Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский

отдел кадров или типа на срочное совещание. Лоскутов должен сказать ему, чтобы он до конца дня не отходил от меня, потому что иначе сольет информацию. Мне также нужна информация на всех соседей мэра: снизу, сверху, справа, слева, на всех вокруг. По всем базам ГУВД, РУБОП, по судимостям, административкам[496], телефоны, мобильники, если вдруг есть у кого, база ГАИ, права, машины, налоги с дачных участков, счета за электричество и воду…

— Ну это ты загнул, Дмитрий! В субботу насчет воды, электросчетов и налогов напряженка. Милицейскую инфу сам попросишь у начальника ГУВД.

Людмила Нарусова была главой альтернативного штаба Анатолия Александровича, удивительно бездарно организованного и собравшего откровенных краснобаев и балбесов, вдувавших в уши мэрской жене, что никто, кроме нее, не сможет обеспечить победу. Ведь Путин не был начальником выборного штаба. Ни одного дня. Он формально был вице-мэром, он не принимал никаких решений, никогда не действовал самостоятельно. Он де-факто был начальником управления безопасности мэрии. И вот в этом качестве его воспринимали очень немногие в тогдашнем Петербурге. Я точно знал. И Путин относился ко мне дружески, насколько вообще способен к дружбе человек такого склада. Отличить, как к тебе относится Путин, было легко — достаточно отслеживать реакцию Сечина на твое появление: своим он улыбался закрытым ртом, не показывая оскал. Это означало, что хозяин сказал: этот — свой.

В Смольном все кабинеты и телефоны прослушивались. И путинский тоже. Говорят, микрофоны были установлены за деревянными панелями, а в люстрах спрятаны объективы видеокамер. В 1995 году даже у меня уже была цветная телекамера размером со спичечный коробок с чувствительным микрофоном, работавшая на батарейке «Крона» и передававшая радиосигнал метров на сто минимум. Поэтому все разговоры по делу велись либо во время прогулок по длиннющим смольнинским коридорам, либо за пределами бывшего института благородных девиц.

Путина не любили сотрудники ФСО, ФАПСИ и ФСБ. Он был опасен, так как знал больше их: в маленьком вице-мэре все чувствовали информационного конкурента. В сущности, для этого в свое время и позвал его Анатолий Собчак, когда жена вечером как-то сказала:

— Толя, нам нужен ответственный человек, который будет все видеть. Нас водят за нос! Ты слишком доверчивый, Толя!

— Да, Ланечка, правильно ты говоришь: никому нельзя доверять! Но где его найти?

Собчак почему-то называл свою Людмилу Ланью. Типа такая грациозная, изящная и стройная женщина. Ну вот такой ему она казалась. Ему многое казалось не таким, каким являлось на самом деле. Решения он принимал мгновенно: сначала говорил, потом делал, а уже потом думал. И всегда советовался с Ланью. Она сначала придумывала, а потом уже делала. Ну по крайней мере мужу казалось, что это так.

Мне говорили, что Путина ей посоветовал пригреть Илья Трабер, в ту пору уже носивший погоняло Антиквар. Бывший офицер-подводник, добившийся успеха в жизни: вставший за стойку самого центрового пивбара «Жигули» на Литейном проспекте, Мекки фарцовщиков и скупщиков краденого, наркоманов и таксистов, сутенеров и мелких жуликов. Крупные предпочитали места посолиднее: гостиницы «Асторию», «Европейскую», на худой конец «Прибалтийскую». А в «Жигулях» стояла пивная вонь, пахло кислятиной и мочой, пиво было разбодяженным, кружки — не очень мытыми, а публика — неспокойной. Зато по двадцатым числам каждого месяца туда приезжали на трамвае клерки из Большого дома, благо совсем недалеко. Известно, что именно на своем рабочем месте Илья Трабер познакомился с офицером КГБ Виктором Корытовым. И из дружбы скромного чекиста и жуликоватого бармена родилась история новой России. Да что там России — всего мира. И якобы именно Корытов замолвил перед своим приятелем словечко за однокурсника, прозябавшего в Дрездене в должности директора советского центра. Мол, смотри, хороший парень, сидит в ГДР, все идет к тому, что Берлинская стена вот-вот рухнет, Горбачев сдаст восточных немцев, КГБ оттуда погонят поганой метлой. Давай приобщим паренька к серьезному делу — я ручаюсь!

Трабер к тому времени сменил пивняк на антикварный бизнес, уже стало возможным раскрыться. Время было уже неспокойное: промышленность катилась в тартарары, перспектив особо не было, законы не соответствовали реальности, особенно экономической, перестройка набирала обороты, и все, кто мог, срочно придумывали способы заработать. Обычные жулики из криминальных элементов превращались в коммерсантов, предпринимателей и промышленников. Кооперативы возникали везде, где был спрос на товары и услуги. Ну если не кооперативы, то комсомольские предприятия, научно-технические центры молодежи или просто бригадные коллективы. Происходила приватизация: одним росчерком пера председателя исполкома можно было «принять на баланс» что угодно: хоть дом, хоть целую улицу, хоть завод железобетонных конструкций. Наступали девяностые — ревущие, неизбежные, роковые годы. Тот, кто был способен думать, предвосхищал ближайшее будущее.

Об истинной роли заместителя Собчака знали немногие. Большинство полагало, что Владимир Владимирович приставлен к Анатолию Александровичу Конторой как смотрящий от силовиков, что он его бывший студент и помощник по внешним связям. Но я, имевший обширные связи в Конторе, знал: Путина там многие ненавидят, считают предателем, если не изменником. Рассказывают, что, когда в начале смольнинской карьеры Собчак впервые приехал на Литейный, 4 и в актовом зале Большого дома прозвучала команда «Товарищи офицеры!», сотрудники, не сговариваясь, остались сидеть в креслах. Это была демонстрация. Но если Анатолий Александрович был заведомо не совсем свой, хотя и власть, то Путин был иудой — поначалу кое-кто из офицеров даже обрадовался: мол, наш парень, хоть и мелочь, майор, а глядишь, вылез наверх. Но через полгода, поняв его настоящую роль, его стали презирать все, кто собирался служить дальше. Особенно после кадровой перетряски, когда начальником УФСБ стал следователь Черкесов, занимавшийся в брежневские годы диссидентами. Чтобы дела клепать, ума ведь много не надо. Все принесут оперативники, все задокументируют. Главное — нюх. Ведь если возбудили дело, надо сажать. А в этом случае всегда шум. И до самого верха, до первых лиц. Нюх у Черкесова был отличный, но немного своеобразный. Он был идейным чекистом. Чувствовал себя рыцарем. Неважно, за какого короля идти в поход, неважно, кто враг. Главное — враг короля.

У чекистов своя корпорация. Орден. И Путин в этот тайный орден не входил. Все понимали, что Путин — мелкий неудачливый резидент в ГДР, подведенный к Собчаку не только со стороны Конторы, но и через другие механизмы. Я даже знал, через какие. Шила-то в мешке не утаишь. В конце горбачевского правления всем правили деньги. И преимущественно воровские — бандитских было маловато для того, чтобы решать вопросы. Но потом все поменялось. Законники не прошли, им противопоставились молодые удалые пацаны, не жившие по воровскому