Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

В конце концов вы вспоминаете, где и как этот предмет про. вел большую часть своего существования, и окончательно кладете его на сиденье. И вытираете руку о джинсы. Подумать только, какая гадость, и в то же время какое рыцарство стороны Андрэ – принести наконечник во рту!

– Знаешь, обезьяна, а ты молодец! Я серьезно: ты лучше всех. Мы с тобой здорово сработались, да? Андрэ и тетушка Гвен. Крутейший альянс со времен слияния Арджи-ар и «Набиско». Говоря по правде, – имитируете вы гундосый говорок Даймонда, – мистер Данн не заслуживает наших талантов!

Андрэ отвечает коротким криком, и вы оглядываетесь через плечо в наивной попытке определить, соглашается он или возражает или просто реагирует на имя своего хозяина.

– Нет, конечно, мистер Данн о нас заботится – и о тебе, и обо мне…

В гортани появляется комок непрошеных эмоций. Победив минутную слабость, вы говорите:

– Извини, в аэропорту мне придется опять посадить тебя в багажник. Не сердись, пожалуйста! Багажник большой, просторный, не то что в прошлый раз. И потом, это для твоей же пользы. Я обернусь очень быстро, ты и глазом не моргнешь!

Знаменитые последние слова…

04:39

Современная физика, считающая время категорией относительной, позволяет доказать, на радость Эйнштейну, что совокупная продолжительность таких событий, как блуждание по пустынному зданию аэропорта, долгожданный визит в туалет и переговоры с клерками двух международных авиалиний, сравнительно невелика – в конце концов, время зависит от скорости движения наблюдателя, и Эйнштейн, будучи покойником, пребывает либо в состоянии абсолютного покоя, либо перемещается в виде сгустка чистой энергии с околосветовой скоростью; однако с вашей точки зрения все происходящее в аэропорту тянулось так долго, что вы полностью потеряли самообладание и едва не потеряли рассудок.

Даймонд вылетает в шесть утра; значит, он должен покинуть «Гремящий дом» где-то без четверти пять, чтобы появиться в аэропорту в пятнадцать минут шестого. Вы собирались позвонить ему на обратном пути, воспользовавшись мобильным телефоном в «линкольне», но времени уже нет. Приходится довольствоваться телефоном-автоматом у входа в зал ожидания. Вы набираете номер и ждете, затаив дыхание. Всплеск помех на линии так внезапен, что трубка чуть не вываливается из рук.

04:40

Когда шум стихает, вы слышите окончание новой записи на автоответчике: «…за сараем. Только не забудьте: картина не знает, кто ее нарисовал, а история не знает, кто ее рассказывает. Экономика тоже понятия не имеет, кто такие экономисты, не говоря уже о брокерах и мелких инвесторах. Вы получили то, что сами принесли, и вообще все это редкая туфта. Не трудитесь оставлять свое имя, номер и время звонка, потому что дядюшка Ларри…»

– Ларри! Ларри, это я. Подними трубку! Ты ведь еще дома, да? Ларри, ну пожалуйста, это…

Щелк.

– Клубничная пипка. Как мило с твоей стороны.

Это что, сарказм? Трудно сказать, особенно когда к его типичным угрожающим интонациям добавляются помехи. По крайней мере он еще не ушел.

– Ну да, решила позвонить, попрощаться. Ты ведь скоро выходишь?

– Совершенно верно.

– Э-э… тебя Ураган отвезет?

– Да, будет интересно. Он уже больше года не садился за руль. Продержись мой мотороллер еще один день, я бы не стал его напрягать. Кстати, тебя я не напрягаю? Почему ты не спишь в такой час? Решила зайти на «дискотеку»? Старая боевая лошадка услыхала сигнал к последней атаке? Хочешь пройти сквозь строй на костылях? Порыться в обломках корабля, найти великого ленточного червя? Бросить прощальный взгляд в кассовые аппараты его зрачков?

В другое время его вербальные излишества, несмотря на всю их гипнотичность, показались бы вам раздражающе неуместными. Однако сейчас сквозь шорох помех в его голосе слышится необычное лихорадочное отчуждение: должно быть, его болезнь по ночам обостряется.

– Я еще не ложилась, – отвечаете вы мягко.

– Ага, значит, я был прав! Мне не удалось связаться с тобой при помощи стандартного телефонного оборудования, и тогда я предпринял попытку проникнуть в твои сны, тоже без особого успеха. Пришлось сделать вывод: либо я утратил ловкость, либо ты не спала. Я рад, что верным оказался второй вариант.

– Ты мне звонил?

– Да, и не один раз. Ты хочешь сказать, что не получила ни одного из моих информационных бюллетеней?

– Ну, в общем… нет. Я дома не была, ездила туда-сюда. Думала о разных вещах… – Ваш голос оживляется. – Слушай, Ларри, я приготовила тебе подарок. Очень хороший подарок. Просто замечательный. Я отвезла его в аэропорт и оставила у клерка, на регистрационной стойке «Дельты». Пожалуйста, не забудь его взять! Это очень важно. Хорошо?

