Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

— Для нас товарищ Маленков был неплохим. Когда он был председателем Совета министров, то снизил сельскохозяйственный налог{988}.

Анализ сведений с мест о реагировании коммунистов и беспартийных позволяет предположить, что одним из основных мотивов для неприятия многими из них того, чем закончилась очередная схватка за власть в Кремле, было не столько особое предпочтение, которое они могли отдавать Молотову или Маленкову перед Хрущевым, сколько общая неудовлетворенность своим собственным материальным положением и неверие в то, что оно может в скором времени улучшиться. Как отмечалось в информации Ставропольского крайкома КПСС, «жалобы на низкую материальную обеспеченность рядовых рабочих, на недостаток продуктов питания в магазинах, на слабую борьбу со спекуляцией и на плохую работу горисполкомов по ремонту квартир» содержались в «отдельных высказываниях» на этих сугубо политических собраниях и митингах{989}. Особенно сильно этот мотив звучал, когда эти собрания и митинги выходили из-под контроля партийных организаций и принимали стихийный характер, чем-то напоминающий бунт.

Заведующий отделом партийных органов ЦК КПСС по РСФСР Чураев тоже вынужден был признать, что «имеют место отдельные факты, когда из-за ослабления политической работы среди трудящихся и плохой организационной подготовки, на них верх берут крикуны и демагоги, а на Куйбышевском авиационном заводе им. Ворошилова и Каспийском судостроительном заводе в Дагестанской АССР митинг и собрание были сорваны»{990}. Такого, пожалуй, в советской истории не было с 20-х годов. Так что же там случилось?

Митинг на Куйбышевском заводе им. Ворошилова готовился, вроде бы, по всем правилам массово-политической работы, и ничего неожиданного там не должно было произойти. Партком определил выступающих, и со всеми ними была проведена беседа. «Они были подготовлены для выступления», — заверял позже секретарь обкома Евсеев. Утром 11 июля в парткоме собрались секретари цеховых парторганизаций, председатели профбюро и начальники цехов. Секретарь парткома В. И. Воротников рекомендовал им собрать в цехах коммунистов и инженерно-технических работников с тем, чтобы с ними «договориться об активном участии на митинге». Митинг собрался, как и было предусмотрено, в 5 часов дня. Воротников сделал краткое сообщение о постановлении пленума. Затем выступили лудильщик Сухоруков (старый коммунист), летчик-испытатель Рыков (Герой Советского Союза), работница Свиридова, директор Ельшин и секретарь горкома Банников. «Все эти выступления были выслушаны нормально», то есть никаких нездоровых или враждебных реплик не было. В президиум поступили 4 записки, в том числе от молодого рабочего Лазарева, с просьбой предоставить слово. Но это не вписывалось в заранее предусмотренный сценарий, и их проигнорировали. Но когда приступили к зачитыванию проекта резолюции, на трибуну выскочил Лазарев и потребовал слова «от имени рабочих». Часть участников митинга поддержали это требование, и ему позволили говорить. А он заявил:

— Мы хорошо знаем товарища Молотова и товарища Маленкова, верим им. Их всех поддерживает народ. Хрущева мы не знаем.

Когда он стал сходить с трибуны, ему «активно аплодировала значительная часть участников митинга». Из толпы выбежала к трибуне молодая работница Липина и выкрикнула:

— О Молотове мы много читали, его знаем хорошо и ему верим!

Митинг начал принимать нежелательный характер. У трибуны собрались 15-20 человек, настойчиво требовавших дать слово и им. Их попытался успокоить секретарь райкома Россовский. Но когда он сказал, что Молотова никто не знает, то многие стали кричать хором:

— Молотова мы хорошо знаем! Он был у нас, разговаривал с нами!

К трибуне вторично подошел секретарь горкома Банников и стал рассказывать о том, что сделано за последнее время по реализации решений XX съезда по улучшению жизни и быта трудящихся. Его слушали внимательно. Но как только он перешел к осуждению антипартийной группы, снова поднялся шум. Последующие ораторы в большинстве своем сетовали на то, что с Молотовым поступили неправильно, и говорили, что они его поддерживают. При этом некоторые из них «демагогически» заговорили о трудностях с жильем, о нехватке мяса в продаже, противопоставляли рабочих и руководителей. Тех, кто говорил иначе, заглушали выкриками. В такой обстановке президиум, посовещавшись, предоставил слово директору Елынину, который предложил, в связи с большим количеством поднятых вопросов и большим количеством желающих выступить, перенести их обсуждения на рабочие собрания в цехах с тем, чтобы «в спокойной обстановке» разобраться с ними.

