Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

Суворину «Дуэль» настолько понравилась, что он занял под нее все выпуски литературного приложения к «Новому времени» за октябрь и ноябрь. Несмотря на то что в результате у Чехова в Петербурге прибавилось врагов — он вытеснил повестью других литераторов, — его репутация самого крупного современного писателя-рассказчика теперь укрепилась окончательно. Второй чеховской публикацией стал анонимный критический фельетон «Фокусники», напечатанный в «Новом времени» 9 октября. Разразился скандал, и в результате Общество естествоиспытателей было вынуждено перестроить московский зоосад по примеру гамбургского и приобрести новых, здоровых зверей.

Перечисляя в письме к Суворину причины, препятствующие поездке в Петербург, Антон обмолвился: «Мангуст прыгает». Наталье Линтваревой он заявил более решительно: «Продаю мангуста с аукциона». Здесь снова проявилась двойственность его натуры. В фельетоне «Фокусники» Антон негодовал: «Мы прежде всего сталкиваемся со странным отношением московской публики к своему ученому саду. Она иначе не называет его, как „кладбищем животных“. Воняет, животные дохнут с голода, дирекция отдает своих волков за деньги на волчьи садки, зимою холодно, а летом по ночам гремит музыка, трещат раке-; ты, шумят пьяные и мешают спать зверям, которые еще не околели с голода».

Его же письмо в правление московского зоосада едва ли не угодливо: «В прошлом году я привез с о. Цейлона самца-мангуста (по Брему — mungo). Животное совершенно здорово и бодро. Уезжая из Москвы и не имея возможности взять его с собой, я покорнейше прошу Правление принять от меня этого зверька и прислать за ним сегодня или завтра. Самый лучший способ доставки — небольшая корзинка с крышкой и одеяло. Животное ручное. Кормил я его мясом, рыбой и яйцами. Имею честь быть с почтением. А. Чехов». Суворин плохо умел хранить тайны, поэтому всем стало известно, что автор фельетона «Фокусники» — Чехов, однако в зоосаде не стали выяснять, почему столь ярый его противник решил подарить им мангуста. Его сотрудник А. Вальтер сразу же прислал за зверьком посыльного и на следующий день докладывал Антону: «Мангуст доехал благополучно и, кажется, не озяб. Спешу исполнить обещание относительно билета для входа в Сад»[234]. Беднягу Сволочь по бесплатному билету посетила Маша. Зверек, просунув сквозь решетку лапки, вытащил из ее прически гребешки. Мангуст, как и Лика Мизинова, теперь имел достаточно времени задуматься над судьбой тех, кто, испытывая к Антону сердечную привязанность, слишком настойчиво добивается взаимности. На «кладбище животных» он продержался два года. В списке больных и околевших животных за 1892 год он не значится, однако нет его и в инвентарном списке зоосада за 1895 год. Жить в перенаселенной квартире в окружении многочисленной родни и с мангустом в придачу для Антона значило быть оторванным от реальности и от «народа». В письме к Суворину в октябре 1891 года он признался: «Ничего так не люблю, как личную свободу». Желание быть свободным от вынужденного соседства превратило в навязчивую идею мечту о собственном поместье. Тем временем у него собралась приличная сумма — не только за «Дуэль», но и за переиздание сборников рассказов и за театральные постановки, к тому же Суворин всегда был готов заплатить Антону аванс или просто ссудить денег. Чехов был в состоянии внести за имение 5000 рублей и затем заложить его за большую сумму. На поиски подходящего хутора в Полтавской губернии он отрядил братьев Смагиных, надеясь, что чувства, испытываемые к Маше Александром Смагиным, заставят его исколесить окрестные земли вдоль и поперек. Весь декабрь Смагин торговался с украинскими помещиками. Перед Рождеством Антон направил к нему Машу осмотреть хутора, сделать окончательный выбор и совершить купчую. Столь серьезная ответственность Машу взбудоражила, и за дело она взялась решительно. Однако украинские помещики не пожелали вести переговоры с женщиной, и к концу декабря Маша уже выбилась из сил и звала на помощь Антона. В Москву она вернулась с пустыми руками.

Антона она уже дома не застала. Новый год он встречал в Петербурге с Сувориными. Они до утра пили шампанское с украинской актрисой Заньковецкой, а потом пошли кататься с горы на санках. После двух месяцев, проведенных в четырех стенах со свирепой инфлюэнцей, обоим захотелось хорошенько развеяться.

