Карающая длань - Олаф Бьорн Локнит

– А расскажи-ка мне, где ты болтался целый месяц?

Туранец вздрогнул и пристально посмотрел на стоявшего над ним варвара. Что-то случилось с ним, и сейчас он на краткий миг стал прежним Омалом.

– Мне очень жаль, что тогда, на дороге, так все получилось, – спокойным, несколько отстраненным тоном проговорил он. – У меня не было выбора – ты или я. Понимаю, это – предательство, но я хотел жить! Не спеши утопить свой меч в моей груди. Я сполна расплатился за свои долги… и рассудок – лишь часть цены. Он вернулся ко мне, но я знаю – это ненадолго. Прошу тебя, когда я снова стану безумцем – убей меня. Ты отомстишь, а мне такая жизнь ни к чему.

– Может быть, я это сделаю. А может, и нет, – жестко ухмыльнулся варвар. Омал усмехнулся в ответ – широкой и кривой улыбкой.

– Не хочешь – не надо. Убежать на Серые Равнины я смогу и сам. Ты хотел знать, где я провел месяц? Хорошо, расскажу. Ты помнишь, как я убежал от тебя? Не успел я вломиться в заросли у дороги, как кто-то схватил меня за горло, начал душить и я потерял сознание. Пробуждение было не сладким. Вместе с другими пленниками я оказался в большой и глубокой яме, перекрытой деревянной решеткой. Целыми днями нас поливал дождь, на дне было по колено жидкой грязи. Время от времени решетку поднимали и вниз сыпались объедки. Нас было три десятка, и оборотни веселились, глядя, как мы деремся из-за покрытых плесенью и измазанных грязью сухарей, твердых как камень… Там, в яме, я обзавелся вшами, а на коже начали появляться гнилые пятна. Примерно через неделю оборотни «накормили» нас, а потом сбросили в яму веревку. Началась нешуточная драка. Я почувствовал какой-то подвох и не стал вмешиваться. Десятерым удалось, скользя и срываясь, выбраться наверх. Еще шестерых втоптали в грязь и они захлебнулись. Оборотни закрыли яму решеткой и увели счастливчиков. Ночью мы слышали их ужасные вопли и довольное урчание тварей.

Утром в яму полетели кости и куски жареного мяса. К ним никто не притронулся, кроме одного парня, который, несмотря на наши увещевания, съел все до последнего кусочка. Потом к нам заглянул оборотень и, смеясь, спросил, пришлись ли нам по вкусу наши друзья? Парень побледнел, но ничего не сказал и ушел в свой угол. Когда оборотень отошел, мы набросились на людоеда и утопили его в грязи…

Прошла еще неделя. Оборотни снова сбросили вниз веревку, но к ней никто не притронулся. Тогда они спустились сами и насильно вытащили наружу десятерых человек. Остались я и еще один старик. Ночью все повторилось. Наверное, тогда мой рассудок и начал мутиться… Я выл, кричал до самого утра, стараясь заглушить крики товарищей, звеневшие в моей голове, но тщетно. Пять дней мы пробыли в проклятой яме вдвоем, а затем к нам швырнули еще два десятка пленных. Снова начались драки за еду, за лучшие места… Нас со стариком не трогали – боялись.

Потом повторилась драка за веревку. Выбралось четверо. Оставшиеся всю ночь молились своим богам, что те позволили им остаться в яме. Наутро никто не притронулся к мясу… Два следующих дня решетку не поднимали, еду не приносили. Кажется, все оборотни куда-то уходили. На третье утро они вернулись, один подошел к яме и бросил вниз веревку. К ней никто не подошел. Тварь крикнула нам, что никто не собирается нас есть, просто лагерь сворачивается и переходит на новое место. Если мы хотим подохнуть в яме – можем оставаться. Тогда мы стали выбираться наверх.

Впервые за полмесяца я ступил на твердую землю. Оборотень не обманул. Мы покинули леса и поднялись в горы, сюда. Наверное, здесь я окончательно сошел с ума, увидев обряд жертвоприношения. Не помню, как мне удалось сбежать. С того дня и посейчас все, что со мной происходило, подернуто туманной дымкой. Я куда-то шел через горы, потом меня увидели гномы и повели за собой… – Омал замолчал, мотнул головой и умоляюще взглянул на Конана: – А теперь убей меня. Ты же хотел этого?

Киммериец в раздумье потянулся к рукояти Рангильдора. Ненависть и жажда мщения в его душе оказались подернуты пеплом жалости к тощему и грязному человеку, сидевшему на снегу и мелко вздрагивавшему. Он сполна заплатил за предательство и заслужил право умереть. Меч с легким свистом вылетел из ножен, ослепительно сверкнув на солнце. Лицо Омала озарила слабая улыбка. Клинок, играя с тусклыми лучами светила, вонзился в грудь туранца.

– Вот и все, – устало выдохнул Омал, оседая на снег.

– Дерьмо, – зло сплюнул Конан, вытирая комком снега красные разводы на мече. – Достала меня игра в благородство! Присыпьте его чем-нибудь, не оставлять же валяться на дороге…

Гандеры, за неимением лучшего, наскоро закидали лежавшее в луже крови остывающее тело снегом и вывороченными камнями.

– А мне его жалко, – хлюпнула носом Селена. – Ему так не повезло в жизни…

– Это точно, – подтвердил Эртель. – Ну что, пошли дальше?

* * *

Восхождение на перевал заняло полдня. Дрохо бродили вокруг, шипели из-за камней, но не нападали. Конан мысленно поблагодарил Раваала за поистине царский подарок. Если бы не полузабытый божок, отряду бы пришлось несладко.

На перевале заметенная снегом тропинка разделилась на две. Одна, более широкая, шла прямо, упираясь в ворота двубашенного храма, вторая сворачивала налево, постепенно забирая вверх. Идти стучаться в ворота никто не пожелал, поэтому выбрали левую дорогу и после некоторого подъема наткнулись на заброшенную пещеру. После тщательного обыска в ее дальнем конце обнаружилась куча сушняка, прикрытая шкурой снежной ящерицы, и кусок пергамента с полурасплывшимися гиперборейскими рунами, сложившимися в фразу: «Оставил я, Микко, купец из Халоги, торговец шкурами и рабами.» Из даты следовало, что почтенный купец побывал здесь полгода назад.

Конан тут же забрал шкуру себе и, разлегшись на ней, устроился на карнизе – наблюдать за оборотнями. После того, как твари загнали в храм рабов, в долине наступило затишье. Изредка из пристроенных к храму домишек появлялись оборотни – волки и люди – шли куда-то по своим делам, но ничего интересного не происходило. Киммерийцу надоело валяться на шкуре и пялиться на молчаливый храм, но делать все равно было нечего. До захода солнца еще долго, а до наступления завтрашнего утра – еще дольше. От скуки варвар некоторое время прислушивался к ленивой перебранке Веллана и Эртеля, но тем тоже было скучно и ругались они без особого азарта, просто по привычке.

В пещере гандеры и Селена развели костер, подвесили над ним котелок со снегом и теперь раздумывали, как бы им приготовить обед на семь человек. Фрам неподвижно сидел у огня и время от времени вдыхал дым каких-то сушеных листьев через глиняное приспособление, по форме похожее на кочергу. Он называл это занятие «курить». Конан попробовал, чуть не задохнулся от едкого противного дыма и долго потом не мог прокашляться. Эмерт спал, завернувшись в плащ, а Эрхард дремал, положив голову на руки, временами просыпался, осматривал пещеру осоловелым взглядом, убеждался, что все в порядке, и снова засыпал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});