Перекресток в Никодимске - Ярослав Чеботарев

встречное заявление на неё подавала?

— Не подавала… Могло быть и хуже, а так, я думаю, всё постепенно образуется всё,— улыбнулась Ксения.— Во всём можно найти положительные стороны. Я вот вас встретила, например. Это же очень хорошо: и ты, и Лена — все вы очень замечательные. А если бы эта история в СМИ попала, в какое-нибудь «Пусть говорят» — страшно подумать, чем бы всё закончилось. Или если бы меня в больнице не спасли…

— Так это какое-то извращение? — не унималась Жанна.— Как-то с эротикой связано? Или боди-арт? Что за увлечение такое, которое нельзя называть?

— Можно. Просто… как бы это объяснить, у нас в обществе его неправильно воспринимают, путают со всяким европейским садо-мазохизмом, плётками, масками и прочим. Это японское искусство шибари или, даже вернее сказать,— кинбаку.  Искусство связывания особыми верёвками; даже не столько связывания, сколько подвешивания. Мне трудно это объяснить, давайте я покажу фото.

Ксения достала смартфон и, покопавшись с минуту, протянула аппарат Жанне. Та удивлённо посмотрела, а затем передала аппарат Мише. На экране была запечатлена девушка на тёмном фоне — полуодетая, висящая в воздухе на виртуозно опутавшей её верёвке. Лена тоже взяла телефон и, увидев фото, воскликнула:

— Но ведь это больно, наверное? Зачем это?

— Мне трудно объяснить в двух словах,— вздохнула Ксения.— Это целая философия, тесно связанная с буддизмом.  И в то же время как бы искусство. Как икебана, как бонсай, только вместо растений для композиции используется человеческое тело, причём необязательно женское. И получается правда очень красиво — действительно произведение искусства, особенно если талантливая модель. И потом это — совершенно особенное ощущение. Многие думают, что всё как-то связано с сексом, но это не про секс совершенно и не про эротику даже. Тяжело подобрать слова… Я могу сказать про свои ощущения, про свой первый раз. Когда-то и моя мама такое практиковала и первый раз меня подвешивал бывший её студент, который ездил в Японию и стал настоящим мастером.

Ксения на секунду замолчала и шумно отпила чай, а затем продолжила:

— Меня подвесили в тёмной комнате, где никого не было — только я и Мастер. Пока я висела, я не видела никого вокруг, даже Мастер не существовал для меня как человек. Он был как контролирующая, обволакивающая сила. Или просто поток энергии, направляющей верёвки. Я была как бы уже одна, было моё тело, были мои чувства. И была боль. Она была как сильнейший инструмент, очищающий сознание, смывающий из мыслей всё лишнее, чуждое, напускное. Когда Мастер ослабил верёвки и опустил меня, я ощущала себя уже совершенно другим человеком.

— Ого! — не выдержала Жанна.— Я не ожидала, совсем не ожидала, что вы, то есть ты… будешь так, ну… откровенна, в общем.

— Я устала прятаться,— вздохнула Ксения.— В этом нет ничего такого — нет извращения или истязания, но почему-то в обществе это занятие вызывает какой-то истерический шок. Вот если бы я занималась икебаной или дзюдо, это бы ни у кого не вызывало вопросов. А дзюдо куда опаснее, чем шибари. Очень тяжело всё время скрываться и испытывать этот страх! Давит будто плитой изо дня в день. Вот поэтому я вам и рассказала, просто не смогла терпеть… Лена, когда тебя увидела такую, очень остро это почувствовала.

Повисло неловкое молчание. Лайка, Миша и Жанна явно были действительно шокированы внезапным откровением Ксении и попросту не знали, что сказать. В затянувшейся тишине очень явственно прозвучал возглас, донёсшийся из детской:

— Мама! Я что, заснула? Мам, а пирожные где?

Глава 24. Странный союз

    На кухню выбежала Катя, потирая заспанные глаза. Разговор разом прекратился, и маленькая принцесса, обрадованная всеобщим вниманием, тут же разразилась монологом:

— Жалко, бабушка ушла: теперь ей сладкого не достанется. Давайте будем делиться. Я буду вон те две «корзинки», палочку со сгущёнкой, вон тот грибочек и эту розочку. Вы почему меня не разбудили, когда кушать сели? А можно я в «корзинке» верх съем, а низ Сёме отдам?

— Не надо, котики пирожные не любят, у них от сладкого животик болит,— улыбнулась Ксения.— Ты ему лучше колбаски дай, колбаска ему больше по душе.

— Мы, наверное, пойдём,— сказала Ивова, взглянув на часы.— Завтра в школу, а у нас и другие дела есть.

    Она выразительно посмотрела на Мишу, и тот поспешно кивнул. От одной только формулировки «мы» у парня учащённо забилось сердце. Прозвучало как-то совершенно буднично, но выходило, что Жанна стала рассматривать себя и его как некое единое целое. От этой волнующей мысли буквально закружилась голова. «Мы теперь что — встречаемся? Она что, моя девушка? Вот так просто, без всяких свиданий и прочего, как так?» — пронеслось у него в голове.

— Да, конечно, идите,— кивнула Лена.— Вы столько для меня сделали! Я даже не знаю, как вас отблагодарить…

— Выздоравливайте и помогите нам с подготовкой к ЕГЭ,— серьёзно ответила Жанна.— Мы и на самом деле будем к вам приходить заниматься. Вы от нас так просто не отделаетесь!

— Да, приходите, я вам рада буду,— улыбнулась учительница.

— И ф фуклы бузем иврать,— вмешалась Катя с набитым сладостями ртом.— И ф тёте Ксюшей тове…

— Давай жуй, Принцесса, не подавись! — строго сказала Ксения.— Я не ухожу никуда, ещё поиграем сегодня.

— Мы завтра после школы придём, чтобы Катю в поликлинику сводить и справку взять,— напомнила Жанна, поднимаясь из-за стола.

— Мам, но я не хочу в поликлинику! — возмутилась Катя.

— Пока к тёте доктору не сходишь, тебе мороженое нельзя будет,— серьёзно заметил Миша.— А вот если врач разрешит — тогда да. Значит, нужно идти за разрешением.

— Ну тогда ладно,— согласилась Катя.— Но потом — сразу за мороженым!

    Миша вошел в комнату, чтобы захватить дверцу от шкафа, а Лена в прихожей улучила момент и попыталась вернуть Жанне деньги, которые вчера она принесла учительнице. Девочка ловко увернулась и тут же спрятала руки в карманы, гневно воскликнув:

— Елена Андреевна, ты что! Я от всей души, и вообще это — плата за будущие занятия!

— Ты уж определись, на «ты» или на «вы» её называешь,— крикнула из кухни Ксения.— А то как-то очень смешно получается!

    Подошёл Миша, держа в руках злополучную дверцу, словно рамку картины. Жанна тут же выхватила у него «багет» и, пока