Короли анархии - Кэролайн Пекхам

мне нельзя было бы доверять. Девушке, которой он позволил спать в своей постели, которая была настолько близка к нему, что теперь у нее была сила разгадать его.

— Не кричи на меня, — огрызнулась я в ответ, от его тона у меня шерсть встала дыбом. Вместо того чтобы отстраниться, я наклонилась к нему, встав на цыпочки, так что мы оказались нос к носу.

— Чего ты добиваешься? — спросил он, его голос понизился до смертельного шипения, достойного гадюки. — Тебе нужны мои секреты, Татум? Потому что ты не смогла бы с ними справиться. Ты бы съежилась перед лицом моих демонов.

— Я не прячусь ни перед кем и ни перед чем, — прорычала я. — Тебе уже следовало бы это знать.

— Может быть, я тебя совсем не знаю, — огрызнулся он, и его глаза вспыхнули раскаленным гневом. — Может быть, я впустил крысу в свой дом, и мне нужно раздавить ей хребет каблуком.

Я дала ему пощечину, моя ярость захлестнула с головой. Как он смеет так со мной разговаривать?

Он яростно зарычал, схватив меня за руки, развернул и прижал к стене так, что я ударилась о нее спиной. Мои волосы упали на лицо, когда из легких вырвался вздох.

— Отпусти меня, — прорычала я, когда он прижал меня к себе, подойдя так близко, что мои мысли было труднее уловить. Его яблочный аромат был соблазнительным и заставил мой гнев расплыться по краям, перерастая в похоть. Я попыталась подавить это желание, но оно только усилилось, когда он тяжело задышал и наше дыхание смешалось.

— Может быть, я заведу тебя в склеп и запру в одном из этих каменных гробов на ночь, может быть, тогда ты заговоришь, — выплюнул он, его глаза были полны глубокой тьмы.

Я прислонила голову к стене, когда он наклонился еще ближе, в его взгляде было безумие, которое заставило меня хотеть продолжать давить и давить, чтобы выяснить, что произойдет, когда он, наконец, окончательно потеряет самообладание.

— Тут нечего сказать. Почему ты на самом деле злишься на меня, Сэйнт? — Потребовала я, мое сердце почти остановилось, когда он прижался своей твердой грудью к моей и вдавил меня в стену достаточно сильно, чтобы причинить боль. Я почувствовала, как его твердый как камень член уперся в мое бедро, и ахнула, не мигая, когда он уставился на меня сверху вниз, измученная душа смотрела прямо в глубины моего существа.

— Я так чертовски устал от того, что ты меня мучаешь, — огрызнулся он, ярость выплеснулась из него, когда его голос снова повысился.

— Тебя не тошнит от этого. Ты смакуешь это, — выпалила я в ответ, мое лицо исказилось. — Ты всегда пялишься, всегда наблюдаешь за мной вместе с другими. Почему бы тебе хоть раз не проявить мужество и не признаться в своих чувствах?

Он с глухим стуком ударил рукой по стене рядом с моей головой, заставив меня вздрогнуть всем телом и испуганно вскрикнуть.

— Как будто я мог ударить тебя куда угодно, только не по твоей маленькой заднице в виде персика, — холодно рассмеялся он, и я оттолкнула его, ненавидя его, ненавидя хотеть его, ненавидя заботиться о нем. — И ты не можешь насытиться этим.

— Это ты не можешь насытиться. Ты шлепаешь меня, когда я плохая, и пускаешь слюни, когда я хорошая. Но ты не можешь просто владеть тем, чего действительно хочешь, и трахать меня как мужчина. Это жалко, — прорычала я, нажимая на его кнопки, не уверенная, зачем именно я провоцирую дьявола, но черт с ним. Я так устала от этой игры. Эти метания туда-сюда, этот пылающий огонь между нами, от которого он всегда пытался отмахнуться как от пустяка. — Дай мне пройти. — Я оттолкнула его на шаг назад, проскальзывая у него под мышкой, но он схватил меня за волосы и снова прижал к стене, практически рыча мне в лицо.

— Я покончила с этим! — Я закричала, ярость пожирала меня заживо, пока он запирал меня в клетке. — Ты просто жестокий, бессердечный монстр, и мне надоело играть в твои игры, ты… — Его рот коснулся моего, и внезапно он начал целовать меня яростно, неистово, его язык скользнул между моими губами, прохладный и яростный напротив моего, когда он застонал.

Я ахнула, когда он схватил меня за бедра, приподнял и снова прижал к стене, поглощая меня. Это было единственное подходящее слово для этого. Сэйнт Мемфис целовал меня с голодом воина, вторгающегося в королевство. Он завоевывал каждый кусочек моего рта и заявлял на меня права совершенно по-новому. Меня никогда так не целовали. Он был насыщенным, опьяняющим и почти богохульным. Он был настоящим Сэйнтом.

Он начал срывать с меня одежду, и я застонала в знак поощрения, стягивая с него рубашку и стаскивая ее через голову. Когда он сорвал с меня майку, и его плоть прижалась к моей, я ахнула от крепкого поцелуя его мышц в мои мягкие изгибы. Он задрал мою юбку, задыхаясь и отчаянно желая меня, когда отодвинул мои трусики в сторону и обнаружил, что я влажная и желающая. Только для него. Все для него. Он застонал, почувствовав, что делает со мной, и выдохнул мое имя.

Он снова поцеловал меня, на этот раз сильнее, с рычанием прикусил мою нижнюю губу и расстегнул брюки. Он высвободил свою твердую длину, выглядя уже готовым к удару, когда сжал основание в кулаке. Он прижал меня к стене одной рукой, той самой, которую он сломал, не проявляя никаких признаков боли, кроме той же абсолютной агонии, которую я испытывала из-за того, что наши тела еще не соединились. Я не могла больше ждать ни секунды. Я вцепилась в него, превратившись всего лишь в потное, нуждающееся животное, когда он направил кончик своего подергивающегося члена к моему влажному входу, и я сделала вдох, готовясь к тому, что он наконец-то заклеймит меня как свою.

Сэйнт встретился со мной взглядом, его глаза были полны самой глубокой, самой черной тени, которую я когда-либо видела. Его губы были приоткрыты, дыхание было неровным, и в выражении его лица не было ничего, кроме хаоса. Он позволил себе расслабиться и собирался показать мне, каково это — быть во власти Сэйнта Мемфиса, когда полностью терял контроль.

Он издал мучительный звук, прижимаясь ко мне, и скользнул головкой члена к моему входу, заставляя меня задыхаться и вцепляться в него, требуя большего. Атмосфера внезапно накалилась, и он отпрянул от меня, уронив так, что я упала на задницу и вскрикнула от неожиданности.

— Черт! — взревел он,