Дом среди сосен - Анатолий Злобин

Анна смущенно улыбалась и молчала.

— Людям свойственно сожалеть о том, чего они лишены, — это говорил всезнающий Эрик. — Тем не менее существуют абсолютные ценности, признаваемые всеми без исключения, в том числе и этот дом, где мы живем. Остается решить вопрос: что более достойно похвалы — сам дом или его хозяева, — говоря это, Эрик многозначительно глядел на Анну: ему, наверное, казалось, что он умеет хорошо скрывать свои чувства.

Собирая тарелки со стола, Анна сдержанно отвечала:

— Я всю жизнь живу в этом доме, я уже привыкла к нему. Такой дом требует много забот. Все время приходится думать об этом.

Так начинался день.

Кто-то приезжал, кто-то прощался, кого-то собирались провожать, кого-то ждали — у молодежи были свои интересы, свои разговоры; они танцевали, пели, влюблялись и жили в доме среди сосен весело, бездумно. Я попробовал было разобраться в их сложных, но в то же время таких естественных и простых взаимоотношениях, но запутался еще больше, чем в именах, и бросил свою затею. Бесполезно было вмешиваться в такие дела.

Это прозрение пришло ко мне в тот день, когда я вдруг перестал узнавать Бориса Ивановича, серьезного инженера, автора многих проектов, примерного семьянина. Борис Иванович забыл свои болезни, помолодел, купил белые брюки и какие-то необыкновенные яркие купальные трусы из капрона, стал тонко завязывать галстук и влюбился в Лилию.

Ветер с моря давно уже перестал, и можно было лежать на песке где угодно, хоть у самой воды. Нужно было только найти свободное место на берегу и расстелить полотенце.

Теперь я лежал на песке один, а Борис Иванович прыгал и скакал по пляжу, играя в волейбол с молодежью. Он бегал за мячом, когда тот откатывался в сторону, и давал пасы только Лилии.

Лилия грациозно подымала руки, принимая мячи, и посылала в ответ Борису Ивановичу ослепительные улыбки. Затем ей надоедал волейбол, она выбегала из круга и, легко неся свое красивое, бронзовое тело, высоко вскидывая колени и вытягивая пальцы ног, вся в янтарных брызгах, с хохотом бежала по мелководью в море и падала грудью на волны. Борис Иванович как очумелый бросался за ней.

Спустя час-полтора после завтрака, управившись с домашними делами, на берег выходила Анна. Она шла в длинном тяжелом халате, останавливалась наверху, надевала большие темные очки и смотрела вдоль пляжа.

— Аника, иди к нам, — звали ее.

Она сбегала с дюн, на ходу расстегивала халат и продолжала свой бег в голубом купальном костюме, а халат падал позади нее на песок.

Тяжело дыша, из моря выходил Борис Иванович. Он опускался рядом со мной на корточки и брал мокрыми пальцами папиросу из моего портсигара.

— Анна была права; надо знать, когда приезжать сюда, — говорил Борис Иванович. — Почему мы не приехали на три недели позже. Только пошла хорошая погода, и уже скоро уезжать.

Я давно перестал узнавать Бориса Ивановича и молчал, не зная, что отвечать ему.

— Может быть, удастся продлить послеоперационный отпуск, — говорил он. — Я написал письмо на завод с просьбой. Как вы думаете, что мне ответят?

Он совсем потерял голову.

— Вы, наверное, считаете меня глупцом, да? — спрашивал он, заглядывая мне в лицо.

— Что вы! Разумеется, нет.

— Тогда старым ловеласом?

— Тем более. Отнюдь.

— Я и сам не знаю, что со мной. Я отлично чувствую себя, помолодел на десять лет, на душе весело, хочется петь.

— Только это и существенно, — соглашался я, не желая разочаровывать его.

— А какая красивая стала наша Анна, — говорил он. — Смотрите.

Я молча смотрел и молча соглашался. Анна очень похорошела за это время. Теперь стало ясно, что ей всего-навсего двадцать лет. Она так похорошела, что я начал ловить себя на мысли, что после завтрака жду ее появления на дюнах, жду, когда среди сосен замелькает ее высокая тонкая фигура в тяжелом халате, волочившемся по песку. Но я оставался благоразумным.

Я не терял своего благоразумия даже в тех редких случаях, когда Анна подходила ко мне.

— Почему вы никогда не играете с нами? — спрашивала она, вытягиваясь на песке рядом со мной и смотря на меня сквозь большие темные очки.

— Я уже стар для таких развлечений.

— Зачем говорить так? У вас самый хороший возраст для мужчины.

Я с удовольствием слушал ее негромкий грудной голос, с удовольствием смотрел на ее белые ровные зубы и молчал. Я не терял благоразумия.

