Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

мне пишет. Поддерживает морально и материально».

Прошло полгода. Недавно я снова побывал в Чебоксарах, Узнал, что суд назначил Ире Новокрещено-вой меру наказания, не связанную с лишением свободы. Приехал к ней домой и тихо ахнул. Совершенно голая квартира. Нищета ужасающая. Ира и ее младшие сестренки и братья, с которыми она до сих пор возится, нигде не работая, одеты так, что сердце сжалось. Ира уже не улыбалась. Была какая-то поблекшая.

Настроение можно было не выяснять. И все же я спросил. «В тюрьме было веселее», — сказала Ира. И, наверное, сытнее, добавил я про себя. «Постоянно думаю о тюрьме, скучаю по ней», — добавила Ира.

Стал спрашивать в милиции о Тане. Мне сказали, что следствие еще не закончено. Таня все еще там. Можно было бы и выпустить, взяв подписку о невыезде. Но ведь Таня грозилась отомстить тем, кто сваливал на нее всю вину… «Нет уж, пусть сидит».

Если есть Бог на небе, он, наверное, отвернулся от нас…

1992 г.

НА КОГО РАБОТАЕТЕ?

Сегодня преступников порождают не только условия жизни, но и сама преступность. В стране есть не только города, но и целые регионы, например Поволжье, где жизнь подростка на улице очень похожа на жизнь в колонии. С пацана или девчонки, которые приезжают вместе с родителями на жительство, берут до 30 рублей. Это называется прописка. Есть компании, где в чем-либо провинившихся мальчишек опускают, подвергая особой процедуре унижения. В это трудно поверить, но уже начали опускать даже девчонок, если они отказываются вступать с парнями в половую связь.

Подростки на воле начали портачиться, наносить себе татуировки. Пап, ан еще не бывал в милиции, а уже выколол себе квадрат из четырех точек с точкой посередине. Это означает, что он сидел. Никто еще толком не занимался его исправлением, а он уже выколол крест, означающий: я неисправим.

Если раньше преступная среда в детском исправительном учреждении портила новичка, то сегодня он в этом смысле приходит уже готовеньким. Сегодня совершенно другая, более высокая степень испорченности. Подросток гораздо больше склонен к насилию над другими и не так остро переживает насилие по отношению к себе. Он твердо убежден, что все люди нечестны, злы и жестоки. Значит, и он тоже — чтобы выжить — должен быть таким. Исправлять сегодняшних несовершеннолетних правонарушителей гораздо труднее, чем хотя бы во времена Макаренко.

Несовершеннолетнего правонарушителя формирует не только чрезвычайно криминогенная уличная среда. Сказывается и то, что народ десятилетиями живет беззаконием. В семье подростка, осужденного за хулиганство, отец нещадно колотит мать, а мать, когда отец упьется, берет в руки что потяжелее и до изнеможения вымещает на супруге свою лютую обиду. В семье подростка, осужденного за кражу, как минимум один из родителей постоянно что-то тащит с работы, что-то «химичит». Подросток-насильник никогда не видел уважительного отношения к женщине.

Иных родителей ни в чем подобном обвинить нельзя. Но их невольное соучастие в становлении сына как преступника заключается в том, что они не борются за него. Боятся выйти на улицу, подойти к компании и сказать главарям: оставьте моего сына в покое или я не знаю что сделаю! Сын хотел бы освободиться из-под власти уличных главарей. Но кто его защитит? Родители? Он видит, что отец сам боится. И пацан начинает сознавать, что преступное общество всесильно. А уличные главари видят, что родители боятся, и ведут себя еще наглее.

Но вот — не уберегли родители пацана. Он осужден, отправлен в колонию, отбыл срок, вернулся. Ему снова требуется родительская защита. Старые дружки могут снова потянуть за собой. А тут еще и милиция поглядывает косо, какое преступление рядом ни случится, начинают подозревать. Тоже нужно уметь защитить. Ведь парень может нагрубить, не так себя повести.

Часто подросток начинает совершать преступления, которые не выходят за рамки уличной подростковой среды. Кого-то «ставят на счетчик» — мальчишка, избранный жертвой, обязан достать и принести такую-ту сумму денег. Занимаются «прикидкой» — открыто раздевают, даже в школьных туалетах. Снимают модные предметы одежды. Те, кого ограбили, молчат. Знают, что если пожалуются родителям, учителям или милиции, на улице узнают и будет еще хуже. Вовремя разоблачить и остановить подобные преступления могут только родители. Но… Они видят у сына чужие вещи, деньги и… молчат..

Нам нужны такие книги о подростках, которые были бы интересны и понятны им самим. Им так важно понять самих себя. Кто поможет? Родители? Им некогда. В свободную минуту они отчитывают. Объяснять сыну, что с ним происходит, им некогда.

На мой взгляд, самая главная черта подростка — неуверенность в себе. Постоянное, изнуряющее ощущение легкого или сильного страха перед более сильными сверстниками, перед старшими ребятами, перед родителями, если они чрезмерно строги, перед учителями, считающими, что для подростка всего важнее — усваивать то, что они преподают, а не то, каким он растет человеком.

Когда человек боится, у него возникает совершенно естественное стремление либо найти себе защиту, либо как-то заглушить свой страх, либо стать сильным и на ком-то отыграться за свои былые страхи. Вот этот поиск состояния, альтернативного состоянию неуверенности и страха и ведет подростка в дурную компанию, к употреблению спиртного, токсических веществ и наркотиков, насильственному преступлению, направленному на то, чтобы вызвать страх у другого человека и насладиться своим превосходством.

Бывая в колониях, я мысленно представлял, какие чувства испытывают воспитатели, глядя на своих подопечных. Всех вместе взятых — стриженых, лопоухих, тоскливоглазых — жалко. Очень жалко. А каждого в отдельности? Тоже жалко. Но только до тех пор, пока не прочитаешь приговор.

Кто-то, с лицом херувима, оказывается, девочку трехлетнюю изнасиловал, задушил и закопал. Читаешь — трудно дышать. А начитавшись, ловишь себя на том, что жалости той, что была, уже нет. Ни ко всем вместе, ни к каждому в отдельности.

И вот я примериваю на себя. Каково было бы мне в роли воспитателя? Спрашиваю себя: легко ли было бы мне относиться к таким мерзавцам, как учил Макаренко, с оптимистической гипотезой… Я отдаю себе отчет в том, что он (малолетний преступник) негодяй и, может быть, негодяем и останется, но я обязан, профессиональный долг велит, верить в то, что он станет человеком. Трудная обязанность.

Пытался я представить себе и другое как работал бы сегодня Макаренко? Не думаю, что он стал бы содержать вместе осужденных за насильственные и корыстные преступления. Уж очень это разные люди.

Участие в изнасиловании требует целого набора специфических качеств. Насильник агрессивен, невероятно циничен, совершенно лишен способности к сочувствию