Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

– Откуда ты это знаешь?

– Прочёл.

– Где?

Рене нетерпеливо мотнул головой.

– Не перебивай! Я потом принесу и тебе почитаю… Он свои видения описал и там было сказано, что государство.., могучее и великое государство, погубленное женщиной, спасёт Дева из Лотарингских земель!

Жанна охнула.

– Погоди, – поднял руку Рене, видя, что сейчас посыпятся новые вопросы, – дай закончить. Я самого главного не сказал. Эту Деву, по словам мудреца, пошлёт сам Господь, и она будет чиста, словно ангел, и поведёт за собой невиданное войско, благословленное небесами!

Глаза Жанны наполнились слезами.

– Где же она, эта Дева? – прозвучал еле слышный вопрос.

Рене выпрямился. Выносить взгляд девочки вдруг оказалось трудно.

– Никто не знает, – ответил он после паузы, сглотнув ком, застрявший в горле.

Пальцы Жанны на карте, беспокойно задвигались. Она разгладила плотный шершавый лист, словно жалея эти исстрадавшиеся земли и глубоко вздохнула. Пламя свечи затрепетало, подгоняя время.

– Она должна быть воином, – тихо добавил Рене, ненавидя сам себя. – Должна многое уметь, чтобы вести за собой целую армию, и знать что-то такое, чего ни один простой человек знать не может.

– Что же это?

Глаза Жанна не поднимала.

– Не знаю, – выдавил из себя Рене. Больше врать он не мог.

Но девочка больше ни о чём и не спрашивала.

Немного помолчав, она тоже вынырнула из светового круга так, что Рене были видны лишь отблески свечи в её глазах, да плотно сжатые губы.

– Спасибо, что рассказал.., – произнесли эти губы мелено и, как будто через силу. – Не бойся, я никому не скажу… А ты научи меня лучше бросать копьё и управляться с мечом. Ладно?

Рене, конечно, пообещал и очень скоро привёз из замка свой старый, выструганный из дерева, меч, с которым, ещё будучи мальчиком, отрабатывал удары, выпады и всякие обманные уловки, применяемые в бою. Копьё для Жанны он смастерил прямо на лугу, обстругав ствол засохшей осинки – и лёгкое, как раз для девчоночьей руки, и сломать не жалко. Лучше бы, конечно, было срубить свежее дерево – из него копьё получилось бы прочнее, но Жанна не дала.

Новых разговоров о Деве между ними не возникало. Однако Рене чувствовал, что к занятиям с ним девочка стала относиться иначе. Раз за разом она заставляла себя повторять то, что не получалось, до тех пор, пока не просто получится, а получится хорошо. Сам же он и подправлял, и обучал, и подсказывал, по-прежнему делая вид, будто всё это только игра.

О разговоре над картой, ни герцогу Карлу, ни матери Рене не сообщил. Это был их с Жанной секрет. Да и о чем сообщать?! Ничего страшного не случилось, стало даже лучше. И то, что девочка тоже помалкивала и делала вид, будто никакого разговора не было, заставляло Рене относиться к ней с особенным уважением. Вот почему, в качестве своеобразной награды, он и упросил сегодня мадемуазель Ализон позволить им съездить, наконец, к вожделенному оврагу, чтобы поучиться прыгать через преграды…

До места Жанна доскакала первой, но остановилась дальше, чем обычно, чтобы иметь место для разгона. Ожидая Рене, она что-то тихо бормотала, поглаживая лошадку по шее, и та кивала головой, будто с чем-то соглашалась. Мадемуазель Ализон сшила Жанне простые мальчишечьи штаны, которые удобно скрывались под юбкой, так что девочка сидела не в женском седле, а уверенно, по-мужски. Сброшенные деревянные башмаки болтались тут же, в мешке, подвязанном к седлу, и босые пятки ласково елозили по бокам лошади, словно успокаивая её перед препятствием и подготавливая к прыжку.

Жанна и сама уже не помнила, с каких пор это место стало вдруг таким притягательным. На Лотарингских равнинах встречались и другие овраги, помягче. Но всякий раз, когда Рене разрешал ей пустить лошадку в галоп, она мчалась именно сюда, и всякий раз восторженно замирала на самом краю каменистого обрыва. Та, другая сторона казалась ей идеальной! Ровный луг, похожий на только что растянутый ковёр, полукружьем обрамляла невысокая, прозрачная рощица, а за ней, сквозь мерцающие голубые просветы, угадывались в ясной дали крепостные стены Вокулёра, шпиль его церкви, и густой, совершенно волшебный лес.

