Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

— Угу… — хлюпнул носом парень.

— А с чего это она? — кивнула в сторону закрытого окна.

— Да был тут с неделю назад один…. - зло сплюнул Кашела.

— Правда? — я изо всех сил удерживала маску сочувствия на лице.

— Ну! Прям рыцарь… Весь из себя…. На черном коне…. С мечом…

— Долго гостил? — сочувствующе выдохнула я.

— Да не… дня три пробыл, да в Рыбки намылился, Мифонька, мельника сын, слыхал, у него там встреча была назначена, дескать, к сроку надо успеть! — фыркнул Кашела.

— Да… неприятно… Но ты не теряйся: рыцарь был, да уехал и вряд ли еще приедет, — а в душе маленькая-маленькая надежда, что он вернется.

— Эт точно: он у ведуна и старосты спрашивал дорогу на Кормовцы, а там и до Еженского тракта недалече! — со знанием дела, будто бы он чуть ли не каждый день по этой дороге ездил, кивнул Кашела.

— Мда… Ну бывай, — все что могла, я узнала, можно попробовать уснуть.

— А…

Вот что Кашела подразумевал под своим «А», мне было совершенно неинтересно, поэтому я закрыла окно и плюхнулась на кровать: веки отяжелели, тело стало вялым — похоже сон пришел и ко мне…

Лично для меня утро выдалось вполне терпимым: могло быть и лучшим, только опять сон странный приснился. Это все от предсказаний Шейны, да страхов девичьих. Глупости это, вот! Хорошо, что рано вставать не пришлось. Трышенским женщинам повезло меньше: коров и коз никто не отменял, да хлеб свежий, и завтрак тоже. Как же они умудрились встать? Не знаю, но видимо у них получилось, потому как по комнатам разносился аромат горячего хлеба. Эх, почти как дома… Может бросить все и домой вернуться?

— Где же ты, принц мой, супруг долгожданный?.. — пролепетала во сне Сирин.

Мда, не получится вернуться сейчас: сама ведь решила с супругом своим разобраться. Ну уеду домой, а кто перед волхвом тогда стоять будет? Кто его вообще отменить церемонию заставит? Правильно, больше некому. Значит, пора собираться в путь.

Прощание с трышенскими женщинами вышло трогательным, даже немного слезливым: на окраине деревни они махали нам вслед платками да косынками. Сирин тоже хлюпала носом, клятвенно обещая как-нибудь, когда-нибудь еще раз посетить Трышенку. Как знать, быть может и сдержит слово. Со мной такого прощания не было: боялись, что именно попрощаются, а не махнут рукой до встречи — знать не забыли вчерашнее гадание. Обидно немного, но не знаю почему. Ладно, что уж теперь жалеть. Главное не это — я ведь нашла подтверждение тому, что Фларимон был здесь, что едет он в Шуюк. Чего ж еще?

Дорога шелковой лентой ложится под копыта лошадей, всадники дремлют в седле, а я опять размышляю. Над чем? Эх, знала бы, сказала. Так — обо всем и ни о чем. По большей части вспоминаются обрывки баллад да стихов старинных. И все как один печальные.

"Что можно рассказать о смерти?

Что никому ее не избежать?

Что в нашей жизни круговерти

Любой из нас себе судья и сам палач?

Что каждый день стремится к краю,

Все ближе к пропасти летит?

Что запредельного не знаю?

Что сердце бедное там не болит?

Что тишина ночей и гомон дней

Когда-то будет недоступен?

Что не узреть тогда людей?

Что веко глаз опустит,

Чтоб не открыться никогда?

Да, рассказать возможно лишь такое,

Такая уж у нас судьба,

Такое сложное и всё простое…"

Тоскливо почему-то на душе, будто… обидел кто, а чем и как не знаю. Будто чувствую беду, но не знаю с какой ее стороны ждать. Сирин что ли разбудить? Пусть хоть трещоткой трещит, все лучше этой тишины. Одинокой тишины. Тишины предчувствия.

В Латрир въехали мы ближе к вечеру — сказывался девичник вчерашний. Сильно подозреваю, братья Феве отнюдь не отдыхали в наше отсутствие. Ну не зря же по утру у старосты нос синий был! Да и Феве слегка помятыми выглядели. Однако доказать не могу, да и не хочется, по правде говоря. Главной моей заботой было найти Фларимона. А еще купить новый плащ. Увы, но в прежнем не так тепло по утру и холодными ночами. Именно поэтому, едва устроившись в небольшой гостинице — Сирин опять укуталась в плащ с ног до головы, изображая сплошную загадку — на окраине городка, я поспешила в лавку портного. Откуда дорогу знаю? Пришлось спросить. А кто кроме золота даст верный ответ? Верно, никто. Пришлось опять к золотому дару обращаться — давно я соли на языке не чувствовала.

Лавка нашлась сразу: большая вывеска в виде ножниц, на кольцах которых выбит вензель гильдии местных портных. Мэтр Проль — владелец лавки — оказался седым, как лунь, старичком, но с цепким, словно у молодца, взглядом. Он не стал поспешно предлагать свой товар, терпеливо ожидая моих слов. Выслушав же, тоже не торопился. Степенно снял мерки, покопался в груде готовых плащей и, поцокав недовольно языком, заявил:

— Нужного, увы, нет. Но вот к утру я закончу подшивать два плаща, один из которых вам будет впору.

— До утра я никуда и не тороплюсь, — я позволила себе улыбку: ночью не собираюсь муженька искать, время есть.

— И замечательно, — кивнул мэтр Проль, берясь за иголку. — Через час после рассвета приходите, будет готово. Только запомните, на вашем поверху узор из фиалок пущен.

Опять фиалки? Не многовато ли?

Попрощавшись с мэтром, я направилась сразу в гостиницу: гуляний хватило еще вчера, на приключения не тянуло, узнавать что-либо не стала — не хотелось терять надежду.

Вечер уж давно спустился на улицы, прохожих почти не было — это и пугало, и успокаивало. Пугало, потому как раз нет, значит, чего-то опасаются. Успокаивало — меньше с золотом общаться придется.

— Тетенька, тетенька, дай монетку! — грязная ладошка ухватилась за край плаща, вырывая из клубка домыслов и рассуждений.

Мне кажется, или такое уже было?

— На, держи, — бросаю в протянутую ладонь целый серебряник.

Ишь, расщедрилась. Но я так хочу.

— Ох, тетенька! Спасибочки вам огромное! Мне только единожды, как раз давеча такую деньгу большую дали! — восторженно охнул чумазый мальчишка (все-таки факелы с магической подпиткой на улицах города — великое дело).

— Купец, наверное, таровитый, — не могу удержаться от улыбки, глядя на восторг мальчика.

— Не-э, рыцарь. Всамделишный! У него конь огромный, черный, будто сама ночь. И меч, прям как в сказках про Янко-королевича!

— Так уж и рыцарь? Настоящий? Седоусый, небось…

— А вот и нет! — радостно воскликнул мальчишка. — Молодой еще. Но рыцарь точно: сам городской голова ему кланялся. А дочка евойная влюбилась сразу же в него.

— Красивый значит?

— Наверное, — пожал плечами малыш, крепко сжимая в кулаке монету. — Волосы длинные, каштановые — у многих похожие. Но глаза у него не такие, ни у кого раньше не видал — фиалковые!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});