Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

Густав вполоборота посмотрел на нее и произнес:

- Ты ведь давно не видела свою сестру? Ее, кажется, зовут Доротея? Не так ли, дорогая?

- Да! – Склонила голову королева. В ней вдруг с обреченностью осужденного стало подниматься какое-то неведомое гневное чувство протеста. Внезапно, ей захотелось выплеснуть в лицо этому рыжебородому монстру все, что она о нем думает. Но Катарина сдерживала себя, надеясь, что совсем скоро они уберутся из ее покоев и оставят в одиночестве.

- Так напиши ей письмо и пригласи с мужем к нам в гости. А я напишу от себя лично Кристиану! – Густав подмигнул Олафу. Советник уже переварил весь замысел короля, страх исчез, и теперь он лихорадочно обдумывал, какие могут быть внешнеполитические последствия от подобного злодеяния. Мысль об убийстве уже не пугала его, он знал, что Густав не отступится, если решил, советник думал о том, что будет после, и о том, как вернее договориться с Любеком о списании долгов.

- Я не понимаю, что от меня хочет ваше величество! – Вдруг раздался твердый и громкий голос королевы. Советник прервал ход своих мыслей и посмотрел на Катарину. Густав тоже уставился на жену, пораженный происшедшими в ней переменами.

Королева была бледна, как покрывало, в которое она куталась. Но ее лицо, ее сверкающие глаза, плотно сжатые губы были полны решительности и пылали гневом. Никто еще не видел такой Катарину. От ее обычной покорности не осталось и следа. Тонкие ноздри слегка раздувались, она с вызовом смотрела на Густава.

- Я просил не называть меня величеством. – Медленно начал король. И Олаф понял, что сейчас последует вспышка. – Я тебе совершенно ясно сказал, чтобы ты написала письмо своей сестре. – Голос Густава стал повышаться. И Катарину прорвало:

- Ты – мерзкое и грязное чудовище! Ты порождение скотного двора! Ты хочешь коварно заманить сюда несчастную семью и убить их. Это подло! Это бесчестно! Впрочем, откуда у тебя, Густав, могут быть понятия о таких тонких материях, как честь, благородство, достоинство? Чем ты отличаешься от своих конюхов, от своих солдат? Ты такой же, как они! Вечно пьяный, провонявший всеми нечистотами конюшен и казармы! Тебе недостаточно того унижения, что испытываю я, как твоя жена, как королева этой страны? Тебе недостаточно того, что ты отнял у меня моего сына и являешься в мои покои только для того, чтобы насиловать меня, как самый последний ландскнехт? Теперь тебе потребовались еще и жизни моей сестры и ее мужа? Я напишу! Я напишу письмо Доротее и расскажу всю правду о тебе и твоих мерзких замыслах! Я не позволю… - Больше Катарина ничего не смогла сказать. Ошеломленный Олаф лишь видел, как мелькнул в руке Густава страшный молоток, и королева со стоном упала на пол. Из-под ее головы быстро растекалась лужа крови. Король тяжело дышал. Его спина вздымалась, как кузнечные меха. Петерссон не двигался с места, ожидая, когда пройдет вспышка ярости, и король обретет человеческий облик. Советник отчетливо представлял себе сейчас налитые кровью глаза Густава и понимал, что попадать под их взгляд было чревато самому. Он не сомневался в том, что король только что убил свою жену и теперь им предстоит как-то выпутаться из этого. Это было даже хуже, чем заманить в ловушку и убить короля Кристиана, как только что предлагал поступить Густав. Убийство датского короля, да еще в изгнании, всегда объяснимо с политической точки зрения, а вот убийство собственной жены, у которой остались влиятельные родственники и в Дании, и в германских герцогствах, оправдать очень сложно.

На часах у дверей в покои королевы стояли Гилберт и Дженкинс. Они слышали громкие голоса, потом какой-то шум, но не придали этому значения. Когда Густав находился у королевы к нему часто приходили с различными срочными докладами, король мог бушевать, громить мебель, и к этому солдаты привыкли. Гилберту было, как всегда жалко несчастную Катарину, он представлял, что приходится испытывать женщине, на глазах которой все это происходило.

