Модус вивенди (СИ) - Дарья Кузнецова

— Ну, те, кто был вокруг наследника. Почему именно эти люди? Канцлер, Измайлов, твой друг Марков, ещё тот генерал, который твой командир; кстати, как его фамилия?

— Щукин. Да, была тёмная история… Когда цесаревичу было около пяти, он очень сильно заболел. Мы не могли его вылечить, но по крайней мере поддерживали его жизнь, — тем же образом, что я вылечил тебя, — пока не нашлось лекарство. А потом выяснилось, что болезнь эта не случайна, и заразили его намеренно, так что наше присутствие стало тем более необходимо, что нужно было его защищать до вычисления всех виновных. Так и получилось, что несколько лет вместо нянек и гувернёров у него были Одержимые и офицеры охраны. А граф Ивлев вообще его крёстный и друг Императора; но это общеизвестный факт, так что я удивлён твоим неведением.

— Я забыла, что он крёстный, — поморщилась я. — Странно представить тебя в роли няньки. Ты любишь детей?

— Не знаю, — хмыкнул он.

— Как это?

— Честно. Наследник был единственным ребёнком, с которым мне доводилось общаться в сознательном возрасте. Лично его — любил, и сейчас тоже. А ты?

— А я их боюсь. Ну как — боюсь? Опасаюсь, — со смешком призналась я. — Всегда чувствую себя ужасно неуверенно и глупо, когда возникает необходимость разговаривать с детьми.

— Я надеюсь, у нас будет возможность разобраться в этом вопросе, — мягко, вкрадчиво отозвался он.

— В каком смысле? — осторожно уточнила я, хотя и догадывалась, на что именно мужчина намекает.

— В самом прямом, — ответил Одержимый. Слитное неторопливое движение, и я оказалась лежащей на спине, Игорь же частично придавил меня к кровати, а частично навис сверху, опираясь на локоть. — Ты ведь родишь мне сына? Или дочку, не принципиально, — уточнил он, разглядывая меня с непонятным выражением лица.

— Прямо сейчас? — вместо ожидаемого смущения тихо хихикнула я, и сама удивилась, с какой лёгкостью отреагировала на этот провокационный вопрос.

— Прямо сейчас, увы, не получится, и вообще — не раньше, чем через полтора года, — ухмыльнулся он. — Действие блокатора будет длиться ещё несколько месяцев. Но я задал тебе предельно конкретный вопрос, и очень хочу услышать короткий и однозначный ответ.

— А что, у меня есть варианты? — продолжила веселиться я.

— Нет, — не стал увиливать мужчина. — Как ни эгоистично это звучит, но я слишком хочу как можно крепче привязать тебя к себе, а это ещё один очень хороший способ, — со своей убийственной честностью признался он. — Не сердись на меня за эту прямоту, просто пока думать об этом с другой позиции сложно, — он легонько коснулся губами моих губ, не давая мне высказаться, и продолжил с тем же феноменальным спокойствием и откровенностью. — Я никогда не предполагал, что мне светит такая роскошь, как собственная семья, и вообще только что это понял. Что не просто заполучил в своё личное безраздельное владение удивительную женщину, а получил шанс на нечто большее, чего никогда не имел и о чём никогда не смел мечтать. И упускать его я не намерен. Но ты опять виртуозно ушла от ответа.

— А ты в нём сомневаешься?

— Нет, но хочу услышать, — усмехнулся он.

— Будет тебе ребёнок. Хотя я понятия не имею, как с вами двумя управлюсь, — вздохнула я, задумчиво погладив его ладонью по щеке.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Одержимый.

— Ну, неужели ты думаешь, что у тебя получится менее упрямый, решительный и самоуверенный сын, чем ты сам? — рассмеялась я, разглядывая озадаченное выражение его лица.

— Значит, придётся заводить ещё и дочку, — улыбнулся он. Легко и проказливо, совсем по-мальчишески, и от этой улыбки мне стало невероятно светло и радостно, а в груди растеклось тепло. Захотелось засмеяться без всякого повода или сделать какую-нибудь несусветную глупость.

— Знаешь, мне кажется, я уже почти люблю тебя, — неуверенно пробормотала я, а Одержимый в ответ неожиданно расхохотался, уронив голову мне на плечо. — Что я смешного сказала?! — возмутилась я, обиженно упёрлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть. — Ты…

— Прости, но мне действительно смешно, — широко ухмыляясь, сообщил он, приподнимая голову, но и не думая отстраняться дальше. — Если это ты называешь «почти», то моего воображения не хватает представить окончательный результат! Хотя посмотреть на него будет очень интересно.

— Что ты… в каком смысле?! — совершенно растерялась я.

— Вета, я же тебе объяснял, могла бы догадаться, — почему-то сейчас, когда он вот так искренне улыбался, во взгляде не было совсем ничего пугающего. Всё та же тьма, но на этот раз — тёплая, уютная и ласковая. — Одержимые чувствуют, когда расстаются с частью души, даже если это происходит непроизвольно. Всё, что от меня осталось, принадлежит тебе; неужели ты думаешь, что я мог не заметить ответный подарок? — улыбка стала задумчивой и чуть отрешённой, и мужчина накрыл рукой обе мои ладони, всё ещё лежащие у него на груди.

— И как давно ты это заметил? — ошарашенно пробормотала я.

— Примерно тогда, когда ты пригласила меня составить себе компанию за кофе. Просто разобрался не сразу, — явно наслаждаясь моей растерянностью, пояснил он. А я хватала ртом воздух, пытаясь придумать, как на всё это реагировать. Получается, то, что для меня стало откровением и важным открытием, для него давно — открытая книга?!

— Ты… невыносим! — выдохнула я наконец. — И цесаревич ещё говорил, что Одержимым труднее общаться с окружающими, чем окружающим — с ними?! Это что же получается, ты устроил мне сцену на приёме, точно зная…

Продолжить возмущённый монолог Ветров мне не позволил, просто закрыв рот поцелуем. И целовал — жарко, глубоко, чувственно, — долго, до окончательной капитуляции и ещё некоторое время после, явно увлекшись процессом.

— Потому и устроил, — тихо хмыкнул он, в конце концов всё-таки прервав поцелуй. — Ревновал, и буду ревновать. Чем дальше, тем сильнее, потому что я совершенно не намерен расставаться с этим приятным ощущением. Я, конечно, постараюсь держать себя в руках, но никаких гарантий дать не могу.

— Надеюсь, палку ты всё-таки не перегнёшь, — вздохнула я. — Но как вы тогда можете обманываться в отношении к вам окружающих, если так легко способны отсечь равнодушных?

— Всем людям свойственно надеяться на лучшее, Одержимым — особенно; а когда с нашей стороны привязанность уже возникла, с ней сложно бороться. Даже понимая безразличие. Впрочем, полного равнодушия в мире гораздо меньше, чем может показаться на первый взгляд. Люди обычно отвечают на тепло теплом, пусть и непроизвольно, — даже такие, как Ремезова, которую ты сейчас вспомнила, — но… Знаешь, до знакомства с тобой я даже не подозревал, что среди нормальных людей попадаются способные на столь искренние и глубокие чувства. Не отпущу. Никогда и никуда. Буду бдительно стеречь и наслаждаться тобой в гордом одиночестве, — с нервным смешком пригрозил он. — Слишком страшно, один раз попробовав, лишиться всего этого.