– Конечно. Ни за что на свете не упущу шанса получить сюрприз.

– Только, Ларри, этот сюрприз… ты не должен его открывать, пока не прилетишь в Африку. Ни под каким видом! Обещай мне!

– Ну хорошо, такое соглашение я могу подписать.

Вы пытаетесь представить выражение его лица, когда он откроет пакет и обнаружит нефритовый наконечник. Картина заставляет вас покраснеть – но вовсе не из-за подразумеваемой интимности медицинского инструмента и даже не из-за осознания собственной щедрости и скромности. Просто память заново прокручивает любопытный момент в женском туалете аэропорта Сиэтл-Такома, когда вы сняли трусики и завернули в них драгоценный наконечник – очень дерзкий поступок, ибо Даймонд, вне всяких сомнений, зароет свой извращенный нос в экстравагантную обертку, преодолев первичный шок от ее содержимого. Будет знать, как сомневаться в вашей безрассудной авантюрности! Помнится, он удивлялся: «Как можно быть такой чопорной – и одновременно такой сексуальной?» Чопорной?! Ха-ха! На-ка понюхай! А что до наконечника, то после того, как Даймонд его использует (вы предусмотрительно вложили в пакет купленную в аптеке бутылку бета-каротина; шелушеный рис и кофе ему придется найти в Африке), он наверняка отправит его доктору Ямагучи. Трудно представить, что Даймонд присвоит инструмент и попробует на нем заработать! Хотя вы сами, честно говоря, подумали о сценарии с выкупом. Но потом решили, что это скверный вариант. У вас есть другие пути к финансовому благополучию. Точнее, всего один путь.

– Ну что, Ларри. Значит, ты улетаешь…

– Что? Не слышу! – Бензопила шума отрезала конец вашей ремарки.

– Я говорю: ты не жалеешь, что летишь в Тимбукту?

– Ты шутишь! Только полный идиот может жалеть о поездке в Тимбукту. О чем я жалею, так это о том, что покидаю Америку в столь грандиозный час.

– Но ведь здесь творится черт знает что!

– Да, да! Именно об этом я и говорю. Классно, правда? Джентльмен по имени Хорас Уолпол однажды написал, что жизнь – это трагедия для тех, кто чувствует, и комедия для тех, кто думает. Развивая эту мысль, можно предположить, что для цельных личностей со сбалансированными взглядами жизнь трагикомична. Увы, в современной Америке люди практически перестали думать. Да и чувствовать тоже. Ощущают только злобу и возмущение, что не сумели урвать более толстый кусок грандиозного пирога, в существовании которого их обманом убедили. Свои права на этот пирог они готовы отстаивать до конца, независимо от собственных талантов и заслуг. Что можно сказать о народе, для которого жизнь – не трагедия и не комедия, а спортивный матч на шумном заплеванном стадионе, где очки набирают ушлые и безжалостные счастливчики, а неудачников хладнокровно втаптывают в грязь? Однако трибуны ревут и аплодируют. Этого У Америки не отнимешь. Такого безрассудного азарта не найдешь ни в усталой Европе, ни в фаталистической Азии. Если придется выбирать между евразийской тоской и нашим варварством, дядюшка Ларри не задумываясь выберет варварство.

– Насколько я понимаю, в Африке нет недостатка в варварстве.

– Ты правильно понимаешь. В силу целого ряда прискорбных причин современный африканец отошел от славной и развитой метафизической системы своих предков так же далеко, как средний грек, продающий совлаки, отошел от элевсинских мистерий и дельфийского оракула. Разница в том, что Африка до сих пор сохранила многие из своих тайн. Сколько дорог еще не пройдено…

– Угу. Сколько лягушек не облизано.

– Э, глазурная пипка, не пытайся опошлить мой путь.

– Какая уж тут пошлость. Чистое безумие!

Прежде чем ответить, Даймонд пережидает всплеск трескучих помех.

– Да, «некоторые называют это безумием», как говорил мистер Кэллоуэй. Абсолютное большинство игнорирует прореху в окружающей реальности, и только горстка избранных признает ее, исследует, принимает в расчет. Поневоле задумаешься, кто здесь безумец. Для дядюшки Ларри нет ничего важнее, чем приблизиться к прорехе. Заметь, он не хвалится, что попробует сквозь нее пролезть! Разглядев ее поближе, он может отступить, как страдающий изжогой распутник, или прыгнуть вперед, как молодой олень в первый день охотничьего сезона. Но по крайней мере он будет знать… Моя, как говорится, цель – пересечь границы контроля и определенности. Даже те, кто попал на особый листок, должны помнить: контроль и определенность неустанно работают над возведением чугунных решеток. Чтобы разрушить эти баррикады, достаточно бывает посмотреть через дырочку в холсте… А потом я смогу сделать следующий шаг – если захочу. Если мою искру не сожрет маленький монстр, сидящий в заднице… Однако должен тебя обрадовать: недавно у меня появилось предчувствие, что в этом плане все будет хорошо.