Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

фактуры. И с актером легче работать. Хотя в натуре есть своя прелесть».

«Но лучше-то всего ведь монтировать, когда материал уже снят, не правда ли?» – подшучиваю я, намекая, что Андрей столько раз признавался мне в своем предпочтении монтажно-тонировочного периода.

«Нет. В этот момент видишь столько недоделок, сердце разрывается, а сделать, увы, уже ничего нельзя! По первому просмотру кажется, что все вроде бы точно, а потом все больше накладок и неточностей вылезает – кошмар! Брессон мне то же самое говорил. Из четырех дублей отобрать лучший совершенно невозможно, нужно по одному дублю снимать – тогда не будет проблемы! Все будет совершенно ясно. А то в одном дубле лучше одно, а в другом – другое. А Брессон такой старый… удивительный человек! Всех кинематографистов ненавидит – вот в этом мы с ним точно похожи! Алена Рене в упор не видит, когда он со мной соизволил разговаривать, то все французы удивлялись! Вообще, я вам расскажу, как он зал выбирает для своей премьеры. Ходит по Парижу, ищет. Смотрит экраны, слушает звучание динамиков. А потом… Почти никто не ходит на его фильмы! Французы тоже ни хрена не понимают… как и везде… Но разница между мной и им есть: ему дают денег, сколько он хочет, – он национальная гордость! А я должен спрашивать у этого дерьма, Ермаша, буду ли я снимать картину…»

18 августа

Трое – Сталкер, Писатель и Ученый – проходят у стены плотины. Сталкер бросает гайку, чтобы понять, проходима ли эта территория. «Гаечка могла бы быть посветлее по этому случаю», – язвит Андрей, имея в виду, что изображения такой темной гайки не видно, когда ее бросают.

Затем снимается кадр, в котором актеры, одетые в гидрокостюмы, бредут через «гнилую воду» (так она называется в сценарии). Но, наверное, никто и предположить не мог, какой гнилой она окажется, на самом деле!

Ставится новый кадр. Андрей запретил делать лишний шаг по тому месту, которое предстоит снимать, сердится на второго оператора, которому нужно замерить свет: «Нана, я вас умоляю, не влезайте в кадр – здесь все с таким трудом сделали…» А «сделали» травку с вкрапленными в нее крошечными нежными белыми цветочками, как будто бы растущими вдоль насыпи. Сталкеру предстоит припасть к этим цветочкам, вдыхая в себя их аромат, чтобы выяснить, что здесь, в Зоне, цветы, оказывается, не пахнут.

Для того чтобы Кайдановский привалился на насыпь понюхать цветочки, начинают подкладывать доски… На мой недоуменный вопрос, почему бы эти доски не положить заранее, Кайдановский мне поясняет: «Потому что у нас, черт побери, все меняется каждые пятнадцать минут!»

Напряжение висит в воздухе. Площадка из досок наконец сделана, и Андрей просит Кайдановского занять на ней свое место. Глядя в объектив, командует: «Нет, Саша, так плохо. Встань на колени! Ляг! Нет, встань! Руку не очень вытягивай вперед! Рашид, – обращается он теперь к художнику: – убери траву!»

А теперь предлагает Княжинскому: «Может быть, сделаем все наоборот?» Княжинский не возражает. Но за те несколько дней, которые я наблюдаю их совместную работу, у меня складывается впечатление, что Княжинский только покорно исполняет все, чего хочет Тарковский. На съемочной площадке, во всяком случае, он выглядит настолько безучастным, что даже странно, когда Андрей обращается к нему с вопросами. А может быть, с ним так и надо?

Пока я обо всем этом размышляю, из травинок, дерна и цветочков создается новый дивный островок, кусочек природы, в который уткнется Сталкер. Цветочки Андрей распределяет сам. Вообще, когда что-то не получается или делается неточно, Андрей в сердцах бросается все делать сам: пилить ли, вытаптывать землю или, наоборот, рыхлить. Но такое ощущение, что на самом деле все недоделки происходят не по чьей-то злой воле, не потому, что кто-то чего-то не хочет делать, а потому что, действительно, никто не знает, что понадобится и что будет происходить в следующую секунду. За новыми и новыми идеями Тарковского просто никто не поспевает, а его это буквально выводит из себя. Может быть, все неурядицы осложняются тем, что должность второго режиссера, то есть руководящего и управляющего на площадке лица, узурпирована Ларисой Павловной?

19 августа 1978 года

Сегодня вместе с художниками, Рашидом и Володей, я приехала в загородный дом, который снимают для Тарковских. Обсуждается вопрос о красках и покрытиях в павильоне, который готовится для съемок в Москве. Андрей высказывает свои пожелания (ведь он теперь художник фильма!): «Володя, вы были на первой электростанции? Помните ее внешнюю фактуру? Бело-серая такая… шелушащаяся… Но учтите, что водяные краски нельзя использовать: они не держат цвета… становятся такими тухлыми… нужно, чтобы была фактура по бетону… Потом мне не нравится, что плоскость колонн будет грубая, нужно, чтобы они только кое-где были выбиты… Но работу эту ни в коем случае не нужно делать по гипсу, не надо красить ничего… А стекла нужны запыленные и разбитые. Окно из комнаты с телефоном должно быть с запыленным стеклом, и чтобы через это стекло проникал свет… И нужно что-то придумать, чтобы края у бархата, которым прикрывают приборы, не светились… Нужно, чтобы было ощущение, что какая-то сила там все разорвала, но не взрыв…

Мне хотелось бы, чтобы пол павильона походил на волны. Но размеры волн должны соответствовать размерам всего остального, то есть волны должны быть в соответствии с масштабом павильона. Нужно, чтобы колонны двигались, приподнимались на талях… Храм должен быть, то есть речь идет о том, чтобы колонны, их ширина и толщина, напоминали храм… Чего мы боимся? Колонны могут быть разной толщины, более или менее тонкие… чтобы создавался ритм…

Мне еще нужно, чтобы когда Солоницын бросит гайку, которую они все впереди себя бросают, чтобы она в этом месте ударилась так, будто бы о цемент, который лежал здесь и застыл… это даст ощущение всего остального… Фактура в павильоне должна напоминать камень и штукатурку по камню… Штукатурка когда-то будто покрашена была, а теперь шелушится… Словом, я за то, чтобы в этом зале было много деталей…»

Володя. «Я против этого, Андрей. Потому что, если наполнить такую декорацию “деталями”, тогда нужно будет ввести туда по крайней мере десять слонов!»

Андрей. «Но если в этой декорации не будет деталей, то все это будет смотреться липой (надо сказать, что так это и смотрелось потом, этот павильон показался мне самым неудачным, мертвым, без внутренней наполненности. – О.С.). На эскизе это выглядит прилично, потому что это смотрится в отрыве от всего остального. Но даже людишки на этом фоне будут выглядеть неестественно, понимаешь? Нам нужны в этом павильоне вещи: может быть, не для того, чтобы мы их