Законник. - Горъ Василий

— Вы сообщили об этом ее милости? — угрюмо нахмурившись, поинтересовался граф Лагар.

— Да, ваша светлость: это входит в мои обязанности…

— Спасибо, мессир Инри, вы можете идти… — проводив взглядом заторопившегося лекаря, Королевский Обвинитель повернулся к клети: — Баронесса? Могу я поинтересоваться причинами, побудившими вас умолчать о своем состоянии? Ведь вы изучали Уложение, значит, должны были знать, что пытки и казнь беременных, виновных в совершении любых преступлений, откладываются до того момента, когда они полностью оправятся от родов?

— Ваша светлость! Я… это действительно знаю… — опустив взгляд, пробормотала леди Майянка. — Просто девять десятых вины за все произошедшее… — баронесса затравленно посмотрела на побледневшего супруга, — лежит на мне… И… я не могла уйти из жизни после моего мужа…

— Вы совершили еще одно преступление… — хмуро пробурчал де Лэйри. — Впрочем, побудительные мотивы этого преступления делают вам честь…

…Три тяжеленных удара по наковальне — и Белый зал удивленно замер: озвучить обвинение собирался сам король!

— Я, король Вильфорд четвертый, Бервер, выслушав свидетелей обвинения и обвиняемых, признаю барона Самеда Квайста и его супругу, баронессу Майянку Квайст, виновными! И приговариваю их к смертной казни… с отсрочкой исполнения приговора сроком на шестнадцать лет…

Все, что скажет король после этого, граф Логирд знал. Поэтому смотрел на ошарашенные лица дворян, и мысленно улыбался: среди затаившей дыхание толпы не было ни одного человека, не согласного с решением суда. А, значит, план Ронни сработал. И Элирея осталась единой. Хотя бы на шестнадцать лет…

Глава 39. Принцесса Илзе

…- Смогу… — жутко скрипнув зубами, пробормотал Аурон Утерс. И уставился в пол.

Читать чувства стоящего передо мной графа было жутковато: в его глазах мелькали абсолютно взаимоисключающие эмоции — стыд и убежденность в своей правоте, ненависть и любовь, неуверенность и непреклонная решимость. Пытаясь найти выход из создавшегося положения, он словно боролся с самим собой. И… никак не мог победить.

Больше всего меня пугало то, что эта борьба каким-то образом касалась меня: когда его взгляд останавливался на мне, там, в глубине его глаз, почему-то мелькала боль.

Мысль о том, что Утерсу-младшему нужна помощь, мелькнула в моей голове не сразу. Но показалась мне настолько важной, что я, забыв про стеснение, прикоснулась к его груди и спросила:

— Скажите, граф, что вас так мучает?

Мой 'телохранитель' хрустнул костяшками пальцев, и, не глядя на меня, с горечью произнес:

— Ваш отец, ваше высочество…

— Простите, не поняла…

— Иарус Рендарр — враг моего сюзерена. И отец девушки, которой я дал клятву Жизни…

…Понимание оказалось таким горьким, что я чуть было не разрыдалась: неосторожно данная мне клятва связала графа Аурона по рукам и ногам. И теперь он оказался в положении, в котором любой сделанный им шаг должен был заставить его потерять лицо!

Для того чтобы открыть рот и начать говорить, мне пришлось собрать все свои силы. И даже скользнуть на грань небытия:

— Я, принцесса Илзе Рендарр, возвращаю вам вашу клятву. Вы более не несете никакой ответственности ни за мою жизнь, ни за мою честь…

Аурон Утерс вытаращил глаза так, как будто его ударили по голове. А потом улыбнулся. По-детски. И от вида этой улыбки я сорвалась: по моим щекам потекли слезы, а сердце заколотилось так, как будто собиралось вырваться из грудной клетки.

Следующая фраза графа донеслась до меня, как сквозь толстое меховое одеяло:

— Простите, принцесса, но я не заберу ее обратно ни за что на свете…

— Не заберете? Ни за что на свете? — ошалело повторила я.

— Ага! — ухмыльнулся граф, и… потрепал меня по волосам! — Знаете, я ни разу не пожалел о том, что ее дал, и… горжусь тем, что вы ее приняли…

Слезы моментально высохли. А сердце екнуло так, что у меня подкосились ноги: он опять не лгал! Ни словами, ни дыханием, ни взглядом!

