Стена глаз. Земля - пустыня. Флаг в тумане - Сэйте Мацумото

— Значит, вы ходили позировать в те дни, когда прислуги уже не было, — заключил Судзуки. — И вы в эти дни ничего необычного не заметили?

Кумико задумалась, затем сказала, что в первый день они только договорились о времени сеансов, потом она посещала Сасадзиму дважды. На третий день никто ей дверь не отворил, и она вернулась домой. Но тогда художника уже не было в живых. Накануне он был весел, шутил, и ничто в его поведении не говорило, что он намерен покончить жизнь самоубийством. Напротив, в тот день он рисовал с большим подъемом и, прощаясь с Кумико, сказал, что ждет ее завтра, в условленное время. Просто невозможно было представить такой неожиданный, такой трагический конец.

Внимательно выслушав Кумико, детектив спросил:

— Во время сеансов вы были только вдвоем?

— Да, — ответила Кумико. — И он сам готовил еду и чай, когда мы устраивали перерыв.

Внезапно Кумико вспомнила про старика, который работал в саду. В доме действительно они были вдвоем, но, пока художник рисовал, в саду все время мелькала защитного цвета рубашка садовника.

Детектива чрезвычайно заинтересовало это сообщение.

— Как он выглядел? Сколько, на ваш взгляд, ему лет? — спросил он.

— Трудно сказать, мне он показался довольно пожилым.

— А внешность?

На этот вопрос Кумико ответить не могла. Она видела только спину садовника, да и о преклонном возрасте могла судить лишь по медлительности, с которой тот управлялся с садовыми ножницами. Помимо всего, его лицо все время находилось в тени из-за широкополой шляпы, которую он ни разу, пока находился в саду, не снимал.

— Не разговаривал ли с этим мужчиной Сасадзима?

— При мне — нет. Мужчина все время работал в саду.

— Значит, он находился от вас на довольно значительном расстоянии и в дом не заходил?

— Мне кажется, не заходил.

Детектив попросил Кумико немного подождать и вышел из комнаты.

Вернулся он минут через двадцать.

— Я только что беседовал с прислугой, — сказал Судзуки, извинившись за долгое отсутствие. — Она ничего Об этом человеке не знает. Мало того, он ни разу в ее присутствии в доме не появлялся. А вы увидели его в первый же день, когда пришли позировать?

— Да, в первый же день.

— Получается, что Сасадзима нанял его как раз на те три дня, когда прислуга была в отпуске, — продолжал рассуждать Судзуки.

Кумико удивляла дотошность детектива. Значит, он сомневается в версии самоубийства, подумала она.

— Позвольте вас спросить, — обратилась к нему Кумико. — По-вашему, остается, что-то неясное в причине смерти господина Сасадзимы?

— Видите ли, — после некоторого колебания сказал Судзуки, — причина смерти художника установлена достаточно ясно — он принял слишком большую дозу снотворного. Это подтвердило и вскрытие. Значит, Сасадзима покончил с собой, тем более что на пузырьке, где было снотворное, и на чашке, из которой он, очевидно, запивал лекарство, обнаружены только его отпечатки пальцев. Это установила тщательная экспертиза. Если бы кто-то другой хотел его напоить чрезмерной дозой снотворного, он мог бы это сделать лишь обманным путем: смешать лекарство с пивом или фруктовым соком. Однако в желудке покойного оказалось лишь небольшое количество воды, которой, по-видимому, было запито лекарство. Отсюда напрашивается вывод, что художник добровольно принял снотворное.

— Может быть, он по ошибке принял больше, чем было нужно?

— Подобные случаи встречаются довольно часто. Обычно те, кто регулярно пользуется снотворным, постепенно увеличивают дозу. По словам прислуги, художник принимал по восемь-девять таблеток. Однако вскрытие установило, что на этот раз он принял их около ста. Так что версия о случайности в данном случае отпадает. Правда, вызывает сомнение сам факт: сто таблеток. Принять сразу такую дозу довольно сложно.

Кумико страшно расстроилась. Ведь она почти ничего не знала о Сасадзиме. Сидела напротив Да глазела, как он то посматривает на нее, то делает быстрые штрихи карандашом на бумаге. Судзуки, видимо, понял ее состояние и переменил тему.

— Итак, вы не можете ничего сказать о внешности этого садовника?

— К сожалению, ничего, — ответила Кумико.

Странно. Прислуга говорит, что художник никогда не нанимал садовника, а тут вдруг садовник понадобился как раз на те три дня, когда ее не было.

Кумико возвратилась домой вечером, когда в городе уже зажглись огни.

