Мотылек летит на пламя - Лора Бекитт

Айрин не удалось прорваться в Чарльстон: на дорогах стояли войска Конфедерации, и ей пришлось повернуть назад.

Она перенесла этот удар и принялась ждать. Она больше не полагалась на людей: лишь на судьбу и на время.

Айрин не просила позволения остаться в Темре, она просто заняла одну из комнат, как и место за столом. Револьвер она держала при себе. Негры ее не боялись, зато Саре пришлось сжать чувства в кулак. Как бы она ни была возмущена и встревожена, ей оставалось только молчать и терпеть.

Янки приближались, но приближалось и время посева хлопка. Однажды за завтраком Сара обмолвилась о том, что на следующей неделе необходимо приступить к полевым работам.

— Не представляю, как мы справимся. У нас осталось мало негров…

— Никогда не слыхала о религии, которая призывает молиться хлопку. Похоже, ты единственная, кто ее исповедует. Вот и выращивай хлопок сама! — неожиданно заявила Айрин.

Воцарилось молчание.

— Я? — осторожно промолвила Сара.

— Да. Ведь это твоя земля, — сказала Айрин и обратилась к Касси: — Позови Лилу!

Чернокожая горничная содрогнулась под взглядом Айрин, взглядом тигра, сидящего в засаде, и беспрекословно повиновалась. Презрение Касси к новоявленной родственнице семейства О’Келли уступило место смертельному страху.

Когда мулатка вошла, Айрин сказала:

— Садись. — И придвинула стул.

Лила замерла.

— Но я…

— Если ты собираешься замуж за белого мужчину, тебе необходимо привыкнуть сидеть за этим столом. Тебе, а не Касси — потому что она ни дня не проработала на плантации! Завтра мисс Сара отправится сеять хлопок и покажет пример своим слугам! — заявила Айрин и, перехватив взгляд кузины, от которого любой другой человек превратился бы в соляной столб, спокойно добавила: — Я тоже пойду. Я ирландка, а ирландцы привыкли работать на земле.

Касси демонстративно явилась в поле в форменном платье горничной, и ее стенания в первые же полчаса работы так допекли Айрин, что та прогнала негритянку в дом. От Арчи тоже не было толку — отослали и его. Остальные как будто годились для работы — даже белые руки хозяйки Темры, привыкшие ласкать клавиши пианино, послушно рыхлили землю.

В конце концов Сара О’Келли была потомком пионеров, которые не отступали ни перед какими трудностями.

Айрин долго работала молча, потом вдруг спросила:

— Я слышала, ты вышла замуж?

— Да, за управляющего, мистера Фоера.

— Зачем?

Саре был понятен смысл вопроса. Можно найти тихую пристань в браке по расчету, испытав неразделенную любовь, но как объяснить ее поступок?

— Из-за Темры.

— Темра не стоит таких жертв! — сказала Айрин. — То, что ты совершила, гораздо хуже того, в чем обвиняли меня!

Сара выпрямилась. Ее взгляд прожигал насквозь.

— Нет. Разврат преступнее расчета.

— Это была любовь. Любовь способна раздвинуть любые границы, ею можно оправдать все. Время показало, что была права я, а не вы. Рабов больше нет. И может статься, вскоре многие плантаторы лишатся своих владений. — Сара молчала, а Айрин продолжила: — «Это значит сеять ветер, чтобы пожать ураган, который вскоре налетит» — такие строки написал поэт Лонгфелло, и они как нельзя лучше выражают то, что вы сделали. Южане сами себя наказали. Так же, как и ты.

Хотя было по-весеннему прохладно, вскоре им стало жарко: пот стекал со лба на ресницы, слепил глаза. На губах появился солоноватый привкус, и приходилось то и дело прикладываться к тыквенной бутыли с водой.

В какой-то миг Айрин выпрямила спину и потянулась, намереваясь немного передохнуть, как вдруг увидела Касси, которая бежала через поле, размахивая руками и что-то крича, а главное — не заботясь о туфлях и платье. Ветер уносил ее крик в сторону, но Айрин догадалась.

— Янки, янки, янки!

— Янки, — спокойно повторила Айрин. — Они пришли.

Сара мигом утратила самообладание.

— Боже, что делать?!

— Ничего. Они существа из плоти и крови. Они смертны. И способны испытывать страх.

— Нам их не напугать!

— Знаю. Главное, что они не смогли испугать нас.

Они созвали негров и пошли через поле к дому.

В имении царил переполох, синий цвет мундиров заслонил белый свет, отовсюду доносилось бряцанье оружия, грубая ругань, стук сапог. Часть солдат побежала вверх по лестнице, другие бросились к хозяйственным постройкам, кто-то шмыгнул на кухню. Слышался звон посуды, истошные крики домашней птицы и животных.

Сару охватило противное, липкое, леденящее душу чувство: будто чья-то чужая рука шарила у нее по груди.

Из дома с визгом выскочила Трейси, за которой гнался солдат. Его остановил молодой сержант.

— Погоди, не время. Этим можно заняться ночью.

Сара содрогнулась от ужаса.

— Они нас обесчестят!

— Пусть только попробуют подойти, — прошептала Айрин.

— Кто вы, леди? — довольно миролюбиво спросил молодой сержант, когда Айрин и Сара подошли к крыльцу.

— Я Сара О’Келли. Это мое имение.

— Ясно, мэм. Эй, несите майора наверх, в спальню! — крикнул сержант и обратился к женщинам: — Вам повезло, мисс, мы не станем жечь ваш дом, а разместим в нем раненого, о котором вы обязаны позаботиться. Если вы этого не сделаете, вам будет хуже.

— Хорошо, я приставлю к нему негритянку, — натянуто произнесла Сара.

— Негритянку?! Я рассчитывал, что вы сами займетесь его лечением!

Сара возмущенно передернула плечом и ничего не ответила.

— А где ваш врач? — спросила Айрин.

— Выхаживает других раненых. Вчера наш отряд напоролся на партизан, и нам пришлось жарковато.

«Так вам и надо!» — едва не сказала Сара, а сержант продолжил:

— Майор Эванс терпеливый и благородный человек, он отправил врача к солдатам.

Мимо пронесли молодого мужчину, бессильно лежавшего на шинели, мужчину с изящными руками и лицом истинного аристократа, в которое Саре хотелось плюнуть.

По иронии судьбы его уложили в ее спальне, сорвав с постели солнечно-желтое атласное покрывало и раскидав подушки; между тем в имении происходило то, о чем Сара слышала сотни раз: обивка мебели была вспорота, люстры, зеркала и вазы разбиты, ковры истоптаны сапогами, хлопок подожжен, припасы разграблены.

Сара могла пережить гибель привычных с детства вещей, однако когда солдаты стали жечь библиотеку ее отца, она без промедления вошла в спальню, где уложили майора, и решительно произнесла:

— Кто бы вы ни были, прикажите своим воякам положить книги на место и не бросать их в костер! Уничтожать библиотеку — настоящее святотатство, к тому же книги дороги мне как память об отце.