Люди как боги (сборник) - Сергей Снегов

На меня особое впечатление произвело туманное слово одного из военачальников – туманное не потому, что мысль, заключенная в нем, была неясна, нет, высказывался он четко. Но, рассказывая о своих соображениях, он использовал еще никем не примененный способ – заклубился синеватым облачком и стал оседать на присутствующих.

– Наши противники и не будут атаковать защищенные планеты, – зловеще моросила холодная информация туманного стратега. – Они не станут подвергать опасности свои корабли, не надейтесь на это. Враги соединятся с разблокированными галактами, выпросят ужасные биологические орудия и расстреляют нас. Не забывайте, что переавтоматизация наших организмов на более надежную механическую основу не завершена!

Властитель задумался.

– Верно, все верно! – прогремел он. – Прогрессивный процесс примитивизации только начат. Философски мы давно определили свою историческую миссию как превращение организмов в механизмы. Я недавно подробно об этом рассказывал в споре с тем упрямым дурачком, которого мы захватили в плен. Но практически – сделали недостаточно. И если биологические орудия галактов появятся у наших планет, спасения не будет. Соединения людей с галактами допустить нельзя. Я хотел бы узнать: что на Третьей планете? Передачу информации разрешаю только для новостей.

Выступил новый оратор – и я понял, почему Великий разрушитель заранее ограничил его выступление. По залу поплыло зловоние.

Сановник – существо, похожее на головоглаза, но без сверкающего перископа – окутался желтым дымом, и я, задохнувшись, схватился за нос, и если не зажал его полностью, то лишь потому, что не хотел упускать интересной информации. Оратор просмердел, что новый Надсмотрщик Третьей планеты принял командование над Управляющим Мозгом, неполадки незначительны, хотя в сложившейся острой ситуации едва не вызвали катастрофических последствий. Ныне их исправили, и Третья планета, мощнейшее сооружение Персея, снова в строю.

И если в первой фазе прорыва она ослабила противодействие, – дышала на меня нестерпимой вонью речь оратора, – то сейчас ей удалось ввести в свои неевклидовы захваты новосозданные объемы пустоты. Помощь Второй и Четвертой планет значительна, но исход схватки решила Третья, я на этом настаиваю и, если будет дозволено…

– Хватит! – загрохотал властитель. – Для присущего тебе способа передачи мысли твоя речь излишне многословна. Пусть Орлан доложит, как чувствуют себя пленники и что с ними делать.

Я не услышал от Орлана чего-либо важного. Пленники подавлены испытаниями, выпавшими на долю адмирала, сам адмирал бодрится, хотя ослабел и уже не может передвигаться. Ничего, кроме того, что он восхищен такой жизнью, от него не добиться.

– Как поступить с пленниками, зависит от того, что собираемся делать мы сами, – сказал Орлан.

– Эвакуироваться! – прогремел властитель. – Никелевая планета в опасной близости от района штурма. Мы перебазируемся на Марганцевую или на Натриевую. Пленников прихватим с собой.

– Ни на Марганцевой, ни на Натриевой не удастся обеспечить их существование, Великий. Люди – биологически слабые объекты, у них трагически узок спектр жизненных условий.

– Это их дело – узок он или широк! Пусть знают, что с такими биологическими структурами не завоевать господства во Вселенной. Погрузить людей и всех, кто с ними, в захваченный звездолет и завтра же отправить на Марганцевую.

– Будет исполнено, Великий! Что до адмирала… Ты гарантировал ему жизнь, Великий.

– Я гарантировал лишь то, что не буду покушаться на его жизнь. А если этот чванливый неудачник подохнет благодаря собственным усилиям, не опечалюсь. Еще меньше буду страдать из-за гибели его друзей. Из всех звездных народов, которые мы покоряли, люди самые отвратительные: неудачное телосложение, отсталая философия, аристократического примитива ни на грош. Правда, мы их еще не покорили, но, когда это случится, пусть пеняют на себя!

Я расхохотался. Я катался по полу и задыхался от смеха. Я уже не боялся, что мое присутствие обнаружат, – мне было плевать на их месть: часы их сочтены, они сами это понимают.

И вдруг бред оборвался, я услышал словно со стороны то, что представлялось мне торжествующим хохотом, – слабое всхлипывание, жалкое бормотание. Я лежал у невидимой стены, ослабевший так, что уже не мог пошевелить рукой. И вероятно, самым тяжким физическим усилием всей моей жизни было то, какое понадобилось, чтобы приподнять голову.