Услышав звук открываемой двери, навстречу ей вышла мать и сказала:

— Погоди минуту у порога.

Потом она вынесла соль и, следуя старинному обычаю[31], посыпала ею плечи девушки.

— Теперь входи, — сказала она. — У нас в гостях Сэцуко. Я ведь говорила ей, что ты ходишь позировать. И вот она прочитала в газетах о смерти художника и сразу же примчалась к нам.

Обычно, собираясь вместе, они весело проводили время, радуясь таким встречам, но сегодня все сидели опечаленные.

— Ну, как там было? — спросила Такако.

— Проститься с покойным пришло много народа, — ответила Кумико и коротко рассказала о похоронах.

— Неужели никто из друзей господина Сасадзимы не знает о причине его самоубийства?

— Об этом никто не говорил, а вот меня допрашивал полицейский.

— Полицейский?! — разом воскликнули сестра и мать.

— По-видимому, в полиции узнали, что в последние дни я позировала покойному, и детектив, господин Судзуки, интересовался, не располагаю ли я какими-либо фактами, проливающими свет на причину смерти художника.

Такако и Сэцуко, затаив дыхание, слушали рассказ Кумико о ее разговоре с детективом.

— Значит, в полиции считают, что это, может быть, вовсе и не самоубийство, — заключила Такако, глядя то на Сэцуко, то на дочь.

— Во всяком случае, господин Судзуки сказал, что в версии о самоубийстве не все сходится. Забыла еще сказать вам, что все наброски моего лица, сделанные художником, исчезли. Остался лишь один незаконченный рисунок. Полицию это крайне озадачило.

— Куда же они могли деться? — Такако была явно расстроена этим сообщением.

— Неизвестно. Мне было, бы неприятно узнать, что художник их отдал кому-нибудь, — все же там изображено мое лицо. И потом, это ведь его последняя работа. Жаль, если она окажется в чужих руках.

— К кому бы они могли попасть? — Такако задумалась, вопросительно глядя на Сэцуко. — А ты не запомнила мужчину, который работал в, саду? — обратилась она к Кумико.

— Нет. Об этом меня тоже спрашивали. На садовнике была шляпа с широкими полями, и, кроме того, он все время находился ко мне спиной.

— Значит, этот человек был там в те дни, когда прислуга отсутствовала.

— Прислуга сказала полицейскому, что ни разу не видела у Сасадзимы садовника.

Мать и Сэцуко переглянулись.

— Тетушка, — вступила в разговор Сэцуко. — Вы говорили, что просьбу художника передал вам господин Таки?

— Да, он.

— Вы сообщили ему о смерти художника?

— Я сразу же позвонила ему по телефону, но мне ответили, что он вчера утром отправился в путешествие.

— Значит, он уехал, когда труп художника уже обнаружили, но газеты об этом еще сообщить не успели.

— Видимо, так.

— Не исключено, что он даже не знает о его смерти.

— Вполне возможно.

Сообщение о смерти художника появилось лишь вчера в вечерних выпусках, и Таки, уезжая, мог, конечно, не знать об этом, если кто-то ему специально не сообщил. Но теперь, должно быть, он уже прочитал газеты. Сообщение о смерти столь известного художника, безусловно, перепечатала и местная, пресса, подумала Сэцуко.

— Вам не сказали, куда именно он уехал? — спросила она.

— Я пыталась это выяснить у его жены, но она ответила, что не знает.

— Странно. Неужели он даже жене не сообщил куда едет?

— Мне показалось, что она знает, но почему-то не хочет сказать, и я, не желая быть назойливой, решила не донимать ее расспросами.

— Не исключено, что он поехал отдохнуть. А может быть, и по делам своей ассоциации, что нетрудно выяснить — достаточно позвонить к ним в правление, — сказала Сэцуко.

— Прости меня, Сэцуко, за нескромный вопрос, но почему тебя так заинтересовала поездка Таки? — спросила Такако.

— Чего же тут непонятного? Ведь это он познакомил Кумико с Сасадзимой, и, если ему уже известно о смерти художника, правила приличия обязывают его телеграфировать или, на худой конец, позвонить вам по междугородному телефону. Все же он должен испытывать какую-то ответственность перед Кумико в связи со случившимся.

Рассуждения Сэцуко были вполне логичны.

— Наверно, господин Таки еще не знает о его смерти, — пробормотала Такако, сдаваясь перед доводами племянницы.

Кумико показалось, будто Сэцуко чересчур раздраженно говорит о Таки. Она взглянула на двоюродную сестру и удивилась бледности ее лица.