По Южной Индии - Людмила Шапошникова

— А что такое «дед-мороз»?

Но объяснить им этого мне так и не удалось.

В ночь на рождество весь город был иллюминирован. Звонили колокола, рвались хлопушки, и цветными звездами в ночном небе рассыпался фейерверк. И это торжество, и сама манера его празднования чем-то очень напоминали индусский праздник Дивали.

Люди. «Москва ― это хорошо!»

Я хожу по улицам Тривандрама и наблюдаю. Вижу сильную высокую стать мужчин и стройные, грациозные фигуры женщин. На мужчинах белоснежные дхоти, повязанные на южный манер, и чистые, хорошо отглаженные рубашки. Женщины носят сари неярких цветов. Их приглушенные тона удивительно гармонично сочетаются друг с другом. В людях не чувствуется той веками выработанной приниженности, которую можно встретить в других штатах страны. При встрече с европейцем малаяли не опускают глаз, а глядят прямо и независимо. Независимая и свободная манера держать себя, на мой взгляд, самая характерная черта жителей Кералы.

Среди народа Кералы сохранился ряд интересных пережитков древнего строя. Здесь вы найдете так называемую объединенную семью — «таравад». Под одной крышей живут взрослые братья и сестры со своим потомством. В объединенной семье до сих пор еще сильны пережитки матриархата. Наследование в этих семьях идет по материнской линии, и потомство по мужской линии не имеет никаких прав. И только самому старшему мужчине, который называется «каранаван», разрешается привести в такую семью свою жену и детей. Отделиться от «таравада» можно только с согласия всех членов семьи. Обычай «таравада» характерен в основном для индусской общины. Он больше распространен в деревне и меньше — в городе.

Однажды я оказалась на берегу небольшого канала. По каналу медленно скользили груженные кокосовыми орехами лодки. В тени пальм было относительно прохладно, и я присела на ствол срубленного дерева. Неподалеку от меня остановилась группа людей. Это были лодочники и рабочие, обтесывавшие бревна в пальмовой роще. От группы отделился высокий человек с курчавой головой. Он подошел ко мне и спросил, кто я.

— Русская, из Москвы.

На моих глазах с человеком произошло чудесное превращение. Он как-то радостно и удивленно взглянул на меня и, быстро обернувшись к своим товарищам, торжествующе закричал: «Идите все сюда! Она из Советского Союза! Москва — это хорошо!» — добавил он.

Меня окружило человек двенадцать.

Курчавый сказал мне, что все они работают на этом канале. Они много читали о Советском Союзе, но хотят кое-что еще спросить. Я едва успевала отвечать на сыпавшиеся градом вопросы. Рабочие слушали внимательно и в знак согласия качали головами. На прощание мне преподнесли большой кокосовый орех.

— Возьмите, пожалуйста. Кокос — одно из главных богатств нашего штата. Эти орехи — лучшие в Индии!

В семи милях от Тривандрама находится морское побережье Ковалам — одно из красивейших мест Кералы. Ковалам считается лучшим пляжем Южной Индии. Вдоль берега тянутся заросли пальм. Узкую песчаную полосу справа и слева завершают сероватые скалы, круто обрывающиеся к океану. Пальмы растут даже на скалах. Легкий бриз играет их перистыми листьями. Вдали в океане виднеются рыбацкие лодки и парусники. Здесь очень тихо. И даже голоса голых мальчишек, ныряющих с соседней скалы, звучат как-то приглушенно, будто издалека. На одной из таких скал стоит бывший загородный дворец махарани Траванкура. Теперь этот дворец принадлежит государству, и его переделывают в дом для туристов. С гладкой, посыпанной песком и галькой площадки, на которой высится это сооружение, открывается вид на безбрежный океан. Голубая дымка над океаном пронизана золотом солнечных лучей. Я сижу на небольшой скамейке, поставленной на скале у самого обрыва. От подножия до вершины скалы вьется крутая тропинка. По ней поднимается человек. Он одет в белую рубашку и дхоти. «Наверно, гид», — думаю я и спешу покинуть мое тихое и прекрасное убежище. Но человек ускоряет шаги, и мне не удается ускользнуть. Он действительно оказывается гидом. В наших глазах настороженность, мы внимательно изучаем друг друга. За первыми вежливыми фразами кроется взаимная неприязнь. У меня — к надоедливому очередному гиду, у него — к временному предполагаемому хозяину. Но вот прозвучало хорошо знакомое слово «Москва», и наши отношения моментально меняются. «Мне многое надо у вас узнать и многое рассказать», — говорит он. Мы сидим на скамье у края скалы. Затем Чандра, так зовут гида, предлагает спуститься в рыбацкую деревню. Мы входим в деревню. Нас сразу окружают обитатели пальмовых хижин.

— Это товарищ из Москвы, — говорит Чандра.

Я чувствую дружеские пожатия сильных обветренных и огрубевших рук.

— Идемте ко мне в дом, — говорит один из рыбаков, — там прохладнее.

Мы входим в хижину. Она небольшая и очень чистая. Вся утварь лежит на полу единственной комнаты. Из угла поднимается женщина и складывает руки в приветственном «намасте». Рыбак что-то говорит женщине на малаялам. Женщина смеется, несмело подходит ко мне и произносит несколько фраз. Я не понимаю. Мне переводят: «Она сказала, что считает вас своей сестрой». Затем она снова скрывается в углу, приносит оттуда годовалого черноглазого мальчугана и протягивает его мне. Я беру малыша, но не знаю, что с ним делать. Его отец-рыбак улыбается и говорит: «Она хочет, чтобы вы его подержали. На счастье. Раньше считалось счастьем коснуться одежды святого. Ну, а моя жена, видно, думает иначе».

Я собираюсь ехать в Куилон. Для этого надо пойти на автобусную станцию и накануне заказать билет. Длинное приземистое здание станции находится недалеко от Главной улицы. На площади в ожидании автобуса сидят крестьяне. Тут же на земле свалены узлы, мешки, корзины. Уличные разносчики бойко торгуют мандаринами и содовой водой.

Я подхожу к окошку справочного бюро и спрашиваю, как заказать билет в Куилон. Небольшого роста клерк, одетый в форму служащего государственного транспорта, не поднимая головы от стола, бросает несколько отрывистых фраз. Сидящий рядом его товарищ с любопытством смотрит на меня.

— Вы из Европы? — интересуется он.

— Как вам сказать. Моя страна занимает часть Европы и часть Азии.

— Не может быть, — смеется он.

Тогда клерк поднимает голову от стола и пристально смотрит на меня.

— Это, — решительно заявляет он, — Советский Союз. Правильно?

— Совершенно верно, — говорю я.

— О!

— Что же вы там стоите, — спохватываются оба. — Идите сюда, к нам в комнату.

Я вхожу. Меня усаживают на стул и сразу же начинают расспрашивать. Постепенно комната заполняется народом. За билетом мне уже не надо идти. Его приносят сюда же, в справочное бюро. В комнате становится душно. Здесь я вижу и кондукторов, и водителей, и диспетчеров. Все они принадлежат к одному профсоюзу транспортников.