Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

ему лет тридцать. Профессией его была торговля старыми книгами, преимущественно на Смоленском рынке. Его жена, старушка небольшого роста, как увидим далее, немало уничтожившая литературного материала, тоже одевалась просто, без претензий на моду.

Чихирин нередко рассказывал разные случаи и приключения из своей жизни. Вращаясь около бояр, которым продавал, менял, а то у них же и покупал книги, он говорил, что бояре любили книжников, как людей, полезных для науки. Летом он путешествовал, не за границу, разумеется, а по московским окрестностям, начиная с Ходынки, где его покупателями являлись по большей части офицеры, заходил во Всесвятское, Петровский парк, Петровско-Разумовское, а то в Останкино, Сокольники и т. д. Накладет, бывало, в мешок пуда три товара литературного содержания, вроде сочинений Загоскина, Булгарина или переводов Вальтера Скотта и других. Наберет больше таких книг, цена которым назначалась до 3 рублей, а продавались они копеек по 75, даже по 50. В то время не знали так называемую скидку процентов. С великим терпением таскал он эту литературу на своих плечах, хотя бывали дни и без почина. Но если попадет на местечко, где есть книги, то уж здесь он поработает. Встречались ему и старые библиотеки, где он наменяет, продаст и накупит товара почти на весь год. Попадались ему и книги наследственные; тут он тоже не зевал. То время было золотое по части редких книг. Случалось, что наследники меняли настоящие редкости, новиковские мистические издания, или Вольтера, Руссо прошлого века, даже с гравюрами, на товар чихиринский. Нельзя не вспомнить, что в то время о немецкой литературе почти и помину не было, тогда как Пушкин, Лермонтов ценились десятками рублей, а «Мертвые души» Гоголя доходили до 50 рублей. Последние составляли чистый клад для торговцев. В то же время были в большом ходу и рукописные сочинения. Иван Андреевич хорошо знал свой товар, любил читать и даже знал наизусть почти всего Рылеева. Память у него была прекрасная, и когда разговорится — слушать хочется. Несмотря, однако, на свое знание товара, с ним все-таки случались и промахи. Он не мог, конечно, равняться с такими книжниками, каковы, например, были на Никольской. Там были настоящие профессора своего дела. Например, Иван Григорьевич Кольчугин,* в особенности по части русских книг, а не то Андриан Федотович Богданов. Последний разбирал книги на всевозможных языках.

Здесь невольно вспомнишь об оригинальных объяснениях Кольчугина с своими покупателями.

Какой-то гимназист спрашивает у него учебник, кажется географию Ободовского. Кольчугин подает ему. Осмотрев книгу, гимназист замечает Кольчугину, что в книге нет конца.

— До конца-то никогда не доучивают, — наставительно возражает продавец.

В другой раз тоже кто-то из учащихся, спросив грамматику Греча или Востокова, объясняет Кольчугину, что он дал слишком старое издание.

— А ты выучи прежде старое, — авторитетно убеждает Иван Григорьевич.

Постоянное вращение около книг и их потребителей развивало во многих книжниках любознательность, а вместе с нею и любовь к театру, чему особенно содействовали добрые отношения к букинистам таких лиц, как Верстовский, Загоскин* и другие, снабжавших их марками или билетами для входа в театр. У Свешникова был приказчик Порывкин, до того пристрастившийся к театру, что ходил даже спать на галерку, зная, что капельдинер его разбудит, когда нужно.

И мой герой Чихирин, как ценитель поэзии, иногда не отказывал себе в удовольствии. Путешествуя по дачам, навещая своих бояр, он не стеснялся последних, да и они не отказывали ему в его отдыхе с дворовыми, с которыми он обедал, а то и ночевал. Случалось, что Чихирин целый месяц не возвращался к своей старухе. Это бывало в дни запоя, которому был подвержен Иван Андреевич. В этих случаях он вооружался прежде всего, по его выражению, «политической экономией», крепко памятуя, что по откупным порядкам водка стоила в Москве 10 копеек, а во Всесвятском — 7 копеек шкалик. Эта 30-процентная экономия и задерживала его надолго вне Москвы. К нему же присоединялись в это время и другие московские букинисты — Николай Небесный, Романчик и Назар Иванович Крашенинников. Эта дружная компания до тех пор хороводилась, пока хватало денег, а как израсходуются — опять навещают бояр, от которых иногда и гонку получали, потому что наберут от них разные комиссии, тем нужны книги, а эти никак не могут доставить им ни книг, ни денег. После хорошего загула Иван Андреевич отправлялся пешком к Троице, по возвращении откуда прекращал запой на целый год.

Одно время Иван Андреевич торговал близ театров, у дома Челышева, на приступке. Здесь он, со свойственною ему точностью, аккуратно рассчитывал, по близости театров и университета, на проходящую публику более аристократического пошиба и надеялся на хороший барыш. И действительно, случалось ему продавать рублей за 15 какую-нибудь редкую книгу («Духовный рыцарь», например), приобретенную им копеек за 30.

Само слово редкость имело в книжном мире какое-то особенное значение. Я не удивлялся, что лица образованные, привилегированные по своему положению, приобретали разные редкости, но странно, что у того же Крашенинникова, о котором была речь выше, покупали гостинодворские купцы, секретно прятавшие этот товар в амбарах или дома. Слова «масонство», «масонское» действовали с большою увлекательностью на покупателей. Крашенинников был хороший мастер убеждать своих клиентов, описывая им историю происхождения книги, ее судьбу, содержание, редкость и пр. И точно, когда послушаешь разговоры между любителями, то как-то невольно и сам увлекаешься книгою. Действительно, золотое дело. Вот почему и бояре наши с удовольствием проводили время с букинистом и, не обращая внимания на его костюм, приглашали его в кабинет или библиотеку, где букинист многому учился и где встречал такие издания, которые едва ли удавалось ему еще где-нибудь видеть в другой раз. В свою очередь и любители книг от букинистов тоже черпали сведения, у кого из них что имеется по книжной части, чем и руководствовались при обмене дублетов и покупке редких книг.

В то время помещики и другие более или менее состоятельные лица не делали публикации о продаже своих книг. Эта операция производилась много проще. Когда какой-либо любитель изменит почему-нибудь свой взгляд на собственное книгохранилище, то свалит, бывало, в кучу весь ненужный ему хлам и позовет излюбленного им букиниста — приходи, мол, посмотри. Вот уж тут последнему чистое раздолье, покупает, как ему хочется. Бывало и так, что целая компания букинистов сойдется в одном доме для покупки книг; один дает одну цену, другой — другую и т. д., а приобретя товар, стащут его к Кольчугину или Богданову, продадут там и делят деньги между собой поровну.

Один