Но это предложение было отвергнуто. Стали раздаваться требования принять резолюцию здесь же, на этом митинге, и записать в ней: «Дать слово товарищу Молотову для выступления по радио или приехать на завод, после чего определить, правильно ли решил вопрос ЦК». Ельшин, заявив, что в обстановке общего шума продолжать митинг невозможно, объявил его закрытым и предложил приступить к работе. Однако большинство отказалось расходиться. Чтобы не дать трибуну «демагогам», микрофоны были отключены. Но еще какое-то время Ельшин, Воротников, Росовский и Банников продолжали находиться в окружении больших групп возбужденных (некоторые «в нетрезвом состоянии») рабочих, выкрикивающих всевозможные вопросы, в том числе «провокационного характера», и не желавших выслушивать ответы и разъяснения.

При обсуждении этого скандала в обкоме партии выяснилось, что в самой подготовке митинга было очень много формального. Партком не учел, что в ряде цеховых парторганизаций уже имели место «неправильные вопросы и даже выступления» при обсуждении итогов пленума ЦК, что рекомендация парткома в большинстве цехов не была выполнена и коммунистов там не собирали. Не учтено также было и то, что Молотов в 1955 г. посещал завод и пробыл там около 8 часов. В итоге было решено рассмотреть вопрос о срыве митинга и о мероприятиях в связи с этим на расширенном заседании парткома и на закрытых партсобраниях в цехах, после чего вернуться к обсуждению итогов пленума ЦК на рабочих собраниях, но тоже по цехам. Решено было также отложить проведение митингов на некоторых предприятиях, в частности в Кировском районе, где располагался завод им, Ворошилова{991}.

Еще более вызывающие формы и размеры приняло обсуждение итогов пленума ЦК на заводе № 182 Министерства судостроительной промышленности в Каспийске, Там уже на собраниях цеховых коллективов 10-11 июля часть выступавших выражала сомнения в правильности решения пленума, мотивируя это тем, что им неизвестна точка зрения Маленкова, Кагановича и Молотова по внутренней и внешней политике, и ставя вопрос о том, чтобы им предоставили возможность изложить свою точку зрения в печати или по радио. В выступлениях проявлялось и недовольство снабжением продуктами питания. «Отдельные демагогически настроенные лица вносили дезорганизованность в работу собраний, криком и свистом мешали выступать рабочим, положительно относящимся к решению июньского пленума ЦК КПСС, демонстративно уходили с собраний, в связи с чем в этих цехах собрания были перенесены на другое время». Вслед за этим на территории завода и в городе было обнаружено 8 рукописных листовок с требованиями дать слово Маленкову, Молотову и Кагановичу. В одной из них содержался призыв к забастовке. Учитывая все это, было решено провести общезаводское рабочее собрание по сменам, пригласив на него первого секретаря Дагестанского обкома А.Д. Даниялова{992}.

Такое собрание состоялось 15 июля. В связи с тем что заводской клуб был рассчитан на 1000 мест, а на заводе работало 7000 человек, на предварительном совещании с секретарями цеховых парторганизаций и председателями цеховых профбюро, «договорились пригласить на собрание рабочих-активистов и коммунистов, чтобы придать собранию более организованный характер». Но добиться этого не удалось. Зал и фойе оказались переполнены. Возле клуба собрались еще 2 тысячи человек, требовавших перенести собрание на стадион. Само же собрание началось с бурных споров о составе президиума, сопровождавшихся шумом, криком и свистом тех, кто добивался избрания в президиум людей, «заведомо отрицательно настроенных в отношении решений июньского пленума». Шум и свист возобновились, как только Даниялов перешел к информации о пленуме ЦК. Никакие усилия оратора, председательствующего на собрании директора завода Мельникова и депутата Верховного Совета СССР, председателя Центральной ревизионной комиссии КПСС Москатова не дали положительных результатов. Шум и беспорядки еще более усилились после того, как сидевший в президиуме фрезеровщик Абрамов «провокационно» призвал перенести собрание на стадион. В президиум большими группами повалили люди. Шум и свист усиливались. Большинство членов президиума, сочтя, что в такой атмосфере продолжать собрание нельзя, покинули свои места. Но на выходе из клуба Даниялов, Москатов и Мельников были окружены плотным кольцом «злобно настроенных людей, поведение которых показывало, что они способны на самые крайние меры»{993}.