Крепость королей. Проклятие - Оливер Пётч

– Простите, ваше сиятельство, но, боюсь, придется вам подождать со своими комплиментами, – перебила его Агнес, оглядывая крестьян и ландскнехтов. – Для начала я бы узнала, куда запропастился Матис. Нигде его не вижу.

– А, ваш горячо любимый приятель… – Шарфенек помолчал немного, после чего приторно улыбнулся: – Что ж, вынужден вас разочаровать, сударыня. Встрече с вами юный оружейник предпочел дешевую выпивку в обществе себе подобных. Когда я видел его последний раз, он в компании моих ландскнехтов направлялся в Анвайлер. Насколько я понял, они отправились на поиски сговорчивых женщин.

На мгновение Агнес лишилась дара речи. Граф воспользовался ее замешательством и мягко продолжил:

– Вы тоже должны понять его. Он ведь из простолюдинов. А такие не прочь повеселиться в обществе женщин, глотая вино и распевая песни. Девки снимут с него повязки и… подлечат его на свой лад.

Ослепленная яростью, Агнес развернулась и, тяжело ступая, направилась в сторону крепости. Сердитый голос графа доносился до нее, точно сквозь пелену.

– Вот дьявол, отец не обучил вас никаким манерам! – кричал Шарфенек. – Не смейте уходить! Уйдете, только когда я, граф фон Лёвенштайн-Шарфенек, прикажу вам! Скоро я положу этому конец, клянусь вам! Я сыт по горло вашими выходками!

Голос его стихал по мере того, как Агнес поднималась к воротам. Злость затмила все ее чувства. Она ведь действительно беспокоилась за Матиса и места себе не находила, когда узнала о его ранах. И когда вручила ему на прощание изготовленный собственными руками амулет, искренне верила, что парень тоже испытывает к ней какие-то чувства. А теперь он не придумал ничего лучше, чем ошиваться в Анвайлере в компании пьяниц и шлюх! Все мужчины одинаковы, лучше вообще ни с кем из них не связываться…

Агнес в ярости шагала к Танцующей скале, южной оконечности Трифельса, куда она отправлялась всякий раз, когда хотела побыть в одиночестве. Тяжело дыша, девушка обвела взглядом просторы Васгау, соседние крепости, деревни, поля и начала понемногу успокаиваться. Ей снова вспомнился последний сон. В этом самом месте Иоганн фон Брауншвейг спускался с ребенком в пропасть, пока их осыпа́ли стрелами.

А кем в этом сне была я?

Агнес настолько погрузилась в раздумья, что даже не услышала тихих шагов за спиной. Только когда на плечо легла морщинистая рука, девушка вздрогнула и тихонько вскрикнула. Это был отец Тристан. Лицо его выражало глубокую скорбь.

– Я всюду тебя ищу, – сказал он, и Агнес почувствовала, что рука у него дрожит. – Это касается твоего отца.

Девушка хлопнула себя по лбу. Рассерженная на Матиса, как она могла забыть об отце! Агнес тревожно взглянула на отца Тристана и тихо спросила:

– Ранения? Они… настолько серьезны?

Старый капеллан вздохнул:

– Должен сказать, я в некоторой растерянности. Сегодня утром я лично очистил и перевязал раны. Не очень глубокие, и я думал, они благополучно заживут. Но теперь…

– Так, значит, граф Шарфенек прав? У него горячка? – перебила его Агнес, но монах покачал головой:

– Я только что снял повязки и осмотрел раны. Они чисты. Но должен признать, впечатление такое, будто у него и вправду горячка.

– Впечатление? – Агнес нахмурилась: – Как это понимать?

Отец Тристан осторожно огляделся и понизил голос.

– То, что я сейчас скажу тебе, должно остаться между нами, – прошептал он, – ясно? Это может стоить мне головы.

Агнес кивнула, и монах тихо продолжил:

– У твоего отца лихорадка и озноб, сердце колотится и с правой стороны проявляются признаки паралича. Кроме того, он сам говорит, что у него покалывает губы и язык. Я могу дать лишь одно объяснение этим симптомам.

– И… какое же? – нерешительно спросила Агнес.

– Аконит.

– Аконит?

Агнес закрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Синие цветки аконита были сильнейшим ядом, известным в христианском мире. Пять лепестков или вытяжка из них несли в себе смерть. Он рос и в этих краях. Отец Тристан с детских лет предостерегал Агнес от этого растения.

– Вы… полагаете, моего отца отравили? Но зачем? И кто?

Отец Тристан наклонился к ней почти вплотную. У ног их зияла скалистая пропасть.

– Сегодня утром, перед отъездом, он чувствовал себя прекрасно, – прошептал монах. – Но перед Анвайлером мы устроили привал. Я видел, как твой отец пил вино с графом Шарфенеком. Кажется, они чокались по какому-то поводу…

Он многозначительно замолчал.

