Формула власти. Первое условие - Анастасия Поклад

и она долго молчала, глядя в полупустую чашку укропника. Затем болезненно потерла висок и продолжила: — Прошли годы. Как-то раз моя знакомая гуляла в саду Верховного и приметила среди играющих неподалеку детей ребенка с печально знакомыми ей глазами водянисто-зеленого цвета. Ошибки быть не могло: слишком крепко запомнились моей знакомой эти проклятые глаза. Она узнала у той девочки имя и фамилию, навела справки. Представьте себе: оказалось, что двенадцать лет назад эта неизвестная потаскуха, заменившая неверному вдовцу развеявшуюся супругу, понесла от него! Мало того, ей хватило наглости родить и оставить мерзость в своей семье. Моя знакомая пошла к ее мужу, но выяснилось, что тот все знает. Вы не представляете, юноша, как это отвратительно. Родной, единственной и любимой дочери посмели изменить только из-за какой-то там смерти! Даже отродье прижили. Эта девчонка посмела родиться, в то время как дочь моей знакомой — умерла! Чудовищная несправедливость. Это нужно было исправить. И знакомая, вспомнив придворные привычки, прокляла.

— Кого? — заставил себя спросить Юрген.

— Разумеется, эту потаскухину девчонку с зелеными глазами! Она не должна была родиться, понимаете? Почему вы так побледнели?

— Кажется, вы сказали то, что было мне необходимо… То есть, я понял, как мне подступиться к моему расследованию. Государство вас не забудет, — Липка мог бы сейчас гордиться своим протеже: чувства Юргена выдавал только цвет лица. — Может, вы будете любезны и озвучите точную формулировку проклятия?

— Вам повезло, юноша. Я прекрасно знаю, какое проклятие использовала моя знакомая. Оно гласило, что зеленоглазая девочка двенадцати лет, имеющая старшего брата от иного отца и старшую сестру от иной матери, скончается в страшных муках не позднее первого месяца грядущей зимы.

— Мне нужно лететь, — проговорил Юрген. И мысленно добавил: "Не то я могу не сдержаться и свернуть вам шею".

* * *

— Я так понимаю, ты разгадал тайну своей женитьбы, — констатировал Липка, глянув на лицо входящего в кабинет коллеги.

Юрген кивнул и плюхнулся на стул. Говорить не было сил.

— А где пропадал всю ночь?

— Дома, — буркнул Юра. — У родителей. Узнавал, почему моя мама двенадцать лет назад изменила папе с отцом Дарьянэ.

— Всеблагие Небеса! — присвистнул Липка. — Я и не думал, что у тебя настолько запутанные семейные тайны.

— Я тоже.

— И как, узнал?

— Угу. У тебя какая-нибудь настойка от нервов есть?

— Можешь обнять березу. Люди говорят, это способствует единению с покоем природы. Юрка, у нас четырнадцатый корпус, а не придворная аптека! А ты — агент тайной канцелярии, а не впечатлительная девица. Выкладывай, что узнал, и начинай работать по текущим делам. Переживать в старости будешь, если доживешь.

Юрген яростно запустил пальцы в пепельные кудри, словно желал избавиться ни то от первых, ни то от вторых, ни то вообще от всей головы.

— Отец тогда очень сильно обидел мою маму. А она решила ему таким образом отомстить. В результате родилась Рафуша, у которой глаза Дашиного отца. Ну и Дашины тоже. Как я раньше не заметил?! Разгадка перед носом была…

— Хватит себя корить. Ладно бы ты государственную измену проворонил. Просто знай за собой черту не замечать очевидного и впредь будь повнимательней. Однако, каким боком родственные связи твоей сестры относятся к вашей с Дарьянэ свадьбе? И при чем здесь милая старушка Фистерия Урь? Ты ведь явно узнал от нее нечто важное.

— Эта… — у Юры от ненависти перехватило дыхание, — "милая старушка" прокляла мою сестру, чтобы отомстить своему зятю за то, что он имел близость с моей мамой спустя шесть лет после смерти ее дочери.

— Маминой дочери? — вытаращил глаза Липка.

— Нет, дочь, то есть Дашина мать, была у Фистерии Урь. А когда она развеялась, старуха, видимо, совсем стукнулась об тучу.

Юрген пересказал другу все, что наговорила ему Фистерия. Костэн Лэй надолго задумался, а потом спросил:

— Послушай, но разве Дарьянэ официально считалась Рафушиной сестрой?

— Считалась. Никто, кроме родителей, про это не знал. Рафуша записана в книгах учета дважды: как Эв и как Ару. Значит, и я, и Даша официально были ей в равной степени близки. Но потом нас поженили, фамилия изменилась, и теперь по всем документам у Раферии Эв-Ару нет ни братьев, ни сестер. А значит, проклятие не сбудется. Магию слов очень легко обмануть.

— Юрка, но получается, Фистерия Урь совершила уголовное преступление! Ты был вправе задержать ее прямо там, в гостях. Я не могу понять, что тебя остановило. Вижу ведь, как сильно ты ее ненавидишь.

— У меня была подобная мысль, — Юра тяжело вздохнул. — Понимаешь, Липка, она и так уже прозрачная. Ей осталось жить от силы несколько месяцев. Я ведь еще и в библиотеку сходил. Нашел какую-то старинную книгу о проклятиях — обложка плесенью покрыта. И нашел там подтверждение слов Фистерии и своих догадок: лишь обды могли проклинать без вреда для себя, безошибочно угадывая нужный момент и объект. А прочие расплачиваются за отнятие чужой жизни своей собственной. Я не знаю, скольких еще эта мстительная старуха прокляла. Только высшие силы уже вынесли ей приговор. И он меня устраивает, не хочу вмешиваться.

— Не по закону, но здраво, — резюмировал Липка. — Держать ей ответ перед Землей и Водой. И я не уверен, что Небеса за нее заступятся, как это обычно бывает. Они не любят убийств, тем более человеческими методами.

Юрген откинулся на спинку стула, бросая взгляд за окно, где над зелеными холмами плыли тяжелые синие тучи. Собиралась гроза.

— Всеблагие Небеса, я теперь понимаю, почему родители не хотели нам рассказывать! Я не знаю теперь, легче ли мне жить, когда знаю всю правду. Пожалуй, скорее да, чем нет… Хотя, Даше, наверное, лучше не говорить.

Липкины глаза при этих словах сверкнули. Не обычная наивность отразилась в них, а острая, как стилет, тревога.

— У меня предчувствие, Юра, что ты больше ничего не сможешь сказать своей жене…

По подоконнику ударила мокрая дождевая дробь, одновременно с этим полутемный кабинет озарился вспышкой, а обеспокоенный вопрос Юргена утонул в громовом раскате.

Глава 13. История о ложках

Вся наша роль — моя лишь роль.

Я проиграла в ней жестоко.

Вся наша боль — моя лишь боль.

Но сколько боли. Сколько. Сколько.

Б. Ахмадулина

Шла первая неделя после собрания. Клима сидела у распахнутого чердачного окна, подставляя загорелое лицо свежему ветру, и без зазрения совести потягивала из кружки молоко, которое Выля еще утром принесла для Теньки. Высокие ботинки обды валялись где-то в углу, а босые ноги подпирали теплую деревянную стенку. Сегодня из уроков