Если бы кто-нибудь спросил, что такого особенного Жанна во всём этом находит, вразумительного ответа он бы не получил. Но место всё равно манило. И казалось, что стоит только перенестись через этот не желающий зарастать никакой травой шрам на земле, как дальше появятся какие-то новые силы! И можно будет лететь до самого Вокулёра, не чувствуя под собой ни этого ровного луга-ковра, ни послушной лошадки – ни-че-го, кроме одного только упоительного полёта сквозь душистый весенний воздух, пропитанный поднимающимся солнцем!

– Ты только ничего не говори, – попросила Жанна, когда Рене подъехал. – Я хочу сама, как умею… Ладно?

Юноша с сомнением осмотрел овраг, прикинул расстояние. Не так уж широко с точки зрения опытного всадника, но для первого раза довольно опасно.

– Может, сначала всё-таки я, – предложил он.

– Нет, нет!

Жанна пятками подтолкнула лошадку на разгон и, уже на полном скаку, крикнула:

– Со мной ничего не случится! Не может…

Она уверенно и в нужный момент пригнулась и подалась вперед. Сжав ногами бока лошади, приподнялась над её спиной, слегка отпустила поводья и на всё время прыжка мгновенно сжалась, подобралась, превратившись в какой-то спинной нарост, неотделимый от лошади. И так же мгновенно потом, когда очутилась на другой стороне, распрямилась, выровнялась, раскинула руки и понеслась по блестящей траве, словно не скакала, а летела, подхваченная невидимыми ладонями воздуха…

Шумно и с облегчением выдохнув, Рене тронул поводья, чтобы прыгнуть следом, но тут ветерок донёс до него счастливый, совсем ещё детский, смех Жанны и молодой человек замер.

Только теперь дошло до него, в какую бездну хотят они отправить эту девочку. Они – благородные господа – направляющие её волю, как стая волков, которая гонит жертву туда, где она вернее всего погибнет. «Ради спасении Франции», – твердила его мать, и Рене соглашался, понимая, что цель слишком огромна и многое оправдывает. Но почему-то солнечный день померк в его глазах. Словно невидимая рука поднимающейся войны вытянулась из-за его спины и накрыла костлявой ладонью и этот мирный луг, и резвящуюся на нём, как мотылек, Жанну.

– Немедленно вернись! – закричал Рене изо всех сил.

Ужас и стыд вдруг превратили обычный овраг в оскаленную ухмылкой пасть. И то, что Жанна послушно развернула лошадку, готовая снова через неё прыгать, усилило ужас до полного оцепенения. Кричать «остановись!» было и поздно, и глупо. Оставалось только смотреть. Но не на Жанну, потому что невозможно, а на копыта её лошади. Так было легче и почти не страшно, если не думать…

– Ну, что?! Видел?!!! Я же говорила!

От радостных воплей зазвенело в ушах.

Жанна подскакала к Рене и завертела у него перед носом ладошками, которые, будто сами по себе, искрились солнцем.

– Ты видел?! Видел? Нет, ты видел, как я перескочила обратно?!!!

Она буквально захлебывалась радостью, и Рене смог, наконец, вздохнуть, чувствуя, как уползает темная костлявая рука, снова давая ему доступ к светлому дню.

– Я же совсем не держалась, Рене!!! Я, как будто перелетела! Сама!.. Ты это видел, а?! Скажи, видел?!

– Ты с ума сошла, – выговорил он.

– Нет! Просто со мной ничего не может случиться, поэтому я всё могу!

Глаза их встретились, и взгляды сцепились, как руки двух путников, идущих с разных сторон к одной и той же цели.

– Рене.., – прошептала Жанна. – А вдруг, это я…

– Нет!

Конь под юношей закрутился и задёргал головой, не понимая, чего хочет всадник, так беспорядочно дергающий за поводья.

– С чего ты взяла?!. Я понял, что хотела сказать.., но нет! Нет!!! Почему, вдруг, ты?!

С поводьями удалось, наконец, разобраться, и Рене, не дожидаясь ответов, поспешил прочь от проклятого оврага.

– Я хорошо стреляю, умею бросать копьё, и меч в моей руке держится крепко, – летело ему в спину.

– Нет!

Господи, слышала бы его сейчас мать! Она бы отреклась, прокляла, не поверила бы, что это говорит он…

– Ты ещё многого не знаешь, Жанна!

– Рене…

Тихий голос удержал его, как накинутая петля. Молодой человек остановился и оглянулся с тоской.

Уже по тону было ясно, что прежней власти старшего над этой девочкой он больше не имеет. С чёртова луга на той стороне к нему вернулась повзрослевшая девушка. И сейчас она скажет то, с чем ему придется жить до конца своих дней, сгорая от стыда…

– Мне не надо много знать, Рене. Только что я поняла главное.

– Что же?

– Если не я, то кто?

Нанси

(весна 1418 года)

Три письма лежали на столе.