– Граф Шарфенек отравил моего отца? – Агнес в ужасе уставилась на капеллана. – Господи! Но… зачем?

Отец Тристан пожал плечами:

– Не могу сказать. Знаю только, что эта странная лихорадка началась после привала. С тех пор час от часу становится только хуже.

Новость была столь ужасна, что Агнес даже плакать оказалась не в силах. Только стояла и смотрела в пустоту. Если отца действительно отравили аконитом, на исцеление нечего было и надеяться. Яд будет медленно сковывать его тело, пока дыхание наконец не остановится[19]. Агнес стиснула холодную руку отца Тристана, лицо ее побледнело.

– Прошу вас, отче! – всхлипнула она. – Господь не мог этого пожелать! Как он может допустить такое?

– Господь допускает множество других скверных вещей. Нам не дано Его понять. Но, может, я и ошибаюсь и это простая лихорадка.

Агнес в надежде взглянула на монаха, но, заметив его пустой взгляд, поняла, что отец Тристан хотел лишь утешить ее.

Тот осторожно убрал с ее лица непослушный локон и тихо сказал:

– Он спрашивал тебя. Тебе лучше пойти к нему. Должно быть, у него к тебе что-то важное.

Агнес кивнула, поджав губы. Затем подобралась, встала и, вскинув голову, направилась в башню, в комнату умирающего отца.

* * *

Трактира еще не было видно, а Матис уже слышал смех и песни.

Солнце уже зашло, и обычно в это время на Анвайлер опускалась тишина. Но в этот вечер все было иначе. По договоренности с городским советом стражники открыли ворота и впустили ландскнехтов в город. Официально был заявлен праздник в честь солдат, обезвредивших Черного Ганса. Но, по слухам, наместник просто боялся, что ландскнехты со злости могли разорить окрестные селения. Поэтому сочли за лучшее впустить их в город и позволить им остудить пыл. Правда, оружие, включая порох и аркебузы, солдатам пришлось оставить у ворот.

– Пойдем в «Зеленое древо», там сегодня жарче всего! – заявил Гюнтер и потащил за собой нерешительного Матиса.

Они шагали вдоль оживленных улиц, местами освещенных факелами и фонарями. Нога и шея у Матиса по-прежнему были перевязаны. Ко всему прочему, он надел шерстяной капюшон, скрывающий лицо.

– Ну, идем уже, трусишка! – велел Гюнтер. – Никто тебя не узнает в таком виде. Остальные уже заждались!

Во многих окнах еще горел свет. Некоторые кожевники стояли вдоль переулков и поднимали в честь победителей пивные кружки. Смех и музыка становились все ближе.

Перед «Зеленым древом» действительно собралась изрядная толпа. Люди требовали, чтобы их впустили внутрь. Трактирщик Дитхельм Зеебах разливал вино под раскидистой липой. Из трактира доносился визг скрипки и топот множества ног. Еще несколько часов назад местные крестьяне оповестили горожан о смерти Вертингена, и с тех пор народ гулял. Многие из гостей уже с трудом держались на ногах.

– Ого, уж не Матис ли это, герой Рамберга?

Юноша вздрогнул, завидев, как Зеебах шагнул к нему с распростертыми объятиями. Даже в таком виде трактирщик сразу его узнал. Матис проклял себя за то, что не отговорил Гюнтера от «Зеленого древа». Именно в этом трактире всего пару месяцев назад он помог бежать Пастуху-Йокелю. И вообще стоило рассчитывать, что здесь его кто-нибудь да узнает.

– Уж я‑то знал, парень, что ты не так прост, – прогудел Зеебах и прижал Матиса к широкой груди. При этом он ему заговорщически подмигнул: – А насчет наместника и его стражников не беспокойся. Здесь все на твоей стороне. Гесслер просто не осмелится тебя схватить. А от меня все равно никто ничего не узнает… Выпей-ка для начала. – Зеебах протянул ему полную кружку.

– Спасибо, Дитхельм.

Матис отпил крепкого вина. Оно смешалось в желудке с настойкой, к которой они с Гюнтером приложились по пути в город. До сегодняшнего дня Матис почти не пил и, когда вошел в низкий трактир, уже слегка покачивался.

Окружающий мир тут же наполнился криками, громкой музыкой и запахом пота. Какой-то крестьянин терзал скрипку, второй молотил по струнам. Некоторые ландскнехты отплясывали на столах. В одном из углов Матис заметил Ульриха и стражника Эберхарта, вовлеченных в разговор с двумя веселыми девицами. Только теперь оружейник заметил, что трактир полон женщин. Многие из них были вызывающе накрашены и одеты в тесные корсажи и короткие юбки. Они кружились под музыку, и на их запястьях развевались желтые ленты. В глубине зала Зеебах разговаривал с рыжей, вызывающе наряженной девицей и заговорщически поглядывал в сторону Матиса. Девушка радостно кивала.