Конунг. Изгои - Коре Холт

Конунг велел позвать одного молодого ямта по имени Асли, этот Асли уже доказал нам свой ум и бесстрашие.

— Ты можешь отказаться выполнить мою просьбу, — сказал ему конунг, — если тебе хочется прославиться каким-нибудь иным образом и ты решишь подождать со славой до другого раза. Надо найти небольшую лодку и поплыть к кораблям, мы пустим вдогонку за тобой трех человек. Они будут орать, чтобы ты немедленно вернулся назад, но ты будешь грести быстрей, чем они. Тебя поднимут на борт, но говорить там ты будешь только с самим Эцуром. Подойдешь к нему и скажешь, как я тебя научу.

Это небезопасное дело. Если они сойдут на берег, постарайся улизнуть от них, так для тебя будет лучше. Если тебе дадут оружие, чтобы ты сражался против нас, возьми его, но старайся никого не зарубить им.

— Если ты предоставил мне выбор, прославиться мне нынче или завтра, то я не вижу никаких причин откладывать это на завтра. Я никогда не отличался терпением. Но мужества у меня хватит, — ответил Асли.

Он был не чужд хвастовства, но смелость давала ему право на это. Мы посоветовали Асли выпить пива, прежде чем он отправиться навстречу неизвестной судьбе, пиво поможет ему в его деле.

— Нет, — отказался Асли. — Им покажется подозрительным, если от меня будет пахнуть пивом. У человека перед побегом нет времени пить пиво.

— Ты умный человек, — сказал мой добрый отец Эйнар Мудрый, — и я не удивлюсь, если ты останешься в живых, но если ты умрешь, то умрешь без позора.

Мы подползли к опушке леса, чтобы наблюдать за Асли. Он приготовился, приготовился и Вильяльм с двумя своими дружинниками. В прибрежных камнях стояли несколько лодок, Асли неожиданно выскочил из леса и пустился к берегу. Он был без оружия, куртка на нем была разорвана, он не кричал, кричал Вильяльм и его люди. На мгновение показалось, что один из дружинников вот-вот схватит Асли. Но он споткнулся и упал, Вильяльм с бранью упал на него, Асли прыгнул в лодку, оттолкнулся от берега и налег на весла. Его преследователи нашли другую лодку. Они уже почти настигли Асли, но тут у них сломалась уключина и лодка закружилась на месте. Это заняло время, и Асли ушел от преследования, люди на корабле внимательно наблюдали за происходившим, первые стрелы пролетели у Асли над головой и упали возле лодки Вильяльма. Тогда он повернул лодку и поплыл обратно.

Мы лежали, укрывшись за деревьями, и следили за Асли. Его подняли на борт, и больше мы его не видели, может быть, это был добрый знак. Я лежал в мокрой траве между конунгом и Сигурдом, Сигурд, волнуясь, предположил, что сейчас Асли рассказывает Эцуру о том, что мы сожгли его усадьбу, забрали все серебро и что сейчас это серебро тут поблизости… Конунг ударил меня по лицу перчаткой, потому что я не приветствовал его и тогда я убежал… Меня силой увели из дому. Большую часть своих людей конунг увел из их домов силой. Мужественному предводителю, у которого есть воины, ничего не стоит проучить конунга Сверрира.

Вскоре они вздернули на мачте какого-то человека, он так и болтался на мачте, пока корабли выходили из фьорда.

Наступил вечер. Морской путь на Бьёргюн был для нас закрыт.

Всю ночь шел дождь.

***

Вот что я помню о Сверрире, конунге Норвегии:

— Не могу же я сейчас повернуть назад, — сказал Сверрир, сверля меня темными глазами. — Это равносильно тому, что отступить без борьбы… Предложить врагу схватку и вдруг повернуться и вложить меч в ножны? Я не могу сейчас повернуть назад!

Сверрир схватил меня за плащ, словно хотел встряхнуть, потом отпустил и в сердцах выругался. Он был не похож сам на себя: некрасивый, потерявший спокойствие и силу — загнанный зверь, которого преследует свора собак и который уже не знает, куда бежать.