С другой стороны барьера на меня смотрел Ромеро. Он с надеждой сказал:

– Мне кажется, дорогой друг, вам привиделось новое сновидение?

Он так впился в меня глазами, такая внутренняя страсть была в его вопросе, что это подействовало на меня лучше лекарства. С каждым его словом ко мне возвращалось сознание.

13

Я поднялся на ноги.

– Замечательный сон! – прошептал я. – Вы посмеетесь, Павел.

К Ромеро присоединились Камагин и Лусин, за ними подошли Осима и Петри. Они слушали, но не смеялись. А я все не мог удержаться от смеха – при озаренных по-дневному стенах фантастические фигуры и лики ораторов, нелепый язык их речей казались еще забавней.

– Интересный сон! – неопределенно сказал Петри.

Осима молча пожал плечами, а Камагин воскликнул:

– Видения фантастичны, а действительность чудовищна! К сожалению, единственный отпор, который мы можем оказать этим мерзавцам, – поиздеваться над ними в воображении.

– Очень уж сложны эти сны, чтоб быть только снами, – с сомнением сказал Ромеро.

Как и все люди его эпохи, Камагин был последовательным рационалистом. Ромеро искал в суевериях зерно истины, Камагин начисто ее отвергал. Нас с Камагиным разделяло пятьсот лет человеческого развития, но во многом он был мне ближе Ромеро.

– Уж не хотите ли вы сказать, что какой-то неведомый друг снабжает адмирала секретной информацией, зашифровав ее в сны?

Ромеро раздраженно возразил:

– Я хочу сказать, что нисколько не был бы удивлен, если бы это было так. Во всяком случае, я запомнил и галактическую рубку, которую дважды посетил адмирал, и то, что Аллан штурмует Персей, вбивая между его светилами таран аннигилируемых планет, и то, что на Третьей планете, мощнейшей крепости разрушителей, неполадки, и, наконец, то, что наши друзья-галакты обладают какими-то биологическими орудиями, приводящими в ужас разрушителей. Согласитесь, что до того, как Эли стали посещать его сны, ни о чем подобном мы не слышали. Стало быть, сновидения несут в себе принципиально новую информацию. Другой вопрос – правдива ли она.

Маленький космонавт вспылил:

– Бредовые видения голодающего – вот что это такое! – Он с раскаянием повернулся ко мне: – Адмирал, я не хотел вас оскорбить.

Я через силу улыбнулся.

– Разве я не голодающий? И что все это бред – не отрицаю.

Ромеро холодно проговорил:

– Я выдвигаю такое утверждение: если хоть один из фактов, открытых нам в сновидениях адмирала, окажется реальным, то и все остальные также будут правдивы. Согласны?

– Согласен! – Камагин насмешливо добавил: – Вы забыли, Ромеро, одно известие из сна адмирала. Оно допускает непосредственную проверку: нас сегодня собираются эвакуировать на какую-то Марганцевую планету. Сегодня, Павел! И если день пройдет и эвакуации не будет…

Камагин еще не закончил, как Ромеро поднял трость:

– Принимается. Итак – сегодня!

– Стены посветлели, – сказал я со вздохом. – Сейчас появится наш мерзкий тюремщик и поинтересуется, не возжаждал ли я смерти.

Орлан появился, словно вызванный.

– Адмирал Эли, первое испытание закончено, – сказал он бесстрастно. – Тебе дадут поесть. После еды вы все должны собраться. Пленных эвакуируют с Никелевой планеты на Марганцевую.

Ромеро выронил трость, Осима, всегда сдержанный, вскрикнул. Камагин распахнутыми, полубезумными глазами смотрел на меня.

Орлан исчез так же внезапно, как и появился.

Часть третья

Мечтательный автомат на третьей планете

И на что мне язык, умевший словаОщущать, как плодовый сок?И на что мне глаза, которым даноУдивляться каждой звезде?И на что мне божественный слух совы,Различающий крови звон?И на что мне сердце, стучащее в тактШагам и стихам моим?!Лишь поет нищета у моих дверей,Лишь в печурке юлит огонь,Лишь иссякла свеча – и луна плыветВ замерзающем стекле…

Э. Багрицкий

1

Эвакуация походила на бегство.

В зал хлынули головоглазы. Нам не дали ни обсудить приказа, ни просто перекинуться соображениями. Человеческим языком головоглазы не владели, но зрение у них было зорче нашего, а гравитационные оплеухи впечатляли больше слов. Вновь появился Орлан, и мы впервые услышали его истошный крик, раздававшийся потом так часто, что он и поныне звучит в моих ушах:

– Скорей! Скорей! Скорей!