Петерссон понял, что король успокоился и осторожно обошел его. Советник наклонился и посмотрел на королеву. Катарина была еще жива.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Густав! – Тихо позвала она. Король преклонил колено и нагнулся к умирающей. На ее губах уже лопались кровавые пузыри пены. Ее шепот был чуть слышен. – Будь проклят весь твой род, Густав. Запомни одно, сколько б у тебя не было жен и детей, но они все будут ненавидеть и тебя и друг друга. Потому что твой род проклят… - Катарина с трудом переводила дыхание, - и я проклинаю тебя, Густав… Господь отомстит тебе за твои злодеяния, за мое убийство… Пресвятая дева Мария, храни моего мальчика… - с этими словами королева испустила последний дух.

Густав молчал, пораженный проклятием убитой им только что жены. Молчал и Петерссон, советник никак не мог еще сообразить, что делать дальше. Густав сел на пол, отбросил в сторону свой молоток и схватился за голову. Петерссон опустился на колени перед телом Катарины и быстро прочитал молитву. Потом перекрестился и посмотрел на короля:

- Кто еще может быть в покоях королевы, кроме нас, Густав?

- Кормилица, чертова старуха… - король мотнул головой в сторону двери, - и два солдата-англичанина у дверей.

- Солдаты ничего не видели, вдобавок они англичане… а вот со старухой… - Петерссон прищурился и многозначительно посмотрел на короля. – Я полагаю, тебе стоит вызвать сюда Уорвика. Пусть лучше это сделает иностранец. А я пока подумаю, как нам быть дальше.

Густав кивнул, одним рывком поднялся с пола и направился к двери. Не распахивая широко створку, он высунул голову наружу. Солдаты вытянулись, краем глаза заметив короля. Густав посмотрел налево, потом направо, его взгляд остановился на Гилберте. Король глухо сказал:

- Эй, солдат!

- Да, милорд! – отозвался Гилберт.

- Приказываю тебе временно оставить пост и позвать сюда своего капитана Уорвика.

- Слушаюсь, милорд!

- А второму, - он посмотрел на Дженкинса, - умереть, но не пускать сюда никого. Понял?

- Да, милорд! – ответил солдат.

- Исполняйте! – Густав закрыл дверь.

Старый капитан поспешил на зов короля. Войдя в покои королевы, он сразу заметил чье-то тело, лежащее на полу. Оно было прикрыто полностью одеялом, но кровь пропитала его насквозь и проступила даже через пух. Старый солдат моментально сообразил, что здесь произошло, но вида не подал. Мало ли крови он навидался на своем веку.

- Уорвик!

- Да, милорд!

- Позволь я, Густав? – Вмешался Петерссон. Это он заботливо укрыл тело королевы, пока король нервно расхаживал по комнате, по-прежнему хромая, так как сапог сиротливо валялся в стороне. Иногда он повторял:

- Думай, Олаф, думай!

Советник кивал головой, сидя на полу рядом с телом Катарины, машинально поправляя одеяло на ней.

- Давай! – Согласился король, махнув рукой и отойдя к окну.

Теперь Уорвик смотрел на советника.

- Капитан… м-м-м… - Неуверенно начал Петерссон. – Здесь произошел несчастный случай, - он показал на тело, - но есть один лишний свидетель…

- Кто? – Коротко спросил капитан англичан. Он уже все понял и был готов исполнить приказ.

- Кормилица королевы… - Тихо произнес советник и показал рукой на дверь в соседнее помещение. Там размещался гардероб королевы, и там же обитала ее верная Марта. С годами она превратилась в настоящую старушку и стала совсем плохо слышать, поэтому происшедшее в спальне ее ушей не коснулось.

Капитан кивнул и, выдернув из-за пояса кинжал, шагнул к двери. Через несколько мгновений он уже вернулся назад в спальню, готовый к исполнению новых приказов.

- Чума… - Задумчиво произнес Петерссон.

- Что чума? – Переспросил его король.

- В городе было несколько случаев чумы. Наша королева заразилась от своей кормилицы и… ее постигла очень быстрая смерть! – Развел руками советник. – Осталось навести здесь порядок и вызвать врача, который подтвердит страшный диагноз.

- И этому поверят? – Недоверчиво посмотрел на него Густав.

- В чуму? А кому охота перепроверять? Черной смерти подвержены все – и короли и простолюдины. Это кара Господня! Из-за страшного диагноза ее следует быстро захоронить, соблюдая, безусловно, все надлежащие почести. И немедленно сообщить ее родителям, сестре и Кристиану. Надеюсь, ты понимаешь, Густав, что приглашение твоего датского «друга», как ты замышлял, теперь несколько откладывается? Необходимо, чтобы это улеглось. – Он показал на тело Катарины.