Горестным письмом напомнил о себе близкий друг Антона, актер Павел Свободин: «Я пресерьезно болен. Так болен, что приходится подумывать о прекращении своей „сценической деятельности“. Никому я этого не говорил еще. Уж какой я, к лешему, актер, когда у меня и на сцене делаются такие приступы схваток и спазм в груди, горле и левом локте, что и караула закричать нельзя. Ну-с, и что же я буду делать с троими детьми?»[235]

Едва ли Свободин мог заблуждаться насчет своего истинного диагноза — даже несмотря на то, что Антон уверил его, что болезнь «пустяковая». Сам же Чехов, при том, что уже миновало два года после Колиной смерти, по-прежнему искал забвения в самоотверженной работе в пользу сахалинских мучеников. Каторжный остров стал делом всей его жизни: он неустанно хлопотал о книгах и школьных программах и готовил главу из будущей книги о Сахалине для публикации в сборнике «Помощь голодающим». 1891 год в России был неурожайным; наступившая зима грозила крестьянам голодом, но правительство пресекало частные инициативы по оказанию помощи. Консервативное «Новое время» одним из первых опубликовало призыв к немедленным действиям. В ноябре крестьяне уже питались сеном; масштабы бедствия ширились. Антон начал активную кампанию помощи голодающим. Маша в гимназии организовала сбор пожертвований. Лика Мизинова не пожалела 34 копеек, Дуня Эфрос дала рубль и попросила расписку. Сунорин, обеспокоенный страданиями крестьян в родной Воронежской губернии, уже не обвинял их в неумении вести хозяйство и даже действовал сообща с газетами-конкурентами. Его дети великодушно уступили карманные деньги. Антон собирал пожертвования по друзьям; в Петербурге ему помогал Павел Свободин. (Судя по записным книжкам Чехова, коллеги-врачи давали рубли, писатели — копейки, а Литературный фонд с 200 тысячами капитала отказался дать ссуду в 500 рублей.) В столице знали о чеховской кампании и удивлялись тому, что и Суворин включился в столь либеральное по духу мероприятие.

Антон случайно узнал, что поручик Егоров, бывший Машин поклонник, с которым Чеховы поссорились восемь лет назад, занимает пост земского начальника в Нижегородской губернии и ведет активную борьбу с голодом. Он открывал детские столовые и использовал собранные пожертвования, выкупая у крестьян лошадей. Таким образом крестьяне получали деньги на пропитание и покупку зерна, а лошади содержались до весны, чтобы затем быть проданными в кредит крестьянам. Егоров был рад пригласить Антона к сотрудничеству: «Напрасно Вы и упоминали в письме о бывшем недоразумении, такой пустой случаи не может порвать отношении».

В ноябре, никуда не выезжая из-за гриппа, Антон писал рассказ «Жена» (изначально названный «В деревне»). Его герой, вопреки сопротивлению ненавидящей его жены, решает посвятить себя помощи голодающим. Чехов предложил рассказ в «Северный вестник», и, к удивлению автора и редактора, цензор не изменил в нем ни слова, несмотря на политически недопустимую тему массового голода. Обмениваясь телеграммами по поводу названия — «Позвольте оставить жену» и «Оставьте жену, согласен», — Чехов и редакция определенно повергли в изумление телеграфное ведомство. «Жена» — довольно слабый рассказ, как все чеховские истории, повествующие о конфликте идейного врача с беспринципной женщиной и о том, что фиксация на личных страданиях плохо увязывается с альтруизмом. Однако в борьбе с голодом он принес больше пользы, чем любые воззвания.

В Петербурге Антон погулял на славу — спать было некогда. После одной из вечеринок, закончившейся в 6 часов утра 6 января, его повели по морозу на крещенскую заутреню. Десятого января, едва держась на ногах от усталости, Антон вернулся в Москву. Через два дня — в этот день из зоосада пришли за мангустом — в лютый холод он отправился в Нижегородскую губернию, где побывал в бедствующих деревнях и был принят губернатором. Тот согласился с Чеховым, что крестьяне голодают не по своей вине, и лично проводил его на вокзал на своих лошадях. Неделю спустя Антон уже был в Москве; его ломало от подхваченной в дороге простуды и мучила досада, что собранные с трудом пожертвования разворовываются чиновниками.

Сестра Антона, побывав в Полтавской губернии, имения для Чеховых не нашла. Однако для нее эта поездка имела последствия, о которых она не сразу решилась рассказать брату. Десятого января 1892 года Александр Смагин сделал ей предложение: «Желание быть Вашим мужем так сильно у меня, что ни любовь Ваша к Жоржу [Линтвареву], ни незначительная привязанность ко мне не остановили бы меня от исполнения этого желания, при Вашем на то согласии. Осуществлению желания мешает непреодолимое препятствие — моя болезнь. <…> Если не верите — я напишу Антону Павловичу о моем здоровье. <…> И его ответ пришлю Вам. Во всяком случае, рано или поздно, я ему расскажу о моих к Вам чувствах <…> Судите, как хотите; я также не боюсь суда Антона Павловича — я его хочу»[237].