Дело «Трудовой Крестьянской партии» - Олег Борисович Мозохин

все равно заставит его говорить: «… Мы с Вами стесняться не будем, язык вырвем, все равно заговорите»[411].

Со слов А.В. Чаянова об обстоятельствах добывания органами ОГПУ его «признаний» рассказывала его жена – О.Э. Чаянова: «Сперва А.В. Чаянов все отрицал, пока за допросы не принялся Агранов. Допросы в начале были очень мягкие, «дружественные», иезуитские. Принимая «расположение» Агранова к нему за чистую монету, Чаянов дружески объяснял ему, что ни к какой партии он не принадлежал, никаких контрреволюционных действий не предпринимал. Тогда Агранов начал показывать ему одно за другим 13 показаний его товарищей против него…

Показания, переданные ему Аграновым, повергли Чаянова в полное смятение – ведь на него клеветали люди, которые его знали и которых он знал близко и много лет, но все же он еще сопротивлялся. Тогда Агранов спросил его: «Александр Васильевич, а есть ли у Вас кто-нибудь из товарищей, который, по Вашему мнению, не способен лгать? «Чаянов ответил, что есть, и указал на профессора экономической географии А.А. Рыбникова. Тогда Агранов вынимает из стола показания Рыбникова и дает прочесть Чаянову. Это было последней каплей, которая подточила сопротивление Чаянова. Он начал, как и все другие, писать то, что сочинял Агранов. Так он, в свою очередь, оговорил себя и других»[412].

Следователи иногда по несколько раз обращались к одним и тем же обстоятельствам дела, постоянно уточняя его, навязывали свое.

На следствии А.В. Чаянов отрицал приписываемые ему обвинения в подготовке вооруженных крестьянских восстаний и иностранной военной интервенции, то есть то, на чем настаивал И.В. Сталин.

Чаянов пытался уйти от требований следователей оклеветать своих товарищей и коллег. «Так, описывая инструктаж воронежского профессора и своего ближайшего друга А.Н. Минина перед его поездкой в Чехословакию и Данию, А.В. Чаянов упоминает лишь о профессиональных контактах с учеными и специалистами по организации сельского хозяйства и сельскохозяйственной кооперации и отрицает, что беседа имела характер партийного инструктажа. В показаниях о деятельности заведующего экономическим отделом Новозыбковской областной опытной станции Семена Даниловича Семенова А.В. Чаянов категорически утверждает, что ему ничего не известно об организационной связи его с каким-либо центром ТКП»[413].

21 октября 1930 г. А.В. Чаянова вынудили написать записку с просьбой о помиловании на имя начальника СОУ ОГПУ Евдокимова.

«Товарищи Евдокимов!

Если можете, то простите меня за ту ложь, которую я допустил в разговоре с Вами. Как Вам известно из дела, я не мог до ареста сообщить о контр-революц. организациях не только потому, что не хотел подвести товарищей, но и потому, что сам не оторвался от контр-революц. работы.

Я не считаю возможным производить какие-либо смягчающие объяснения, я просто прошу о помиловании.

Прошу сохранить мне жизнь и клянусь весь остаток ее посвятить социалистическому земледелию, для которого объективно немало сделал.

Вопрос идет теперь уже не о том, чтобы не толкать падающего, а о том, чтобы поднять упавшего…»[414]

О том, как фабриковались «дела» и как «собирались» свидетельства, Н.П. Макаров в 1960 г. писал Н.С. Хрущеву: «Я ложно обвинялся в том, что состоял членом контрреволюционной организации «Трудовой Крестьянской партии». Ни одного объективно существовавшего материала, подтверждавшего мое участие в ТКП, у следователя не было. Обвинение опиралось только на ложные вынужденные показания обвиняемых, в большинстве случаев совершенно одинаковые. В ложных показаниях широко использованы встречи, беседы и разговоры, которые были совершенно естественны в процессе совместной работы обвиняемых в НКЗ, НКФ, ТСХА и др. Наряду с этим, фигурировали ложные показания, без какой бы то ни было увязки, даже с таким извращением фактов. Меня оклеветали в шпионаже. Наконец, я обвинялся в контрреволюционной агитации и пропаганде среди студентов и аспирантов»[415].

14 ноября 1966 г. Н.П. Макаров в очередной раз направил генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко жалобу, в которой писал, что ни в какой «Трудовой Крестьянской партии» не состоял, в контрреволюционной или вредительской деятельности не участвовал.

Там он объяснял, почему был вынужден подписать ложные показания: «В 1930 году, через несколько дней после моего ареста (июнь 1930 г.), на одном из ночных допросов начальник экономического отдела Гай, после грубых ругательств и угроз в присутствии следователя Газова, в ответ на мое требование очной ставки с теми 10–12 лицами, которые только что были арестованы и дали ложные показания о том, что будто бы я возглавлял контрреволюционную и вредительскую деятельность, инициировал арест моей жены, оставшейся с двумя малолетними сыновьями, – трех и шести лет. Гай подписал приказ об аресте жены и здесь же при мне отослал его для исполнения. При этом он кричал: «этот гад требует очной ставки, мы ему покажем очную ставку» и т. д. Жестокость работников ГПУ, в то время искалечивших не одну семью, достаточно известна. Я понял, что справедливого следствия быть не может. Ложные показания зачитывались мне устно и в руки не давались.

Отчаявшись в возможности отстаивать истину, я сдался под этим нажимом и на следующих допросах не мог сопротивляться. Так началась бесконечная цепь ложных показаний»[416].

По воспоминаниям Макарова, ему был даже предъявлен следственный материал о том, что он получил 200 тысяч рублей от Рамзина за счет миллиона, переданного тому Пуанкаре, для распределения этих денег между членами «ТКП». Он обвинялся также в подготовке к вооруженному восстанию для низвержения советского строя и в шпионаже. «Помню, что после обморока на допросе (от истощения и изнеможения на непрерывных допросах) в кабинете следователя Газова я согласился подписать ложные показания по этому разделу, переделанные позже в кабинете Агранова на какой-то другой вариант, более соответствующей схеме ТКП»[417].

Следствие в отношении Я.С. Агранова и А.П. Радзивиловского подтвердило, что дело «Трудовой Крестьянской партии» фальсифицировалось.

Так, согласно справке от 5 октября 1955 г., составленной по архивно-следственному делу на Я.С. Агранова, он обвинялся в нарушении законности. Ему ставилось в вину то, что он подобрал коллектив следователей, в том числе А.С. Славатинского и А.П. Радзивиловского, которые, избивая допрашиваемых и угрожая им расстрелом, а также используя другие формы пыток, добивались признательных показаний. Для достижения своих целей Агранов подсаживал в камеру к подследственным провокаторов, которые склоняли их к даче ложных показаний[418].

Согласно такой же справке на А.П. Радзивиловского выясняется, что с осени 1929 г. Агранов привлек его и А.С. Славатинского к следствию по делам «Промпартии» и «ТКП». В ходе допроса Радзивиловский показал:

«Придя к Агранову, я застал его за исправлением какого-то документа. Когда он закончил, то дал мне с ним познакомиться. Это было директивное письмо и записка ЦК ВКП(б) о ходе следствия по делу