Анна улыбалась:

— Эрик тоже никогда не играет в волейбол. Он даже на пляж приносит свои книги. Не плавает, не играет, а только читает. Он собирается стать ученым. Большим ученым и сухим человеком. Вы не такой.

— Вы все еще надеетесь, что вам удастся соблазнить меня волейболом? Увы.

— Нет, все равно вы не такой. Вы просто много думаете. О чем?

Я промолчал, сделав вид, что не слышал вопроса.

— Кстати, я забыла вам сказать. Вам пришло письмо. Я положила его на ваш стол.

Я поднялся и взял портсигар.

— Пойдемте купаться, — сказала она, вставая рядом со мной.

— Простите, Анна, но я должен прежде сходить домой.

— За письмом? — удивилась она.

— Простите, Анна. Я скоро вернусь.

Я пошел босиком по песку, чувствуя на спине ее выжидающий взгляд.

Письмо было из дома. Жена писала, что Костик на даче с бабушкой, что погода стоит хорошая, что ей нужны деньги, но того, что я ждал, не было в письме. Я прочитал еще раз — нет, не было даже малейшего намека на то, что я ждал: сухое письмо от бывшей жены. Я положил письмо и пошел на пляж. Анна уже вышла из моря и лежала на песке рядом с моим полотенцем.

— Надеюсь, что вы не зря ходили домой? — спросила она, надевая очки и наставляя их на меня, как два огромных тревожных глаза.

— Можно было идти купаться, — ответил я.

— Нет, теперь мы пойдем сначала играть в волейбол, — сказала она и поднялась.

И я пошел играть в волейбол.

По вечерам я работал над диссертацией, слушая музыку и веселый гомон на террасе. Приходил Борис Иванович, в отглаженном костюме, с тонко завязанным галстуком. Он садился на кровать и смотрел, как я пишу или копаюсь в книгах. Потом, когда смех на террасе становился особенно громким, он тихо звал меня:

— Владимир Сергеевич!

Я оборачивался. Он виновато улыбался.

— Пойдемте туда, прошу вас. Одному как-то неловко, — он мялся и прятал глаза.

Я откладывал в сторону рукопись о новых методах турбинного бурения, и мы шли по темному коридору на террасу. Я входил первым, Борис Иванович — за мной. Молодежь встречала вас радостными возгласами. Лилия подбегала к Борису Ивановичу и принималась кружить его по террасе. Она делала с ним, что хотела. Борис Иванович был счастлив.

Я осторожно садился в старое плетеное кресло, которое обычно пустовало, и смотрел на танцующих. Я не умел танцевать.

В ближайшее воскресенье был праздник песни. Девушки шили к празднику костюмы с цветными лентами, молодые люди озабоченно шушукались и ходили по магазинам. Я позволил Борису Ивановичу уговорить себя, мы тоже вошли в долю и стали шушукаться с молодыми людьми, обсуждая сорта вин для обеда.

Воскресный день был ясный, нежаркий. Борис Иванович не захотел играть в волейбол, и мы, как и в первые дни, лежали вместе на берегу.

— Девушки заняты по хозяйству, — сказал Борис Иванович, глядя на дюны.

Я тоже не дождался в этот раз появления Анны, но она еще могла прийти купаться перед обедом, и я иногда смотрел на дюны.

— У каждого человека имеются свои три сосны, в которых он блуждает всю жизнь, — задумчиво сказал Борис Иванович.

— Откуда у вас такой пессимизм?

— Странно, не правда ли? Мои друзья всегда считали меня неисправимым оптимистом. Так это и было.

— Было? Мне кажется, что оптимизм или пессимизм, то есть наше отношение к нашему будущему рождается из нашего же отношения к прошлому. В зависимости от того, что мы помним в своем прошлом, как осмысливаем и анализируем его. Все зависит от вашей способности обобщать опыт прошлого и извлекать из него правильные выводы. Если вы ошиблись в оценке этого опыта, не ждите правильных решений на будущее. Тогда лишь пессимизм может стать для вас утешением.

— Бог мой, вы сделались настоящим философом. Никогда не думал, что вы способны на такие длиннющие речи.

— Что же еще делать на курорте, как не думать. Море, сосны, луна располагают либо к философии, либо к любовным приключениям.

— Сегодня все решится, — сказал вдруг он.

— Почему именно сегодня?

— Странно, но я так задумал. Сегодня ведь праздник.

Я так и не дождался Анны. Вместо нее на берег пришла Марта и позвала нас обедать. Мы окунулись еще раз в море и стали одеваться. Марта не дождалась нас и ушла.

Оказалось, что мы пришли последними. Борис Иванович быстро пристроился рядом с Лилией, а я стоял посредине террасы, глядел на заставленный яствами стол и не знал, что мне делать.