Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

носом и лихо закрученными тощими усиками, офицер поглядывал по сторонам своими раскосыми маленькими глазками, как бы отыскивая что-то по обочинам дороги.

Шагах в трех за офицером, построившись по трое в ряд, ехали кавалеристы в таких же, как первые всадники, барсучьих папахах и нагольных бекешах.

«Как на прогулку едут», — думал Никита, сокрушаясь, что у него нет винтовки и что он лишен возможности выстрелом спять с седла офицера, и вдруг увидел в последних рядах эскадронной колонны человека в черном рабочем полушубке.

Человека окружал конный конвой с шашками наголо. Шел он торопливым шагом, заложив руки в карманы, ссутулившись и низко опустив голову, покрытую до бровей меховой шапкой.

«Арестованный… Куда его ведут? В Могзон или на казнь…»

Никита осторожно раздвинул ветви, стараясь разглядеть лицо арестованного, но тут произошло что-то совсем непонятное.

Офицер повернулся к строю всадников и негромко крикнул:

— Ай-да!

В то же мгновение человек в полушубке, как по команде, бросился с дороги в сторону и побежал к лесу.

— Стой! Стой! — закричали и загикали всадники. Но за человеком в полушубке они не погнались.

Трое из них, скинув драгунки щелкнули затворами.

— Стой!

Человек бежал к лесу неторопливо и спокойно, словно нисколько не опасался погони.

Грянули один, другой, третий выстрелы. По лесу перекатом прокатилось эхо, и с ветвей посыпался еще не слежавшийся снег.

Человек стороной обежал молодую поросль и скрылся в гуще деревьев.

— Марш-марш! — скомандовал офицер и ударил лошадь нагайкой.

Кавалеристы разом подняли лошадей в галоп и поскакали по дороге.

Вдалеке опять грянули выстрелы, и все смолкло.

— Пса спустили… — взбешенным шепотом сказал Лукин. — Вверх, по макушкам деревьев стреляли… Видал?

— Нет, я смотрел на арестованного…

— А ты и поверил, что он арестованный? Они эту сволочь под шашками по селам провели, крестьянам показали, а теперь в лес спустили — на разведку. Он к партизанам придет, беглецом прикинется, а потом отряд выдаст. Не зря же они на дороге шум подняли…

Никита ощупал спрятанный под шубой нож.

— Разыщем его…

— Где его теперь разыщешь!

— По следу пойдем.

— Он вдоль дороги побежал, а нам к дороге возвращаться опасно, — сказал Лукин.

В лесу стало опять тихо. В ельник не доносилось ни одного звука, как будто никогда здесь, на дороге, не было ни желтых всадников, ни человека в черном полушубке, ни винтовочной стрельбы.

— Идем, — сказал Лукин. — До отряда доберемся — там предупредим.

Они пересекли ельник и вышли в старый лес с большими соснами и раскидистыми березами.

— Значит, партизаны близко, если они его здесь спустили и стрельбу подняли, — сказал Никита.

— Не знаю… Наверное, считают, что близко…

Под ногой Лукина треснул валежник, и, словно откликаясь на хруст, где-то с мороза гулко щелкнуло дерево. Звук был похож на далекий выстрел пистолета.

Никита вздрогнул и огляделся.

Ему показалось, что в глубине леса промелькнул человек в черной шубе. Никита вгляделся — нет, никого, только внизу под деревьями сгущались предвечерние тени.

Никита опять ощупал нож, спрятанный под шубой, и пошел за Лукиным, стараясь ступать так тихо, чтобы под ногами не скрипел снег.

Впереди крикнула синица и смолкла. Ей ответила другая, но крик ее показался Никите слишком громким и каким-то ненастоящим.

Никита остановился.

— Лукин! — негромко позвал он идущего впереди Лукина и вдруг слева от себя увидел ствол берданки, высунувшийся из-за толстой сосны.

В то же мгновение из-за другой сосны вышел человек в шубе навыворот и в козьей шапке с красной широкой лентой по меху.

— Не кричать! — тихо сказал человек и вскинул на руку винтовку. — Руки вверх!

— А чего же нам кричать, — спокойно сказал Лукин, поднимая руки. — Радоваться нужно, что встретились — к вам шли…

— Да как еще шли-то, — раздался позади Никиты хриплый тонкий голос. — Под конвоем маньчжурцев семеновских…

Никита обернулся и увидел маленького партизана в зипуне поверх телогрейки и в рваном треухе. На поясе у него болтался длинный монгольский кинжал в деревянных ножнах, в руках был короткий винтовочный обрез.

Партизаны один за другим выходили из-за деревьев и окружали пленников.

— До самого места семеновские гвардейцы вас доставили, охраняли, чтобы ненароком кто не обидел, — прохрипел маленький партизан, едва владея простуженным сиплым голосом.

— Ошибся, друг, — сказал Лукин. — Я под конвоем маньчжурцев не шел… Обознался ты маленько.

— Однако, что обознался… — Партизан неслышной походкой зверолова приблизился к Лукину и снизу вверх заглянул ему в лицо, насмешливо прикрыв левый глаз. — Ай, не ошибся… Врешь ты, язви тя в душу, врешь… — Выкатив глаза и перекосив рот, он замахнулся на Лукина прикладом обреза. — А ну, скидавай полушубок, гад… Менять на мой ветух будем, а погодя поглядим, что с тобой делать…

Никите ударила кровь в лицо.

— Осторожней! Эй ты, осторожней! — крикнул он и рванулся было на помощь Лукину, но высокий партизан, тот, что первым вышел из-за деревьев, плечом отстранил его.

— Гляди! — с угрозой сказал он и обернулся к маленькому партизану. — А ты, Кузьма, не лютуй, подайся в сторонку да помолчи. — Потом высокий подошел к Лукину. — А ну покажь, что при тебе есть.

Никита смотрел, как обыскивают Лукина, и гневно косился на Кузьму, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу и сердито морщил лоб.

И Никите внезапно показалось, будто он смотрит