Ночной сторож - Луиза Эрдрих

одета для холодной погоды. Чего стоили одни ее ботильоны! Он подарил ей пару своих носков. Удивительно, но она спросила, можно ли ей поездить верхом. Милли хотела отправиться к Жаанат. А ведь она боялась лошадей с тех самых пор, как неудачно прокатилась в прошлый раз. Он сказал, что поедет с ней, а затем продолжит собирать подписи. Он прикинул, какая лошадь достаточно спокойна для Милли. По правде сказать, ни одна из них не отличалась тихим нравом. Они были раздражительны – либо из-за того, что стояли взаперти в стойлах, либо стремились укрыться от непогоды и поскорей вернуться в конюшню. Даже старая Дейзи Чейн была пугливой, а кроме того, давно находилась на пенсии. Но Милли решительно повторила просьбу, и он понял, что, когда она настроена бескомпромиссно, ему лучше немедленно сдаться и не сталкиваться лбами с дочерью, так напоминавшей его самого в молодости.

Томас

Всего два месяца и еще несколько дней, чтобы спасти родину и свой народ. Так почему же, когда у него почти не осталось времени, Томас обнаружил, что на работе часто сидит, слепо уставившись в пространство, или пишет длинные бессвязные письма, но не людям, важным для дела, а друзьям и родственникам? Почему он теперь полюбил машинально чертить какие-то каракули или читать детективные романы Шарло, которые так хорошо помогали ему не спать? Почему он не мог успокоиться и сосредоточиться? Потому что он был напуган, вот почему. Что, черт возьми, он станет делать в Вашингтоне? Как они туда доберутся? Где остановятся? Что, если Артур В. Уоткинс разнесет его в пух и прах? Это будет похоже на Уоткинса. Он разделывал индейцев под орех своими речами и всей своей деятельностью. Что, если Томас потерпит неудачу? Если он не сможет высказаться? Если не сможет оспорить это дело? Если договора расторгнут, все потеряют землю, людям придется переехать в Города, а ему самому понадобится оставить свой дом? А как же его семья? И что будет с Бибуном?

Патрис

Как раз перед Рождеством ее глаза начали сильно болеть. Может быть, она заработала снежную слепоту, осматривая силки в слишком солнечный день. А может, начинала сказываться работа на заводе, во время которой зрение находилось в состоянии постоянного напряжения. Поначалу дело обстояло неплохо, пока она сопротивлялась желанию потереть веки. Она все еще могла – моргая, щурясь – сосредоточиться на том, что делает. Она могла собирать подшипники, правильно наклеивая драгоценные камни, и успешно завершать работу. Но слишком медленно. Кузнечик топтался у нее за спиной. Боль начала усиливаться. Гной склеивал глаза, когда она спала. Придя домой с работы, измученная, она ложилась на кровать, укрывшись одеялами, а Жаанат промывала ей глаза травяными настоями.

Это помогало, и она всегда была готова к работе, но жжение возвращалось. Жаанат готовила настой впрок, и Патрис приносила на завод маленькую бутылочку с лекарством. Каждый день во время обеда она промывала им глаза. Она проделывала это в кабинке женского туалета, чтобы никто не мог увидеть и донести. Она боялась, что может потерять работу.

Слова

Слово, используемое для обозначения семяизвержения – баашкизиге, – также обозначает стрельбу из ружья. Слово, используемое для обозначения презерватива – биинда’уджиган, – означает также футляр для оружия. Милли записала эти слова в свою тетрадь. Потрясающе.

Вера

Однажды днем, когда Эдит наблюдала за происходящим, старый добрый Гарри опустился на колени рядом с диваном с кольцом в руке. Он попросил ее выйти за него замуж. Она закрыла глаза. Она только что проснулась, но все еще чувствовала усталость. Прежде чем она смогла ему ответить, она снова заснула. Позже, вечером, он снова стоял на коленях. На этот раз она позволила глазам открыться. Это казалось выходом из ее ужасного положения. Она взяла кольцо и надела на палец. Затем спрятала лицо. Он обещал, что даже не поцелует ее. Он сказал, что никакой ночи любви не будет еще долго. Никогда, подумала она. Несколько ночей спустя он стоял в дверях и занимался онанизмом. Ее разбудила вибрация. Отвратительный звук.

– Святой боже! – выкрикнула она, садясь. – Какого черта, что, черт возьми, ты делаешь?

Гарри включил свет. Он держал бутылку молока. Он встряхивал ее, потому что в верхней части, у горлышка, молоко замерзло. Он не мог уснуть и собирался выпить теплого молока. Не присоединится ли она к нему?

Лабатт

Не успел он завязать, как все началось сначала. Фрэнсис Бойд попросил потихоньку стянуть для него немного кофе из жестяной банки. Хотя бы одну чашку. Он сказал, что ему не впервой. Лилия Сноу попросила туалетную бумагу. Она устала пользоваться страницами из каталога «Сирс»[101]. Они царапают ее маленький персик. Младшая Бижики хотела стеклянный мерный стакан, похожий на тот, какой она видела на кухне у своей подруги. «Я больше ничего подобного не принесу, – ответил он ей встревоженно. – Я все равно такого бы не нашел. Я вообще представления не имею, о чем ты говоришь!» Гордон Флери сказал, что будет признателен, если Лабатт поможет достать ему инструменты. Любые инструменты. Лабатт на этот раз был возмущен. Он оскорбился. Хлопнул дверью своего ветхого дома, чуть не сорвав ее с петель. Что ж, разве вы не хлопали дверями в этой резервации? Вы не захлопывали двери перед самым носом у человека? С тех пор и пошло. Он получил прозвище Текила-бум[102]. Что было не таким уж плохим прозвищем. Он воспринял кличку с благосклонностью. Она была лучше, чем несколько других, которые он пережил. И уж всяко получше, чем Пальчики, или Карман, или Дед Мороз, или другое имечко, которое он боялся получить, Сглаз. Ему грозила опасность его заработать, потому что он употреблял это слово слишком часто. Но он использовал его, так как знал то, что знал. Например, он знал, что Пикси кто-то сглазил. Он мог сказать это по ее взгляду.

Новогодний суп

О, как он хорош. Наполнил живот. Заставил улыбнуться. Вылечил похмелье. Заставил двигаться на морозе. Его приготовили с луком, фрикадельками, которые на мичифе называют булетами, и картофелем, очищенным и отварным. Потом бульон загустили мукой. Поперчили и посолили. Вот и все. А еще можно добавить туда нарезанное мясо. Тоже получится хорошо. Такую еду трудно испортить. Главное, подать ее горячей. А еще неплохо испечь к супу хлеб, если у вас есть мука, обжарить, если у вас есть жир, в виде лепешек, которые на мичифе называют гуле, в форме маленьких пышных квадратиков или пончиков, которые люди называют бэнгами. Такой едой можно наслаждаться бесконечно. Жаанат приготовила суп из медвежатины. Он вылечивает обычную простуду. Вылечивает и необычную. Но трахому[103] не вылечивает. Нельзя закапать суп себе в глаза.

– Тебе следует пойти к медсестре, – посоветовал Лесистая Гора. – Давай я отвезу тебя в поселок. Ты можешь ехать на Дейзи Чейн, а я побегу рядом. Я все еще тренируюсь, хотя мать велела мне больше не драться.

– Отвези ее, – попросила Жаанат. – Мои снадобья не лечат болезнь, а просто сдерживают ее.

Патрис ехала в поселок на крепкой старой лошади. Та была невероятно медлительна.