Хадават - Вячеслав Ковалев

Нет. Еще не все. Макс ползет, размазывая слезы и глотая собственную кровь из растерзанной губы. Ползет туда, где умирает зверолюд.

– Что же ты, дружок, так неаккуратно, – шепчет он. – Но ничего, ничего. Сейчас. Мы тебе поможем, у нас получится, обязано получиться! – лепечет он, упоминая никому не понятных «мы».

– Ты уже помог мне. – Кровавая пена пузырится на губах друга. Кечьо-но улыбается и закрывает глаза.

Макс сидел, глядя, как поднимается солнце. Ему было плохо. Очень. Боль и тоска ворочались в груди, грозя разорвать ее. Он еще раз посмотрел на груду камней, которые стали для Кечьо-но могилой. Попытка вырыть яму ни к чему не привела. Сделать это одной рукой просто не получилось. Да и копать было особо нечем. Кое-как срезав дерн монашьей секирой и проковыряв небольшое углубление, он уложил туда ставшее неподъемным тело зверолюда и завалил сверху камнями. Несколько раз он падал и долго лежал, восстанавливая силы. К рассвету работа была закончена.

– Ты уж прости, если что не так. Не знаю я, как там у вас положено, но – как могу, – сказал он, постоял немного и пошел к оставшемуся в живых монаху. Тот давно пришел в себя и теперь молча наблюдал за приближающимся Максом. Тот остановился перед ним, широко расставив ноги и раскачиваясь взад-вперед: с пятки на носок, с носка на пятку. Рука, замотанная рваной тряпкой из рясы монаха, буквально горела, в голове маленькие гномы устроили кузню, но он стоял. – Я хотел бы медленно разрезать тебя на куски, – тихо проговорил он, – но… облегчения мне это не принесет, а одежду запачкаю. Ты, вполне возможно, хороший человек, умный и воспитанный, но я тебя ненавижу, как и тех, кто тебя послал, хотя с ними я вообще не знаком. Я вообще ненавижу тех, кто считает себя вправе распоряжаться чужой жизнью и свободой. Да кто ты такой, черт возьми, чтобы решать, куда мне идти, а куда нет? Ты мразь в одежде монаха. Да какой ты, к лешему, монах? Ты убийца! Ты убил моего друга, ты понимаешь это? – Макс замолчал, пытаясь успокоиться. – Я знаю, что бы я ни сказал, ты меня не услышишь, у тебя своя правда, ну и черт с тобой… – Макс сплюнул. – Ладно, не дергайся. – Он присел на корточки, разрезал ножом штанину, обнажив раздробленную ногу. – Хорошо хоть твой дружок мне левую руку продырявил… будешь дергаться – просто встану и уйду, а тебя брошу здесь связанным.

– Что ты делаешь? – спросил монах, исподлобья поглядывая на Макса.

– Заткнись, – ответил он, закрыл глаза и положил руку на колено монаха. Досталось мужику. Рана была ужасной. Макс понимал, что никогда ничего подобного не делал, но попробовать стоило. Минут через сорок он устало отвалился в сторону. Танцевать монах, ясное дело, не сможет, но и гангрена ему теперь не грозит. Да и раздробленные кости, и разорванные ткани Макс сумел собрать – как смог, конечно. Остальные раны были неопасны – ушибы, ссадины. Правда, здоровенный синячище вполлица не придавал монаху привлекательности, но ничего, потерпит.

Монах во все глаза смотрел на него.

– Зачем? – спросил он едва слышно.

– Ты дурак, – так же ответил Макс и медленно лег на спину, глядя на проплывающие облака. «Надо и собой заняться», – вяло подумал он, проваливаясь в забытье.

Ему снился сон. Хороший детский сон. Вроде бы он совсем еще пацан. И он ободрал руку и разревелся. И пришла его мать, еще молодая и полная сил. «А ну-ка перестань рыдать, Максимка, мужчины не плачут», – приговаривала она, пытаясь выглядеть грозно и серьезно, смазывая его руку чем-то пахучим и жгучим. И он старался не плакать, глотая слезы и всхлипывая. А она сидела рядом, и ее нежные руки гладили его по голове. И боль отступала и в конце концов ушла совсем.

Макс открыл глаза и увидел над собой сероватое небо. Сколько он провалялся? Не спеша встал. Огляделся вокруг. Монах никуда не делся. Лежал ничком – видать, спал. Первым делом Макс осмотрел руку. Что ж, лучше, чем вчера, но до заживления еще далеко. Он уже привык к тому, что на нем все заживает как на собаке. Да что там! Любая собака ему только позавидовала бы.

Он встал. Голова прояснилась, перед глазами больше не скакали веселые чертики, и на том спасибо. Рука еще болела, но это ненадолго. Услышав шорох позади себя, обернулся. Монах проснулся. Макс вынул кинжал и подошел к нему. Тот слегка напрягся, глядя Максу прямо в глаза. «Партизаны не сдаются!» – почему-то подумал Макс и улыбнулся. Зашел чуть сбоку и разрезал монаху веревки, связавшие руки.