Он сказал:

— Не могу же я сейчас повернуть назад?…

Раньше он всегда говорил «мы» или «мои люди и я». Он всегда был частью нас всех, советовался с нами, оставляя за собой последнее слово, и силой своей мысли вел нас туда, куда хотел. Теперь же, непокорный, упрямый, твердо решивший следовать своим путем до конца, он как будто заблудился в тумане. Вдруг он сказал:

— Неужели они знают, что я сомневаюсь в своем праве быть конунгом?…

Он и раньше говорил это, но со смешком, в котором звучала грусть, с добродушной и горькой улыбкой. Теперь он произнес это со страхом. Неужели они знают, что я сомневаюсь в своем праве быть конунгом?…

— Но ведь конунг не поворачивает на полпути?… — Он снова схватил меня за плащ, но больше уже не бранился.

Я никогда не видел Сверрира пьяным, разве что уголки глаз у него мутнели после очередной чарки да в его приятном голосе появлялся глуховатый призвук. Но теперь… Он не прикасался к чарке с тех пор, как мы покинули селения на берегах Мьёрса, и тем не менее казался пьяным. Руки не слушались его и слегка дрожали. Он сказал скорее, как слуга у двери своего господина, чем как конунг своему другу и слуге:

— Я ведь знаю, что ты последуешь за мной?

Задав вопрос и сам ответив на него, он выдал сомнение, которое касалось вовсе не меня и его людей, а его самого. Я ведь знаю, что ты последуешь за мной?… Я не успел ответить, да мой ответ был ему и не нужен. Он сказал:

— Морской путь в Бьёргюн теперь для нас закрыт. Но ведь еще остался путь через горы?

Снова зарядил дождь, мы с конунгом были одни, люди спали, завернувшись в овчины, какой-то молодой парень — не знаю, кто это был, — громко молился Деве Марии. Конунг сказал:

— Путь через горы еще открыт для нас, мы еще можем неожиданно напасть на Бьёргюн — ведь никто не ждет, что мы пойдем через горы так поздно осенью.

— Ты конунг, — сказал я.

— Да. — Он улыбнулся. — А ты мой друг.

Он взял мои руки и встряхнул их, несмотря на мокрую простую одежду, поношенную и без серебряных пряжек, он снова стал конунгом.

Он улыбнулся мне:

— Конунг должен выглядеть храбрым, даже если ему изменило мужество.

Таким я помню Сверрира, конунга Норвегии.

***

Вот что я помню о своем добром друге монахе Бернарде:

Он сидел у костра, прикрыв голову овчиной, словно большой шляпой. Потом попытался читать одну из книг, которые возил с собой — красивую небольшую книгу, написанную на звучном языке франков. Он часто читал ее мне, и хотя я не понимал этого языка, я его чувствовал: мягкая мелодия слов, напоминала плеск моря в камнях, ветер, летящий между скал, звезду, вставшую над темной землей, шаги чужеземцев, бредущих без отдыха к далекой цели. Голос Бернарда менялся, когда он говорил на своем языке, становился, моложе, веселее, хотя и был полон тоски.

Бернард сказал:

— Позволь, Аудун, еще раз рассказать тебе прекрасную сагу о молодой женщине, которая отправилась искать Бога, она исходила много дорог, но так и не нашла его. А за ней по тем же дорогам шел человек, любивший ее, — он полюбил ее, увидев мельком на городском базаре, и с тех пор повсюду искал ее. Он шел и шел по дорогам, ища свою любимую, но не встретил и не нашел ее. В конце концов, обессиленная, со сбитыми в кровь ногами, она упала и умерла, и он тоже упал и умер. Оба нашли свое счастье в неутомимом поиске чего-то, чего найти не смогли. А когда они умерли, Божьи ангелы спустились с неба и забрали их с собой, рука об руку они отправились на небеса, чтобы любить друг друга там. Вот о чем говорится в этой прекрасной саге.