Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

Летом «молочная гимназия» закрылась на каникулы, а в Мишином податном ведомстве в Алексине стали терпимее относиться к его долгим отлучкам. В Мелихово зачастили Ванины и Мишины подруги. Графиня Клара Мамуна, с которой Маша подружилась двумя годами раньше в Крыму, приезжала поиграть на рояле. Кокетничая одновременно с Мишей и Антоном, к концу лета она, похоже, остановила выбор на Мише. Александра Лёсова, учительница одной из местных школ, жизнерадостная и «прекрасная дочь Израиля», считалась невестой Вани, однако, если судить по фотографиям, на самом деле ее привлекал Антон. Лишь Наталья Линтварева не вносила в компанию никакого напряжения: она избегала всяких амуров.

Ольга Кундасова, заметив, что Антон все больше увлекается Ликой Мизиновой, стала проявлять признаки маниакальной депрессии. Оставив астрономию и математику, она решила заняться психиатрией — на пользу не только здоровью, но и карьере. Обещание приехать в Мелихово она сдержала лишь в августе. У Антона она познакомилась с участковым врачом В. Павловской и вскоре поступила в психиатрическую больницу в соседнем селе Мещерском к доктору Яковенко, став не только его пациенткой, но и ассистенткой. Антон снова потеплел к ней душой. «На чистом воздухе она бывает очень интересна и гораздо умнее, чем в городе», — писал он Суворину, а поджидая ее в мае, заявил ему: «Кундасовой я был бы очень, очень рад, как ангелу небесному. Если бы я был побогаче, то устроил бы у себя для нее отдельный флигель с мезонином». Их отношения, если судить по некоторым свидетельствам, по-прежнему оставались неспокойными. Кундасова отреагировала на проявленное внимание: «Постараюсь быть у Вас очень скоро, — и прошу Вас убедительно быть ко мне если не мягким (это Вам не свойственно), то хоть не требовательным — и не грубым. Я стала чувствительна до невозможности. — В заключение скажу Вам, что опасаться долгого пребывания такого психопата у себя — Вам нет основания. О. Кундасова»[250].

Наведывалась в Мелихово и учительница музыки Александра Похлебина, за худобу прозванная Вермишелевой. Ее увлечение Антоном тоже становилось похожим на душевную болезнь. Лику Мизинову весь этот сонм соперниц совершенно не беспокоил. Она знала: ее красоту, ее контральто и ее желтую кофточку (цвета дыни «канталупа») Антон ставит выше недюжинного ума и черного одеяния Кундасовой, а его отчаянные попытки отделаться от Вермишелевой ее просто забавляли. Возможно, Лика была не столь опытна в любовных делах, чтобы добиться взаимности или разорвать тяготившие ее отношения, но Антона она изучила неплохо и уже предвидела, что к осени ему захочется перемен. И действительно, в июне он заговорил с Сувориным о поездке в Константинополь, хотя Линтваревы настойчиво звали его в Сумы. Шутливое письмо Антона Наталье Линтваревой от 20 июня сквозит усталостью: «Ну-с, после Вашего отъезда дождя у нас не было <…> Мы погибли: овса не будет. <…> Кухарка Дарья, находясь в сильно чверезом состоянии, повыбрасывала из-под гусынь яйца, так что вылупилось только три врага. Поросенок кусается и ест в саду кукурузу. Купили за 6 рублей телушку, которая от утра до ночи поет густым баритоном. <…> Одним словом, царю Мидийскому остается только издать дикий воинственный крик и бежать куда-нибудь в пустыню».

Лика принялась действовать. Она дала отставку кавалерам и, намереваясь похитить Антона, попросила отца купить билеты на поезд. Чехову она писала 18 июня: «Отбрасывая всякое ложное самолюбие в сторону, скажу, что мне очень грустно и очень хочется Вас видеть. <…> Билеты на Кавказ будут, т. е. Вам и мне разные <…> от Москвы до Севастополя, потом от Батума до Тифлиса и наконец от Владикавказа до Минеральных Вод и до Москвы. К первым числам августа будут готовы, только пока я прошу Вас дома ничего не говорить ни о билетах, ни о моем предположении ехать».

Антон быстро ретировался: «Милая канталупочка, напишите, чтоб впредь до прекращения холеры на Кавказе не хлопотали насчет билетов. Не хочется сидеть в карантинах. <…> Ухаживают ли за Вами ржевские драгуны? Я разрешаю Вам эти ухаживания, но с условием, что Вы, дуся, приедете не позже конца июля. Слышите ли? <…> Помните, как мы рано утром гуляли по полю? До свиданья, Ликуся, милая канталупочка. Весь Ваш Царь Мидийский».

