Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

ленных правах. Вся страна была покрыта, таким образом, более чем полутораста укрепленными замками. Рядом с духовенством и рыцарством стояли граждане нескольких значительных городов, каковы: Рига, Ревель, Дерпт, Пернава, Вольмар, Нарва и некоторые другие; они пользовались самоуправлением, т. е. имели собственные выборные чины, признанные в то же время верховною властью епископов или ордена.

Единственным объединяющим все эти четыре сословия учреждением с XV века служили общие сеймы, или ландтаги, куда собирались уполномоченные от ордена, духовенства, земского рыцарства и городов. Сеймы созывались обыкновенно магистром и собирались по преимуществу в городе Вольмаре, по его серединному положению в стране. Только постановления или рецессы этих сеймов считались обязательными для всей страны и для всех сословий. Но при недостатке общей исполнительной власти, сеймовые решения нередко оставались недействительными и не могли прекратить внутренние раздоры между разными сословиями, а в особенности борьбу между светскою и духовною властию. Наконец, рядом с сими господствующими сословиями, состоявшими из пришлых немцев, жило большинство населения, покоренное, крепостное и бесправное, принадлежавшее к племенам чудскому и литовскому, которое с ненавистью сносило свое иго и при случае готово было восстать против своих притеснителей.

Распространившаяся около того времени в Ливонии реформация еще более усилила существовавший там политический хаос. Реформация проникла сюда из Пруссии. Один школьный учитель и вместе последователь Лютера, по имени Кнеппен, спасаясь от преследования местного епископа, в 1521 г. убежал из Пруссии в Ригу и здесь успешно начал распространять Лютерово учение. В числе его последователей и пособников явились бургомистр города Дуркоп и городской секретарь Ломиллер. Попытки рижского архиепископа Бланкенфельда строгими мерами подавить партию реформации в Риге оказались безуспешны при том самоуправлении, которым пользовался этот богатый город; а из Риги евангелическое учение стало распространяться и по другим местам, между прочим в Ревеле и Дерпте, которые после Риги были наиболее значительными городами. Магистр ордена Плеттенберг сам питал расположение к реформации. По примеру тевтонского гроссмейстера Альбрехта Бранденбургского, он мог бы попытаться, вместе со введением реформы, обратить Ливонию в светское герцогство; но, находясь уже в престарелом возрасте, он не рассчитывал на основание собственной династии. Поэтому Плеттенберг отнесся к делу реформы сдержанно и во время борьбы с ней духовенства вел себя нейтрально; но в распре Риги с архиепископом явно принимал сторону горожан. Чтобы подкрепить католическую партию, архиепископ, при помощи рижского капитула, выбрал своим коадъютором и вместе преемником маркграфа бранденбургского Вильгельма, который был братом помянутому Альбрехту. Но маргкраф Вильгельм явился далеко не ревностным противником реформации: он более заботился о сохранении себе архиепископских владений и доходов. Точно так же отличались веротерпимостью и преемники Плеттенберга (умершего в 1535 г.). В Ливонии отражались события, волновавшие тогда Германию. Так здесь явились подражатели секте анабаптистов и иконоборцев, производившие разные бесчинства; они выбрасывали из церквей алтари и статуи, выгоняли монахов и монахинь из монастырей и даже разрушали церкви. Между прочим, в Дерпте они не пощадили и православного храма, сооруженного для русских купцов. Когда в Германии образовался Шмалькальденский союз для защиты реформации, город Рига пристал к этому союзу. По смерти Бланкенфельда (1539 г.) рижане в течение нескольких лет отказывались принести обычную присягу новому архиепископу, т. е. Вильгельму Бранденбургскому, как своему светскому государю и уступили только под условием свободы вероисповедания. Эта свобода, наконец, была признана архиепископом и епископами для всей Ливонии на Вольмарском сейме 1554 года. Таким образом, к дроблению населения на отдельные сословия и народности присоединилось еще церковное разделение на католиков и протестантов.

Победы Плеттенберга в русско-ливонской войне начала XVI века надолго обеспечили внешний мир для Ливонии. Этот продолжительный мир, вместе с усиленною торговою деятельностью важнейших ливонских городов способствовал накоплению богатств и вообще произвел экономическое процветание страны. Но зато он способствовал также водворению роскоши и изнеженности и особенно вредно подействовал на рыцарский орден, который отвык от воинской деятельности, предался праздности и большой распущенности. Не стесняясь своими обетами безбрачия, рыцари открыто держали и меняли любовниц, следуя примеру своих духовных сановников. От духовенства и рыцарства эта распущенность нравов распространялась на горожан и на самое крестьянское сословие. Эсты и латыши, принявшие христианство только внешним образом и плохо наставляемые своими духовными пастырями, вполне сохраняли свои языческие обычаи и верования и почти не имели у себя браков, освященных церковью, в чем они подражали своим духовным господам и церковным пастырям. При таком упадке религии и нравственности на первый план выступила любовь к веселью и всякого рода празднествам. Бароны и земские рыцари в том только и проводили время, что ездили друг к другу в гости, пировали, охотились. Если в дворянском доме праздновалась свадьба или крестины, то это событие служило поводом для съезда и пиров на несколько недель. Горожане также при всяком празднестве предавались разгулу и пьянству; героями пиров являлись такие гуляки, которые выпивали самое большое количество вина или пива. Последнее пилось из таких кружек и чаш, в которых, по выражению ливонского летописца, можно было детей крестить. Празднества сопровождались также играми и плясками; особенно шумные, непристойные игрища происходили зимою вокруг Рождественской елки, а весною в ночь под Иванов день. Но при всей наклонности к веселью и разгулу ливонские немцы не отличались мягкосердием и добродушием. Напротив, их отношения к покоренным туземцам были самые суровые: последние находились в угнетении и нищете, ибо немецкие господа старались выжимать из них как можно более доходов и облагали их чрезмерными поборами. О жестоком, мстительном характере немецких баронов свидетельствуют многие человеческие скелеты, находимые в ливонских замках, эти останки людей, которые были или замуравлены живыми, или прикованы цепью в каком-нибудь подземелье{37}.

Враждебность ливонских немцев к России, постоянно проявлявшаяся разными притеснениями русских купцов и недозволением провозить военный материл, конечно, вызывала русское правительство на возмездие. В Москве, очевидно, знали политическую несостоятельность Ливонии. Считая ее легкою добычей, Иван — Васильевич, возгордившийся покорением Казанского царства, задумал воспользоваться первым удобным поводом для завоевания и этой страны. Повод не замедлил открыться.

Когда истекло пятидесятилетнее перемирие, заключенное между Иваном III и Плеттенбергом в 1503 году, то ливонские чины отправили к Ивану IV посольство, чтобы вести переговоры о продлении перемирия еще на тридцать лет. В 1554 году прибыли в Москву послы от Ливонского магистра, Рижского архиепископа и Дерптского епископа и просили, чтобы государь велел своим новгородским и псковским наместникам заключить новое перемирие… Царь поручил вести переговоры с посольством окольничему Алексею Федоровичу Адашеву и дьяку Висковатому. Окольничий и дьяк объявили, что государь на всю землю Ливонскую гнев свой положил и не велит своим наместникам давать перемирие за следующие