– Дурак ты все-таки, – вяло бросил он, поднял свой мешок, постоял немного около могилы Кечьо-но, отвернулся и зашагал прочь. Спину ему буравил взгляд монаха. Но Максу не было до него никакого дела.

…Вот и все. Теперь осталось вернуться и пообщаться с дядюшкой. Никита оглянулся на пацана. Уже третий день они шли к воротам.

С Всевидом получилось легко. Даже легче, чем он думал. Как и ожидалось, увидев приближающегося человека, Всевид и мальчишка насторожились, но не более. Никто не стал сразу нападать на него. Подпустив Никиту поближе, Всевид коротко поздоровался и кивнул в сторону берега небольшой речушки: «Отойдем». Ну что ж. Отойдем.

– Ты как сюда попал, парень? – спросил он, внимательно рассматривая Никиту. Тот выдал ему заранее продуманную историю. Мол, и сам не знаю. Поехал на рыбалку, пошел побродить по лесу, заблудился, дурак самонадеянный, и вот сюда вышел.

– А до цивилизации далеко? – как можно более наивно поинтересовался он у Всевида.

– Смотря что считать цивилизацией, – прищурившись, ответил тот. – А что, людей до нас ты не встречал?

– Нет, – соврал Никита.

– Ну да, ну да. – Всевид скользнул взглядом по ножу, висящему у Никиты на поясе.

«Черт, ножичек-то местный, надо было его оставить. Остолоп». И в этот момент Всевид ударил. Непонятно, чего он хотел – то ли проверить незнакомца, то ли оглушить и потом как следует расспросить, только бил он не для того, чтобы убить. Это уж точно. И это было ошибкой. Потому что Никита как раз готов был убить. «…Разыскать Всевида и вернуть его. Если не получится – устранить. Но обязательно забрать мальчишку. Потому что тот, скорее всего, ходок…» – вспомнилось ему. Если честно, Никита даже не успел толком решить, что делать с Всевидом. Его тело решило за него. Телу некогда рассуждать. Оно сражается. Вот и все. Удар. Блок. Разворот. Удар. Захват. Только когда послышался хруст ломающихся позвонков, Никита понял, что произошло. Он убил Всевида. Что ж. Значит, так тому и быть. Печалиться по этому поводу он вовсе не собирался. Не задерживаясь над телом, обернулся и быстро пошел к дому. Пацан стоял соляным столбом и таращился на него. У парня был шок. Неожиданная и быстрая гибель учителя поразила его.

– Ты пойдешь со мной, – рявкнул Никита.

Пацан отрицательно покрутил головой. Медленно, словно во сне, развернулся и сделал шаг к дому. Никита тут же сбил его с ног.

– Бежать надумал, щенок! – На парня обрушился новый удар…

…Он вновь посмотрел на пацана. Тот изо всех сил старался держаться, но было видно, что ему страшно. Особенно когда он вот так подолгу смотрел на него. Сегодня утром он убил медведя. Этот бой ничем не напоминал тот, первый, когда он пробовал свои силы. Собственно, боя не получилось. Мгновенно трансформировавшись, он убил грозного хищника, тот даже испугаться не успел: уж очень быстр он был в своем боевом режиме. Правда, помнил все смутно. Кажется, он разорвал ему пасть; кажется, пил теплую еще кровь. Чуть позже, уже придя в себя, он долго смывал ее с рук и лица, пытался оттереть с брюк, потом плюнул на это. Потом увидел безумные, переполненные страхом глаза мальчишки. Хотя кроме страха, там было что-то еще. Что? Что? Ладно. Неважно. Да, пацан напуган. И боится его, Никиту. Это правильно. Это хорошо. Боится, значит, не будет делать глупостей».

Настроение у него было паршивое. Его все раздражало. Эти горы, эти козьи тропы, по которым приходилось пробираться. Пацан этот. Все. Но больше всего его раздражало ощущение некой потери, которое прочно поселилось в нем. С тех самых пор, как он услышал хруст позвонков и безжизненное тело Всевида рухнуло к его ногам, будто что-то вынули из него. Что-то очень важное и ценное. Нет. Не так. Будто это «что-то» уже выскальзывало из него уже тогда, но еще держалось, еще можно было не дать ему исчезнуть. Но вот хрустят позвонки, тело убитого валится к ногам – и все. «Что-то» срывается и несется прочь, все дальше и дальше. А еще это «что-то» сквозит в глазах пацана, примешиваясь к страху.

«Все! Хватит!». Он встал, с наслаждением потянулся, отметив, как тело тут же с готовностью стало меняться. Ему нравилось это ощущение. Каждой клеточкой своего нового организма он ощущал, как напрягаются мышцы, готовые мгновенно превратиться в стальные узлы, как начинают жить своей жизнью кости и уже готовы вырваться на свободу жаждущие крови смертоносные когти. Он остановился, встряхнув руками. Не сейчас, сейчас не к чему. Он подошел к пацану и развязал ему руки. Страх держит лучше любых уз. Он усмехнулся…