Море смерти, берег любви - Светлана Владимировна Успенская

линии на ватман, но искомого ощущения удачи не наступало. Он подправил рисунок, оглядел его и с негодованием отшвырнул в сторону – всё не то, ерунда какая-то, он совсем не так видел эту сцену. Лица охотницы почти не видно и поэтому нет ощущения сладострастной жестокости, а одно тело не может это выразить. Нет, ему непременно нужно что-то еще!

Он подошел к натурщице и поставил ее так, чтобы поток света, падающего с потолка, освещал ее лицо. Еще несколько умелых штрихов на новом куске ватмана, и он понял – вот оно! Ринат принялся увлеченно работать, то и дело окидывая натурщицу внимательным, почти влюблённым взглядом. Она находилась от него метрах в четырех, и Ринат отчетливо различал каждую морщинку возле глаз, каждый сосудик на тонкой коже, каждую ресницу широко распахнутых глаз. Ее темные глаза неотрывно смотрели на него, руки едва заметно дрожали, натягивая тетиву, стрела была направлена в угол.

Ринат увлеченно работал, машинально отмечая, что кожа на висках у нее тонкая и прозрачная, а на лице слой косметики, совершенно лишний. И вот наконец та линия, которая составляет всю его славу, всё его достояние, – настоящая максютовская линия, которая продолжается даже там, где ее уже нет на рисунке, она парит в воздухе, приковывая взгляд, она уводит взгляд туда, где обозначен центр картины, к лицу, на котором под черной сангиной проступает азарт, жестокость, беспощадность…

Он не заметил, как арбалет слегка дрогнул и острие стрелы чуть-чуть приподнялось. Он не видел, как тетива опасно напряглась и задрожала, тревожно вибрируя от натяжения. Он не видел, как ресницы натурщицы дрогнули, темный глаз хищно прищурился, губы сжались в еле сдерживаемом напряжении. А когда он заметил, то обрадовался и едва успел проговорить:

– Да-да, вот теперь то, что нужно…

Он успел поймать мгновение, когда у стрелка после выстрела мышцы расслабляются. Ринат поймал это мгновение за сотую долю секунды, но он уже был мертв – просвистев в воздухе, выпущенная стрела впилась ему в глаз, как рассерженная оса.

Он рухнул на пол, выронив кисть, кровь из разбитой головы медленно стала вытекать из раны. Он не успел закрыть глаза, и один глаз спокойно и неподвижно смотрел в вечность.

Натурщица хладнокровно опустила арбалет, встала с колен, разминая затёкшие члены. Она не спеша обошла распростёртое тело художника, спокойно сбросила тунику и начала переодеваться. После этого она подошла к приоткрытой заранее двери и негромко кому-то сказала:

– Быстрее!

Высокий мужчина, осторожно оглядываясь, вошел в мастерскую и застыл на пороге.

– Ключ в кармане халата, – прошептала натурщица.

Он быстро прошел в комнату.

Женщина приблизилась к мольберту. Она внимательно посмотрела на рисунок и недобро ухмыльнулась. Аккуратно сложив лист пополам, она сунула его в сумку.

Она подошла к окну, возле которого валялись наброски вечно юной богини охоты, собрала их, положила на стол. Потом уверенно погрузила толстую беличью кисть в черную краску и жирными мазками покрыла на нескольких этюдах лицо Артемиды-охотницы непроницаемой маской.

Мужчина неслышно появился за ее спиной.

– Ты всё? – спросила она, обернувшись к нему. – Пошли? – Она аккуратно положила кисть рядом с рисунком.

– Да, – негромко ответил тот, застёгивая сумку.

За ними еле слышно хлопнула входная дверь.

Когда электричка прибыла на Киевский вокзал и вместе с такими же, как я, дачниками первобытнообщинного вида я выгрузился из вагона, от прекрасного настроения не осталось и следа. Промозглая дождливая ночь сеяла мелкую водяную взвесь прямо в лицо, прилично одетые люди брезгливо косились на меня, а бдительные служительницы в метро отказывались впустить бесплатно, грозя милицией, – денег, понятное дело, у меня не оказалось.

Но самое ужасное – я не знал, куда мне идти. Домой? К Кэтрин? К Ринату, то бишь уголовному авторитету по кличке Рэм, который спит и видит, как бы меня пришить? В памяти всплыло, как Кэтрин рассказывала про какого-то сподвижника Гитлера с похожим прозвищем, ну, того начальника штаба штурмовых отрядов, который погиб в золотой ванне в «Ночь длинных ножей». В нашей бывшей штурмовой бригаде «Ночь длинных ножей» длится уже четыре месяца. И ванна тоже уже фигурировала…

Я сел на скамейку в скверике около вокзала и задумался, глядя на блестящую от фонарей зыбь Москвы-реки. Можно отправиться домой, поесть нормально, отоспаться, помыться наконец, а уже потом, утром, что-нибудь придумать на свежую голову… Но если боевики Рэма или Касьяна, приехав за моим хладным трупом в дачный поселок, из которого я благополучно выбрался, не найдут меня, то куда же они отправятся на поиски? Ясный пень, ко мне домой! И там они возьмут меня чистенького, тепленького со сна, голенького… Нет, домой я не пойду. Я могу пойти к Кэтрин. Но где она, что с ней? Я мучительно хотел это знать и одновременно боялся узнать худшее. Если бандиты были у нее только лишь затем, чтобы поймать меня, то, скорее всего, она сейчас в полном порядке, и, явившись к ней домой, я могу опять пригласить к своей любимой банду головорезов.

А если отправиться в логово босса? Уж там-то они точно меня не ждут! У них фантазии не хватит додуматься, что вместо того, чтобы отсыревать в колодце, я припрусь прямо к их главарю. А на моей стороне будет преимущество внезапного появления. Только к какому боссу мне податься, к Касьяну или к Рэму? Где обитает первый, я не знаю, а со вторым у меня особые счеты. Я прожил у Рината несколько дней и заметил, что охраны у него не было. Значит, встретившись с ним один на один, я имею прекрасные возможности для опережающего удара. Ринат, то бишь Рэм, никогда не отличался крепкими бицепсами, и при прочих равных условиях физическое превосходство было бы на моей стороне. Я всё больше склонялся к этому абсурдному шагу, который привлекал меня своей аристократической бесшабашностью. («Романтик! – всегда говорила обо мне моя бабушка. – Неисправимый романтик!» Кому-кому, а бабуле моей можно было верить.) Итак, я направился на Ордынку.

К двухэтажному купеческому домику, притаившемуся в одном из узких переулочков под шатром пожелтевших канадских кленов, я вышел дворами. Окна мастерской не горели, значит, или хозяина не было дома, или он мирно спал в кроватке. И тот и другой вариант были мне на руку. Если его нет дома – прекрасно, где-то у него валяется сумка с моими шмотками, да и ванна, надеюсь, функционирует… Если же хозяин спит, то, пока он будет продирать глаза и выплывать из своих сладких снов, я завладею ситуацией и смогу диктовать свои условия.

Попасть в