ним. — Я ведь не знал, что ты бездомный, — увещевал он рыдающего старика. — Откуда мне знать?

— Перестань издеваться над ним, — негромко и зловеще произнес парень, наклонясь к уху Джири. Он говорил с тем же акцентом, что и старик.

— Правда твоя, Падди, — хлюпал старик. — Сперва черные измывались, а теперь он. Жуткий день, это уж как пить дать, — хныкал он над своей чашкой.

— Ну-ка, поди сюда, мистер. Поглядим, кто тут зубоскалит, — сказал молодой ирландец. Джири взглянул на него — на вздувшейся от гнева шее отчетливо проступали толстые узлы вен.

— Я не… — заикнулся было он.

— Можешь выйти, можешь остаться, и здесь свое получишь, мне без разницы, — выдохнул парень. Он быстро огляделся, прикидывая степень опасности, которой ему грозила стычка. Опасность невелика: в зале было всего двое, да еще в углу спала старуха, положив голову на столик. Те двое, в длинных плащах, едва различимые в полутьме зала, поставили свои чашки и исчезли. Джири смотрел им вслед, судорожно пытаясь найти выход из создавшегося положения, но ничего не мог придумать.

Все произошло мгновенно. Молодой ирландец сказал спокойно, словно в беседе: «Ты мерзкий английский ублюдок» — и кулаком ударил Джири в лицо; хлынула кровь, покрывая темными пятнами рубашку и пиджак.

Джири соскользнул со стула, закрыв лицо руками. Он лежал на полу, а ирландец бил его сапогом — один удар, второй, третий. После каждого глухого удара Джири издавал громкий, звериный крик. Парень повернулся и неторопливо направился к дверям, вышел из кафе и растворился в полумраке вокзала. Старик поднялся, испуганно бросил растерянный взгляд на неподвижное тело Джири и заковылял за парнем.

— Падди! Падди! — жалобно гнусавил он. — Подожди меня!

Голос его вскоре замер.

Старуха в углу проснулась, оторвала голову от скрещенных на столе рук и увидела Джири. Он опирался на здоровый локоть, другая рука безжизненно повисла, как крыло искалеченного насекомого.

— Боже мой! — завопила старуха. — Убили, убили!

Голоса в соседнем зале стихли.

— Убили! — снова закричала она. — Пустите меня! Я ничего не видала! Я не знаю, как это случилось! Я спала!

В дверях показались люди. При виде Джири, истекающего на полу кровью, они на миг замерли, потом подбежали и подняли его. Вызвали врача. Привели с улицы полицейского. Джири осторожно уложили поудобнее. Он что-то невнятно бормотал, из носа все еще текла кровь. Дыхание было неглубоким. Ему, да и всем остальным, казалось, что прошла вечность, пока наконец не приехала «скорая помощь».

Больница находилась рядом. Дежурный врач-травматолог тотчас же сделал все необходимое. Смыли с лица кровь, остановили кровотечение, на ребра наложили пластырь; Джири пришел в себя и даже умудрился выпить чашку чаю. Нос каким-то чудом уцелел. Молоденькая медсестра, пряча робость и неопытность под накрахмаленными манжетами, передником и шапочкой ослепительной белизны, заполнила историю болезни.

— Вас сегодня не отпустят, — сказала она. — Если хотите, позвоните домой и предупредите.

— Спасибо, не надо, — ответил Джири. — Лучше я позвоню в гостиницу, попрошу, чтобы мой номер оставили за мной.

— Мы сами можем это сделать. Какая гостиница?

Он назвал.

— А доктор не сказал, когда отпустит меня?

— Думаю, завтра. Просто мы хотим, чтобы ночь вы провели у нас. Ничего серьезного нет. Небольшой шок, вам ведь так досталось. — Она с состраданием взглянула на него и отправилась к другим больным.

Джири лежал на спине. Шок? Разве он испытал шок? Он стал мысленно ощупывать себя, осторожно, по миллиметру: нет ли где перелома или ушиба. Он был совершенно спокоен. Может, ему ввели транквилизатор? Этого он не помнил. Во всяком случае, одно он знал наверняка: надо как можно скорее вернуться на вокзал. Больница, конечно, неплохая, ночь здесь продержаться можно. Палата большая; на всех кроватях спят больные; длинная комната с высоким потолком погружена в плотную тишину, она словно коварное море, в котором плавают злобные акулы боли и на водной поверхности видны лишь плавники. То и дело кто-нибудь вскрикивал. «Ой, — доносилось из глубины палаты, — больно, боль… больно мне». В душе Джири царил мир. Среди всех этих страдальцев он мог немного отдохнуть, поддаться своим физическим страданиям. Но надо будет поскорее выбираться отсюда. Больные, унылые, умирающие не могли быть ему настоящей поддержкой.

На следующее утро к его кровати подошел полицейский. Это был крепкий и плотный мужчина, он достал из металлического футляра очки, приготовил блокнот.

— Надеюсь, вы поможете нам. Если у нас будет словесный портрет этого человека, мы его быстро найдем.

Что ж, Джири готов помочь.

— Их было двое. Обоим около тридцати пяти. По-моему, они профессионалы. Говорил только один, другой, судя по всему, добровольно уступил инициативу напарнику. У того был ланкаширский акцент.

— Хм. А не похоже было, что он нарочно так говорил?

— Нет, голос звучал вполне естественно.

— Во что они были одеты?

— В плащи. И кепки надвинуты низко на глаза. Один потолще, но оба не слишком крепкого телосложения. Среднего роста, среднего веса.

— Цвет волос?

— Они не снимали кепок. Может, даже и лысые, кто их знает.

— Как же это произошло?

— Они вошли и сели за мой столик, подождали, пока в зале никого не останется — только старуха в углу спала, — и потребовали у меня мой бумажник. Тот, что с ланкаширским акцентом, сказал мне тихо: «Отдавай кошелек, мы тебя