— Да, но из-за нее вы оказались в безвыходном положении… — с трудом собравшись с мыслями, пробормотала я. — Значит…

— Безвыходном? — искренне удивился он. — С чего вы это взяли?

Сердце замерло… и резануло такой болью, что на мои глаза снова навернулись слезы: граф Аурон не мог не понимать, что любое его действие против моего отца заставит его нарушить данную мне клятву, а игнорирование приказов своего сюзерена покроет позором не только его самого, но и его род. Значит, он собирался отступить от слова, данного кому-то из нас двоих!

Чтобы протянуть время, я достала из рукава платок, тщательно вытерла глаза, и, еще раз прокрутив в голове все возможные последствия поступков графа Аурона и не найдя в ни одной лазейки, позволяющей обойти требования обеих клятв, пожала плечами:

— Я его не вижу…

Аурон Утерс аккуратно закрыл мне глаза руками и поинтересовался:

— Вы меня видите?

— Нет… — буркнула я. И почувствовала, что краснею…

…Заставить себя извиниться оказалось неимоверно тяжело:

— Простите, граф, я… подумала о вас плохо…

Граф помрачнел. Потом склонил голову к плечу, посмотрел на меня, как на какое-то чудо, и усмехнулся:

— Извиняться за мысли — это… это… достойно уважения… Ваше высочество! Называйте меня Ронни. И на 'ты'… Если, конечно, вы сочтете это…

Закончить предложение ему не удалось: в коридоре загрохотало, а потом из-за двери раздался голос кого-то из воинов Правой Руки:

— Ваша светлость!!! Это я, Отт! Мы готовы…

Граф скользнул к двери, толкнул ее от себя и вышел из комнаты:

— Планы изменились… Коней можете не расседлывать… Так… Принеси-ка мне несколько листов пергамента, чернила, перья и песок… И на всякий случай выстави по часовому тут и под нашим окном…

…Закончив писать, я отложила в сторону перо и потянулась за песком. Но посыпать им пергамент не успела: Аурон Утерс выхватил его из-под моей руки и впился в него взглядом.

Я пожала плечами, встала из-за стола, и, вытащив из рукава многострадальный платок, принялась оттирать заляпанные чернилами пальцы.

Чернила оказались дорогие, стойкие, и я, промучившись несколько минут, поняла, что избавиться от пятен мне не удастся. Бросив платок на подоконник, я уселась на кровать, и, подогнув под себя ноги, принялась наблюдать за сосредоточенно пишущим юношей.

Вернее, не наблюдать, а любоваться — ибо граф Аурон был… красив. Не слащав, как маэстро Велидетто Инзаги, не тяжел, как Равсарский Тур, а… ладен. Как клинок работы мэтра Гарреры, отцовский Ворон или как пламя в камине… Нет, все-таки, как клинок — конь, при всей его мощи, не казался опасным, а пламя… пламя опаляло всех. Не разбирая, кто прав, а кто виноват…

…Нахмуренные брови… закушенная губа… вздувшаяся жилка на виске… — я смотрела на него, и беззвучно перекатывала на языке его имя: 'Аурон… Ронни… Рон-ни…' И пыталась привыкнуть к новому для меня ощущению.

Получалось из рук вон плохо: стоило мне произнести что-нибудь вроде 'Доброе утро, Ронни…', у меня вспыхивало лицо, пересыхало во рту, а сердце начинало биться с перебоями.

'Ронни, ты…' — начинала, было, я — и испытывала то же самое: обращение на 'ты' казалось мне таким же интимным, как… поцелуй…

…- Ваше высочество, вы… — голос графа Аурона вырвал меня из блаженного небытия и… заставил покраснеть: во взгляде юноши, уставившегося на меня, промелькнуло что-то вроде понимания!

В панике загнав сознание на грань небытия, я быстренько успокоилась, старательно изобразила на лице искреннее возмущение, и, уперев в бока кулаки, возмущенно поинтересовалась:

— Вы что, передумали?

Ронни непонимающе захлопал глазами:

— Э-э-э…

— Ну, час назад вы предложили мне называть вас по имени и на 'ты'… А сами обращаетесь ко мне на 'вы'…

— Да, но вы…

— Мне помешали… — улыбнулась я. — И если ты хочешь, чтобы я говорила тебе 'ты', называй меня Илзе…