Для уклончивого царя Мидийского эпидемия холеры, надвигавшаяся на Россию с Каспийского моря, стала благовидным предлогом, чтобы отказаться от поездки. Между тем в письме к Суворину доктор Чехов высказывает твердую уверенность, что угроза страшной болезни — не более чем газетная сенсация.

Глава тридцать шестая Холера: июль — сентябрь 1892 года

После голодной зимы в Центральной России разразилась холерная эпидемия. Местные власти, проявив редкое усердие, собирали врачебные силы. Антон не стал дожидаться особого приглашения. Восьмого июля он предложил себя в санитарные участковые врачи. От жалованья он отказался; впрочем, серпуховский санитарный совет, поблагодарив его, не выделил ему даже фельдшерицы. Средства на борьбу с эпидемией предполагалось изыскивать у местных богачей. Антон ездил к владельцам перчаточной и текстильной фабрик, к архимандриту в монастырь и к поместным дворянам, прося их помочь деньгами и принять участие в строительстве холерных бараков. Архимандрит Чехову отказал, а графиня Орлова-Давыдова — Антон вообще плохо ладил с аристократами — повела себя так, будто он пришел к ней наниматься. Впрочем, вскоре Антон установил хорошие отношения с серпуховским земским врачом И. Витте, а участковый врач П. Куркин был знаком ему со студенческой скамьи. Запас лекарств и инвентаря пока был крайне скуден, но серпуховские власти уже поторопились заказать пополнение: термометры, шприцы Кантани для подкожных инъекций, танин и клистиры для дезинфекции кишечника, карболовую кислоту, касторовое масло, каломель, кофе и коньяк. Все лето Антон был на посту: объезжая по ухабистым дорогам вверенные ему 25 деревень, проверял санитарное состояние изб, лечил дизентерию, сифилис и туберкулез, а к ночи падал, обессиленный, в постель, чтобы с рассветом вновь отправиться в путь. Пациенты выражали ему благодарность: один подарил породистую свинку, другой — полдюжины перчаток для Маши. Опыт, приобретенный на Сахалине, сослужил Антону хорошую службу. Вместе с доктором Куркиным он инспектировал местные фабрики. После трех их визитов на перчаточную фабрику, загрязнявшую реку сточными водами, ее владельцы были вынуждены установить очистные сооружения (впоследствии оказавшиеся фикцией). Не написав за это время ни строчки, Антон тем не менее пополнил свой литературный багаж новыми впечатлениями, наблюдая разорение природы, людское горе, самодовольство властей и несостоятельность проповедуемых ими идеалов. До Мелихова холера так и не добралась. В соседнем уезде было шестнадцать случаев заболевания холерой, из них четыре закончились смертью[251]. Усердие Антона заслужило похвалы начальства, и он был втянут в многочисленные комитеты, радеющие о судьбе крестьянства. Справившись с холерой, он займется строительством школ, библиотек, почтовых отделений, дорог и мостов в округе, превышающей по площади 250 квадратных километров.

Исполнение медицинского долга забирало у Антона столько сил, что ему было не до урожая, хотя благодаря аграрной технике, одолженной у князя Шаховского, а также Машиным трудовым подвигам на огороде кое-что из посеянного все-таки удалось собрать — даже при том, что гуси и коровы все лето без спросу угощались капустой. В тот год богато уродилась вишня, и Антон удивлялся, что ему никто не дерет уши за сорванные ягоды. Гостей было мало. Москвичи опасались холеры, а друзья знали, что застать Чехова дома можно было лишь ночью. С середины мая до середины октября он только раз побывал в Москве, хотя поезда отправлялись туда каждые три часа и столько же времени уходило на дорогу. Преданные почитатели Грузинский и Ежов, несмотря на приглашения, в Мелихове появиться не отважились. Зато нагрянул безработный флейтист Иваненко — и остался до осени следующего года. Полный энергии, но мало на что пригодный, он получил кличку «недотепа» — позднее Антон подарит ее Епиходову, конторщику из пьесы «Випшневый сад». Князь Шаховской предложил ему необременительную работу письмоводителя, но в основном Иваненко аккомпанировал на флейте или рояле желающим попеть гостям. Один из родичей гостил у Чеховых целую неделю — это был Петр Петров, муж двоюродной сестры Антона, Екатерины Чеховой[252].

Лика не приняла извинений Антона за отказ от совместного путешествия. Тот снова прибег к отвлекающему маневру, поручив ей перевести пьесу Г. Зудермана «Гибель Содома», с тем чтобы потом адаптировать ее для сцены. Лика передала работу знакомой немке, что немало разозлило Антона. Все лето между ними продолжался эпистолярный поединок: он играл с ней как с рыбой, не решаясь вытащить ее на берег, она же, поймав наживку, пыталась, но не могла сорваться с крючка. Они то клялись друг другу в преданности, то заявляли о взаимном безразличии. Одно из июньских писем Антона веет холодом и жаром: