Рожденная в огне - Нора Робертс

– Я никогда тебе не позировал! И никогда не стоял без ничего на веранде, глотая бренди!

– Это художественный вымысел, – сказала она небрежно. Ей нравилось, что он смущен. – Художник имеет на это право. А твое тело я знаю настолько хорошо, что могу нарисовать его по памяти. Если бы я напялила на тебя одежду, это нарушило бы весь замысел.

– Замысел? – рявкнул Роган. – Интересно, что ты замыслила?

– Рисунок называется «Хозяин»… Дома, жизни… Можешь присоединить его к первому и продать как серию.

– Я уже сказал, что не сделаю этого! Дурацкие шутки!

– Какие шутки, дорогой? Такими вещами не шутят. Тебе удалось продать другие мои рисунки, куда слабее этих, которые я не хотела продавать. Но ты не посчитался с моим мнением. А теперь я настаиваю, чтобы ты выставил на продажу эти! – В глазах у нее прыгали веселые огоньки. – Я требую! Это мое право, в конце концов!

– Хорошо, я куплю их сам.

– Тогда называй цену. Ты уже научил меня кое-чему, теперь я не продешевлю!

– Это вымогательство, Мегги.

– Ты прав. – Она приветствовала его слова поднятым бокалом. – Тогда я первая назову цену.

Он еще раз внимательно вгляделся в оба рисунка, потом с треском захлопнул альбом.

– Ну! Я жду.

– Сейчас… Дай подумать… Полагаю, если ты сейчас отнесешь меня наверх и будешь со мной заниматься любовью до восхода луны.., тогда мы сможем поладить.

– У тебя очень крутая деловая хватка!

– У меня хороший учитель. Мегги начала подниматься со стула, Роган схватил ее в объятия.

– Смотри, чтобы никаких уверток и уклонений от соглашения, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. – Если не ошибаюсь, я должен отнести тебя на руках?

– Да. – Он уже поднял ее. – Но это лишь первый пункт сделки. Если не выполнишь остальное, она будет расторгнута.

– За это можешь не беспокоиться.

– Хвастун…

Он понес ее вверх по лестнице, часто останавливаясь, чтобы сделать передышку и поцеловать. Она отвечала с обычной для нее страстностью, и кровь его начинала бурлить все сильней.

В спальне было уже сумеречно, хотя солнце еще не опустилось за горизонт. Но скоро совсем стемнеет. Нет, сказал он себе, эту, может быть, последнюю их ночь они должны провести при свете! Чтобы все время видеть друг друга.

Он опустил Мегги на постель и начал зажигать свечи, стоявшие в подсвечниках в разных углах комнаты. Множество свечей самой разной высоты и формы. Вскоре со всех сторон замерцали язычки танцующего пламени, отчего воздух за окном сделался темнее, а комната – похожей на картинку из сказки.

– Романтично, – улыбнулась Мегги.

– Неужели я почти не привнес в твою жизнь романтики? – Роган замолчал, теребя в руках спичку.

– Я же пошутила. – Мегги тряхнула огромной гривой. Но ее удивило, что Роган говорит слишком серьезно. – Мне не нужна романтика. Меня устраивает и просто страсть.

– И это все, что есть между нами? – Роган зажег последнюю свечу и задумчиво смотрел на пламя.

– Если ты перестанешь смотреть на огонь и обратишь внимание на меня, я покажу тебе, что именно есть между нами. – Смеясь, Мегги вытянула вперед руки, приглашая Рогана в свои объятия.

В другой раз Роган не раздумывая воспользовался бы ее приглашением. Но сейчас он медленно подошел к ней и, внимательно вглядываясь в лицо Мегги, поднес к своим губам ее руки.

– Я должен был любить тебя. На этот раз ты позволишь мне это.

– Я позволяла тебе гораздо большее.

– Не так, как я хочу сейчас. – Он удержал ее руки, когда она сделала слабую попытку высвободить их. – Ты боишься нежности, да, Мегги?

– С чего ты взял? Вовсе нет… – У нее перехватило дыхание, тело напряглось и, казалось, звенело, как струна, хотя он почти не касался ее. – Роган, я не понимаю.., не хочу…

– Не хочешь, чтобы я соблазнил тебя? Ввел в искушение нежностью?

– Я.., я не знаю… Ведь…

Она замолчала, когда его губы коснулись ее горла.

– Тогда я попытаюсь сделать это…

Он отпустил ее руки, но прижал к себе тело. Не лихорадочным, граничащим с приступом ярости движением, но медленно и уверенно. Она обхватила его за шею руками, которые показались ей невероятно тяжелыми. Кончиками пальцев он гладил ей лицо, волосы. Его прикосновения были легки, как дуновение ветра.

Зато поцелуй в губы был долгим, глубоким, проникающим. Он длился, пока она не почувствовала, что стала в его руках как воск, стекающий с многочисленных свечей, горящих в комнате.

У него же была ясная, не затуманенная страстью голова. Лишь несколько мгновений тому назад он понял вдруг совершенно отчетливо, как легкомысленны, как беспечны были они оба все это время, когда, выбиваясь из сил, плыли по бурному темному морю своей страсти, забыв, что у его берегов есть лазурные заливы и лагуны тихой и спокойной любви.

Сегодня ночью будет по-другому, говорил он себе. Должно быть по-другому.

Сегодня он проведет ее через бесконечный лабиринт нежности и ласки, прежде чем оба окунутся в пламя и, может быть, сгорят в нем…

Жажда острого ощущения плотской любви обуревала его, но Роган медлил, и Мегги подчинялась его воле, не в силах ни возражать, ни препятствовать: Еще до того, как он снял с нее всю одежду и его мягкие ласковые руки, его язык принялись исследовать все изгибы и тайные места ее тела, она почувствовала, что медленно уплывает куда-то…

Ее руки бессильно упали с его плеч, поток наслаждения захватил и понес ее, она чувствовала биение пульса в каждом кусочке плоти, которой он касался, и медленно в ней росло и поднималось ощущение безграничного счастья, удовлетворения. Не того, что приходит со взрывом, а спокойного и безмятежного.

Она пробормотала его имя и услышала его голос – или ей показалось? Он говорил:

– Ты моя, Мегги. Только моя.

Она хотела возразить, возмутиться этим посягательством на ее свободу, этим утверждением своего исключительного права на ее тело, на душу. Но не могла: его рот опять путешествовал по всему ее телу.

Пламя свечей мерцало перед ее отяжелевшими веками; она ощущала запах цветов, которые нарвала сегодня утром и поставила в большую голубую вазу; ей слышался мерный гул моря. И все это растворялось, тонуло в его прикосновениях, поцелуях…

Почему же раньше он не любил ее так? – недоумевал Роган. Почему были неистовство, ярость, исступление.., все что угодно, кроме любви. Кроме потребности в нежности и ласке?

Кровь стучала у него в висках, в чреслах, во всем теле, но он не спешил, он желал растворить ее в своей любви, в нежности – и уж потом.., потом…

Тело ее изогнулось, веки задрожали, он услышал легкий стон, который зазвучал и в нем самом, возвещая о близящейся радости соединения.